фальшивые голоса за ширмой, мелкота планов, отсутствие поклонников, суммы, не поражающие воображение.
Принадлежность к иному миру оформлялась здесь в виде кожи, косичек, перехваченных резинкой, сережек в ушах, перегаром смешанного букета и особого музыкального жаргона.
Среди мелкокалиберной публики, выделялся талантливый бузотер Мармышников, рокер и словесник, актер и скандалист. Его единственное и основное невезение заключалось в том, что он родился не в Париже, а намного восточнее. Зарывая свой комический талант в землю, он отхлебывал из горла прямо на сцене половинку водки и вместо закуски орал в микрофон то, что называлось металлом. Хотя больше это походило на асфальт. Публике это нравилось, но ее стабильно было немного.
Мэтр музыкального бомонда Харькова — Бобров, ведущий передачи «Бизоны рок-н-ролла», всячески старался сам походить на древнее ископаемое. Он всегда ходил пешком, презирая скорее деньги, чем личный автотранспорт как таковой. Борода его и усы в разных местах пестрили множеством оттенков — от седого до желтого у рта, по-видимому, от трубки, которую Мэтр никогда не вынимал изо рта. Точно такой же налет дымных смол содержался, видимо, на его легких, придавая голосу тот хрипловатый баритональный оттенок, который так любили радиослушатели и который знал весь Харьков. Одежду он выбирал так, что с первого беглого взгляда его можно было принять за бомжа. Присмотревшись — за хиппи, а вглядевшись еще внимательней — за Боброва. Его знали в столицах за энциклопедические знания современной музыки и привычку без приглашения болтаться на всех тусовках. Его знали все, ну, может быть, за исключением комсомолок двадцатых годов, ностальгирующих по «Нас утро встречает прохладой».
В городском шоу бизнесе был заметем своим натуралистическим юмором Костя Станиславский. Костя, естественным образом сочетая в себе черты Александра Ширвиндта и поручика Ржевского, был любим и узнаваем в городе. Никто не мог, как он, произносить с экрана пошлости и скабрезности с таким благородством и чувством собственного достоинства. Его юмор нравился горожанам, потому что натурализм всегда становится второй натурой скептиков. А население Харькова, в связи с большой образованностью и переносом столицы в Киев, уже лет пятьдесят в основном состояло из циников и скептиков. Станиславский сочинял неплохие стихи, что говорило о широкой творческой палитре его души. Но пошлое время требовало пошлятины, и жаждущие получали ее.
Все они принадлежали к группе молодых талантов, не востребованных в масштабах большого, но окраинного мегаполиса. Но все они любили свой город. Им было хорошо здесь — море популярности, океаны внимания, озера пива, реки женской ласки. В этом городе они могли спокойно тиражировать свои физиономии на бутылках с джин-тоником, и ни один пьянчужка не перепутал бы их с Довганем.
На подготовку второго этапа «Великого пути» ушло больше времени, чем рассчитывал Остап. Вика позвонила на следующий день и дала свое согласие попробовать себя на новой работе. Остап тут же дал ей задание — аккуратно поискать выходы на артистическую и музыкальную элиту города. Вика, ожидавшая, что, прежде всего, понадобятся ее экономические знания, была удивлена, но задание приняла к исполнению. Полагаясь на вкус своей новой компаньонки, Остап попросил ее заодно походить по местам, где торгуют дешевым устаревшим товаром, желательно импортного производства. То же самое задание, но без особых надежд на успех, Крымов дал и Жоре. Нильскому была выдана для изучения книга Росса Бенсона «Пол Маккартни. Личность и миф».
Вика все-таки оказала неоценимую услугу в организации первой встречи с бомондом. В разговорах со своими многочисленными подругами она, как бы невзначай, обмолвилась о том, что у нее есть в Харькове знакомый, спившийся интеллигент, который в свое время провел пять лет в Ливерпуле, обучаясь в тамошнем университете. Оказалось, что он учился на одном факультете с Джоном Ленноном. Они даже переписывались и дружили. Вика рассказывала, как ее подвыпивший знакомый показывал вещи, принадлежащие легендарной четверке, которые он коллекционировал, еще будучи в Англии, а затем при переписке. Эта информация не могла остаться незамеченной в таком провинциальном городе, как Харьков, где открытый канализационный люк уже являлся событием, достойным показа по местному телевидению и газетной шумихи.
