О Господи! Даже звук его имени вызывал в ней бурление пламени. Она смотрела на Дункана с несчастным видом.
– Да. Я его видела.
– Я тоже, – ответил Дункан шепотом. – Он великан.
– Да, – согласилась Гвин, отводя глаза.
– Огромный как гора.
Дункан помолчал.
– Мы теперь в безопасности?
Гвин медленно выдохнула. В безопасности? Все зависит от того, как понимать безопасность.
Нет, она никогда не будет в безопасности рядом с человеком, чье присутствие зажигало огонь в ее крови и умеряло безумную боль в сердце; с человеком, оказавшимся сейчас между ней и несчастным королевским сыном, чье обессилевшее тело она пыталась вернуть к жизни и ожидающей его короне Англии.
Она улыбнулась, глядя в серьезное и встревоженное лицо Дункана.
– Все будет хорошо, Дункан. Можешь мне поверить.
– Я верю! – отозвался он счастливым криком.
Несколькими минутами позже она открыла дверь, оглядела коридор и сделала мальчику знак. Он поспешил скрыться из виду.
Гвин подошла к окну и оглядела двор замка. Все было спокойно. Преданных слуг не тащили к воротам или в подвалы. Рыцарей де л’Ами не выстроили в ряд в поле и не заставили маршировать через мост. Вытягивая шею, она отмечала, что солдат, выходящих маршем из замка, вообще не было видно и не было никаких признаков насилия над людьми, не пожелавшими присягнуть на верность новому лорду.
Как странно!
– Гвиневра!
Она стремительно обернулась. Он стоял здесь – высокий и статный на фоне раскрытой двери.
Гвин оказалась наедине с ним и со стуком своего бешено бьющегося сердца.
Глава 5
Несмотря на обуревавшие ее гнев, страх, ярость и унижение, она не могла отрицать, что в душе шевельнулась радость, когда она увидела затянутую в кожу фигуру на лестничной площадке. Солнечный свет проникал сквозь узкие стрельчатые окна и блестел на его темных волосах и щетине подбородка. Угловатые тени высвечивали на его лице длинные линии и придавали первобытную чувственность.
«О нет, Господи, – молилась она, – не дай Бог этому случиться снова!»
Он вышел и закрыл за собой дверь.
– Ты хорошо управляла моим замком, – сказал он низким мужественным голосом. Судя по всему, он ее поддразнивал.
Она попыталась придать своему лицу самое спокойное и упрямое выражение, на какое была способна.
– Твоим замком?
– Вне всякого сомнения, он больше не принадлежит тебе.
Она сжала кулаки и изо всех сил вонзила ногти в ладони.
– Ты об этом позаботился.
– Да. Как и ты позаботилась о том, чтобы я получил сорок ударов плетьми по спине и долгие недели провел в кишащем крысами узилище, какого не пожелал бы и своему врагу.
Юбки Гвин зашуршали по устланному тростником полу. Подойдя к окну, она провела рукой по оконному карнизу.
– Узилище? – спросила она с кажущейся небрежностью, стоя к нему спиной. Ей даже удалось изобразить равнодушное фырканье. – Значит, тебя захватили в плен? Они никогда не говорили об этом прямо, но я рада слышать, что людям короля это удалось.
– Не удалось.
Гвин повернулась лицом к нему:
– Почему год назад ты не назвал мне своего имени?
– А почему ты не сказала мне своего?
Она сделала паузу, и от нее повеяло холодом:
– Очевидно, тогда наши имена не имели значения.
Он улыбнулся:
– Если ты можешь сказать, что имеет большее значение, я обращусь к Генриху с просьбой, чтобы он попросил папу канонизировать тебя.
Он сделал шаг вперед, а она отступила на шаг.
– Мое имя было связано с тем, что я потерял восемнадцать лет назад, год назад означало, что меня гостеприимно примут тюремщики Тауэра.
Каждая фраза сопровождалась еще одним шагом к ней.
– Это то самое имя, что дало мне возможность сохранить ясный ум и получить обратно мои земли.
– А я думала, что этим ты обязан своему мечу.
– У тебя, Гвиневра, острый ум. И потому я стану держать тебя поблизости и воспользуюсь им.
– Своим мечом или моим умом? – усмехнулась она.
Он остановился на расстоянии одного шага от нее и улыбнулся, глядя на ее искаженное лицо.
– И тем и другим.
Ее старый пес Тайбер поднялся с места и побрел к двери на своих скрипящих подагрических лапах. Предатель.
– Твой Генрих мало что знает о том, как снова завоевать эту страну, – заметила она холодно.
По его лицу опять скользнула ленивая улыбка.
– Он знает достаточно, чтобы отправить войска во все мятежные замки, выдать женщин замуж за своих ставленников и погасить мятеж.