Накануне назначенной Нильскому встречи Остап собрал вещи, принесенные Викой и Жорой, а затем, открыв дипломат, достал еще несколько разрозненных предметов: тюбик зубной пасты, фрагмент письма на английском языке, старые пластинки в конвертах и еще пару мелочей.
Эти вещи выдержат любую экспертизу. Возьмите для убедительности, — сказал Крымов, кладя свой хлам в общую кучу.
К этой коллекции Остап добавил несколько снимков, которые он забрал накануне из фотомастерской. Используя негативы, привезенные с собой, и старые карточки Нильского, Крымов получил симпатичный фотомонтаж.
Действуя строго по инструкции Крымова, Сан Саныч пришел на встречу с бомондом в стельку пьяным. Нильский, еще с первого класса школы славившийся отличной памятью, пересказывал музыкальным сливкам города содержание первых двух глав книги Росса Бенсона, причем в редких моментах проскальзывала и его скромная личность. Битые зубры рока недоверчиво переглядывались и подливали живому свидетелю пиво. В самый критический момент, когда Мармышников собирался уже взять Нильского за шиворот и выкинуть из пивнухи, Сан Саныч, как бы невзначай, достал старый бумажник и извлек из него потрепанную фотографию, где в обнимку с юным Полом стоял, посверкивая еще девственными очками, сам Нильский. Сан Саныч так боялся подвыпивших рокеров, что вдохновение перло из него так же обильно, как непонятные предметы из рога изобилия, изображенного на гербе Харькова. Он неоднократно подносил фото к носу, как бы вглядываясь сквозь мелькнувшие кометой годы в те далекие времена, ронял скупую пересоленную слезу и просил еще пива. Нильский, хорошо знавший английский, перешел на родной язык Шекспира и рассказал в оригинале пару шотландских анекдотов. Публика потеплела, в основном из-за того, что не увидела подвоха в столь грандиозном вранье. Нильскому дали виски, при этом Сан Саныч неожиданно вспомнил, что именно такой «Блэк лэйбл» они пивали с Полом. Когда Нильский не мог уже ни стоять, ни говорить, заехал Жора и увез его на трамвае домой.
Бомонд живо обсуждал рассказ чудака и решил организовать встречу в расширенном составе. Мнения разделились. Молодые и неопытные предполагали, что такое вполне может быть. Старые зубры критически улыбались, называя трогательные воспоминания Нильского бредом сивого мерина и фуфлом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126
Принадлежность к иному миру оформлялась здесь в виде кожи, косичек, перехваченных резинкой, сережек в ушах, перегаром смешанного букета и особого музыкального жаргона.
Среди мелкокалиберной публики, выделялся талантливый бузотер Мармышников, рокер и словесник, актер и скандалист. Его единственное и основное невезение заключалось в том, что он родился не в Париже, а намного восточнее. Зарывая свой комический талант в землю, он отхлебывал из горла прямо на сцене половинку водки и вместо закуски орал в микрофон то, что называлось металлом. Хотя больше это походило на асфальт. Публике это нравилось, но ее стабильно было немного.
Мэтр музыкального бомонда Харькова — Бобров, ведущий передачи «Бизоны рок-н-ролла», всячески старался сам походить на древнее ископаемое. Он всегда ходил пешком, презирая скорее деньги, чем личный автотранспорт как таковой. Борода его и усы в разных местах пестрили множеством оттенков — от седого до желтого у рта, по-видимому, от трубки, которую Мэтр никогда не вынимал изо рта. Точно такой же налет дымных смол содержался, видимо, на его легких, придавая голосу тот хрипловатый баритональный оттенок, который так любили радиослушатели и который знал весь Харьков. Одежду он выбирал так, что с первого беглого взгляда его можно было принять за бомжа. Присмотревшись — за хиппи, а вглядевшись еще внимательней — за Боброва. Его знали в столицах за энциклопедические знания современной музыки и привычку без приглашения болтаться на всех тусовках. Его знали все, ну, может быть, за исключением комсомолок двадцатых годов, ностальгирующих по «Нас утро встречает прохладой».
В городском шоу бизнесе был заметем своим натуралистическим юмором Костя Станиславский. Костя, естественным образом сочетая в себе черты Александра Ширвиндта и поручика Ржевского, был любим и узнаваем в городе. Никто не мог, как он, произносить с экрана пошлости и скабрезности с таким благородством и чувством собственного достоинства. Его юмор нравился горожанам, потому что натурализм всегда становится второй натурой скептиков. А население Харькова, в связи с большой образованностью и переносом столицы в Киев, уже лет пятьдесят в основном состояло из циников и скептиков. Станиславский сочинял неплохие стихи, что говорило о широкой творческой палитре его души. Но пошлое время требовало пошлятины, и жаждущие получали ее.
Все они принадлежали к группе молодых талантов, не востребованных в масштабах большого, но окраинного мегаполиса. Но все они любили свой город. Им было хорошо здесь — море популярности, океаны внимания, озера пива, реки женской ласки. В этом городе они могли спокойно тиражировать свои физиономии на бутылках с джин-тоником, и ни один пьянчужка не перепутал бы их с Довганем.
На подготовку второго этапа «Великого пути» ушло больше времени, чем рассчитывал Остап. Вика позвонила на следующий день и дала свое согласие попробовать себя на новой работе. Остап тут же дал ей задание — аккуратно поискать выходы на артистическую и музыкальную элиту города. Вика, ожидавшая, что, прежде всего, понадобятся ее экономические знания, была удивлена, но задание приняла к исполнению. Полагаясь на вкус своей новой компаньонки, Остап попросил ее заодно походить по местам, где торгуют дешевым устаревшим товаром, желательно импортного производства. То же самое задание, но без особых надежд на успех, Крымов дал и Жоре. Нильскому была выдана для изучения книга Росса Бенсона «Пол Маккартни. Личность и миф».
Вика все-таки оказала неоценимую услугу в организации первой встречи с бомондом. В разговорах со своими многочисленными подругами она, как бы невзначай, обмолвилась о том, что у нее есть в Харькове знакомый, спившийся интеллигент, который в свое время провел пять лет в Ливерпуле, обучаясь в тамошнем университете. Оказалось, что он учился на одном факультете с Джоном Ленноном. Они даже переписывались и дружили. Вика рассказывала, как ее подвыпивший знакомый показывал вещи, принадлежащие легендарной четверке, которые он коллекционировал, еще будучи в Англии, а затем при переписке. Эта информация не могла остаться незамеченной в таком провинциальном городе, как Харьков, где открытый канализационный люк уже являлся событием, достойным показа по местному телевидению и газетной шумихи.
Накануне назначенной Нильскому встречи Остап собрал вещи, принесенные Викой и Жорой, а затем, открыв дипломат, достал еще несколько разрозненных предметов: тюбик зубной пасты, фрагмент письма на английском языке, старые пластинки в конвертах и еще пару мелочей.
Эти вещи выдержат любую экспертизу. Возьмите для убедительности, — сказал Крымов, кладя свой хлам в общую кучу.
К этой коллекции Остап добавил несколько снимков, которые он забрал накануне из фотомастерской. Используя негативы, привезенные с собой, и старые карточки Нильского, Крымов получил симпатичный фотомонтаж.
Действуя строго по инструкции Крымова, Сан Саныч пришел на встречу с бомондом в стельку пьяным. Нильский, еще с первого класса школы славившийся отличной памятью, пересказывал музыкальным сливкам города содержание первых двух глав книги Росса Бенсона, причем в редких моментах проскальзывала и его скромная личность. Битые зубры рока недоверчиво переглядывались и подливали живому свидетелю пиво. В самый критический момент, когда Мармышников собирался уже взять Нильского за шиворот и выкинуть из пивнухи, Сан Саныч, как бы невзначай, достал старый бумажник и извлек из него потрепанную фотографию, где в обнимку с юным Полом стоял, посверкивая еще девственными очками, сам Нильский. Сан Саныч так боялся подвыпивших рокеров, что вдохновение перло из него так же обильно, как непонятные предметы из рога изобилия, изображенного на гербе Харькова. Он неоднократно подносил фото к носу, как бы вглядываясь сквозь мелькнувшие кометой годы в те далекие времена, ронял скупую пересоленную слезу и просил еще пива. Нильский, хорошо знавший английский, перешел на родной язык Шекспира и рассказал в оригинале пару шотландских анекдотов. Публика потеплела, в основном из-за того, что не увидела подвоха в столь грандиозном вранье. Нильскому дали виски, при этом Сан Саныч неожиданно вспомнил, что именно такой «Блэк лэйбл» они пивали с Полом. Когда Нильский не мог уже ни стоять, ни говорить, заехал Жора и увез его на трамвае домой.
Бомонд живо обсуждал рассказ чудака и решил организовать встречу в расширенном составе. Мнения разделились. Молодые и неопытные предполагали, что такое вполне может быть. Старые зубры критически улыбались, называя трогательные воспоминания Нильского бредом сивого мерина и фуфлом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126