– В самом деле? – Она процедила это слово сквозь зубы, будто не хотела позволить ему выйти наружу.
– Да. И тебе следует помнить об этом. – Он понизил голос до заговорщического шепота. – Тебя предал твой Стефан, а не Генрих.
Она инстинктивно прижала руку к груди, будто стараясь защитить сердце.
– Король Стефан царствовал по праву!
– Он правил, применяя силу, и к тому же правил скверно. Твой дом на севере, и потому ты, возможно, мало что знаешь о делах в королевстве, но я готов тебя просветить: королевство Стефана – это страна бесконечных конфликтов и раздоров.
– Ты безумен? – огрызнулась она. – Думаешь, я не знаю, что моя страна разграблена такими, как ты?
Он покачал головой:
– Каждый барон и рыцарь понимает, что покончить с междоусобицами можно, только посадив на трон Генриха. Это не тайна, просто вопрос времени. Папа не короновал бы принца Эсташа, даже если бы тот остался в живых. Впрочем, теперь это не имеет значения.
Гвин почувствовала, как кровь отхлынула от ее лица, но он, кажется, не заметил этого.
– Стефан добр и галантен, – сумела она процедить сквозь стиснутые зубы.
– Галантный или нет, но он бездарность. И украл корону. Не забывай об этом, миледи. Он поклялся уважать право Матильды на престол, а затем стащил корону, как только она отвернулась. И как это сочетается с твоими представлениями о галантности?
– Лучше, чем с моими представлениями о тебе.
Он улыбнулся, и в изгибе его губ она усмотрела, нечто опасное.
И в груди у нее над сердцем что-то шевельнулось, и она ощутила томление. Она желала его. Желала этой улыбки, обращенной к ней и для нее.
Как такое было возможно?
Чтобы лорд Гриффин был наверху, а принц Эсташ внизу? Это была семья, которую ее отец ненавидел, враг, которому король заставил ее противостоять и поклясться в этом. Она могла представить свое ужасное будущее, забрезжившее вдруг перед глазами, будто отражение в пруду.
Заставив себя отвести взгляд, Гвиневра снова вернулась к окну.
– Меня утомляет эта пикировка. Что ты хочешь знать?
– Об обороне. Сколько у тебя людей?
– Из двенадцати состоит гарнизон и, возможно, сотни две в близлежащих деревнях и городке. – Голос ее сорвался: – Не считая погибших.
Его тихий голос проник сквозь охватившую ее боль:
– Они не будут забыты.
– Тобой? – спросила она с горьким смехом.
– Тобой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75
– Да. Я его видела.
– Я тоже, – ответил Дункан шепотом. – Он великан.
– Да, – согласилась Гвин, отводя глаза.
– Огромный как гора.
Дункан помолчал.
– Мы теперь в безопасности?
Гвин медленно выдохнула. В безопасности? Все зависит от того, как понимать безопасность.
Нет, она никогда не будет в безопасности рядом с человеком, чье присутствие зажигало огонь в ее крови и умеряло безумную боль в сердце; с человеком, оказавшимся сейчас между ней и несчастным королевским сыном, чье обессилевшее тело она пыталась вернуть к жизни и ожидающей его короне Англии.
Она улыбнулась, глядя в серьезное и встревоженное лицо Дункана.
– Все будет хорошо, Дункан. Можешь мне поверить.
– Я верю! – отозвался он счастливым криком.
Несколькими минутами позже она открыла дверь, оглядела коридор и сделала мальчику знак. Он поспешил скрыться из виду.
Гвин подошла к окну и оглядела двор замка. Все было спокойно. Преданных слуг не тащили к воротам или в подвалы. Рыцарей де л’Ами не выстроили в ряд в поле и не заставили маршировать через мост. Вытягивая шею, она отмечала, что солдат, выходящих маршем из замка, вообще не было видно и не было никаких признаков насилия над людьми, не пожелавшими присягнуть на верность новому лорду.
Как странно!
– Гвиневра!
Она стремительно обернулась. Он стоял здесь – высокий и статный на фоне раскрытой двери.
Гвин оказалась наедине с ним и со стуком своего бешено бьющегося сердца.
Глава 5
Несмотря на обуревавшие ее гнев, страх, ярость и унижение, она не могла отрицать, что в душе шевельнулась радость, когда она увидела затянутую в кожу фигуру на лестничной площадке. Солнечный свет проникал сквозь узкие стрельчатые окна и блестел на его темных волосах и щетине подбородка. Угловатые тени высвечивали на его лице длинные линии и придавали первобытную чувственность.
«О нет, Господи, – молилась она, – не дай Бог этому случиться снова!»
Он вышел и закрыл за собой дверь.
– Ты хорошо управляла моим замком, – сказал он низким мужественным голосом. Судя по всему, он ее поддразнивал.
Она попыталась придать своему лицу самое спокойное и упрямое выражение, на какое была способна.
– Твоим замком?
– Вне всякого сомнения, он больше не принадлежит тебе.
Она сжала кулаки и изо всех сил вонзила ногти в ладони.
– Ты об этом позаботился.
– Да. Как и ты позаботилась о том, чтобы я получил сорок ударов плетьми по спине и долгие недели провел в кишащем крысами узилище, какого не пожелал бы и своему врагу.
Юбки Гвин зашуршали по устланному тростником полу. Подойдя к окну, она провела рукой по оконному карнизу.
– Узилище? – спросила она с кажущейся небрежностью, стоя к нему спиной. Ей даже удалось изобразить равнодушное фырканье. – Значит, тебя захватили в плен? Они никогда не говорили об этом прямо, но я рада слышать, что людям короля это удалось.
– Не удалось.
Гвин повернулась лицом к нему:
– Почему год назад ты не назвал мне своего имени?
– А почему ты не сказала мне своего?
Она сделала паузу, и от нее повеяло холодом:
– Очевидно, тогда наши имена не имели значения.
Он улыбнулся:
– Если ты можешь сказать, что имеет большее значение, я обращусь к Генриху с просьбой, чтобы он попросил папу канонизировать тебя.
Он сделал шаг вперед, а она отступила на шаг.
– Мое имя было связано с тем, что я потерял восемнадцать лет назад, год назад означало, что меня гостеприимно примут тюремщики Тауэра.
Каждая фраза сопровождалась еще одним шагом к ней.
– Это то самое имя, что дало мне возможность сохранить ясный ум и получить обратно мои земли.
– А я думала, что этим ты обязан своему мечу.
– У тебя, Гвиневра, острый ум. И потому я стану держать тебя поблизости и воспользуюсь им.
– Своим мечом или моим умом? – усмехнулась она.
Он остановился на расстоянии одного шага от нее и улыбнулся, глядя на ее искаженное лицо.
– И тем и другим.
Ее старый пес Тайбер поднялся с места и побрел к двери на своих скрипящих подагрических лапах. Предатель.
– Твой Генрих мало что знает о том, как снова завоевать эту страну, – заметила она холодно.
По его лицу опять скользнула ленивая улыбка.
– Он знает достаточно, чтобы отправить войска во все мятежные замки, выдать женщин замуж за своих ставленников и погасить мятеж.
– В самом деле? – Она процедила это слово сквозь зубы, будто не хотела позволить ему выйти наружу.
– Да. И тебе следует помнить об этом. – Он понизил голос до заговорщического шепота. – Тебя предал твой Стефан, а не Генрих.
Она инстинктивно прижала руку к груди, будто стараясь защитить сердце.
– Король Стефан царствовал по праву!
– Он правил, применяя силу, и к тому же правил скверно. Твой дом на севере, и потому ты, возможно, мало что знаешь о делах в королевстве, но я готов тебя просветить: королевство Стефана – это страна бесконечных конфликтов и раздоров.
– Ты безумен? – огрызнулась она. – Думаешь, я не знаю, что моя страна разграблена такими, как ты?
Он покачал головой:
– Каждый барон и рыцарь понимает, что покончить с междоусобицами можно, только посадив на трон Генриха. Это не тайна, просто вопрос времени. Папа не короновал бы принца Эсташа, даже если бы тот остался в живых. Впрочем, теперь это не имеет значения.
Гвин почувствовала, как кровь отхлынула от ее лица, но он, кажется, не заметил этого.
– Стефан добр и галантен, – сумела она процедить сквозь стиснутые зубы.
– Галантный или нет, но он бездарность. И украл корону. Не забывай об этом, миледи. Он поклялся уважать право Матильды на престол, а затем стащил корону, как только она отвернулась. И как это сочетается с твоими представлениями о галантности?
– Лучше, чем с моими представлениями о тебе.
Он улыбнулся, и в изгибе его губ она усмотрела, нечто опасное.
И в груди у нее над сердцем что-то шевельнулось, и она ощутила томление. Она желала его. Желала этой улыбки, обращенной к ней и для нее.
Как такое было возможно?
Чтобы лорд Гриффин был наверху, а принц Эсташ внизу? Это была семья, которую ее отец ненавидел, враг, которому король заставил ее противостоять и поклясться в этом. Она могла представить свое ужасное будущее, забрезжившее вдруг перед глазами, будто отражение в пруду.
Заставив себя отвести взгляд, Гвиневра снова вернулась к окну.
– Меня утомляет эта пикировка. Что ты хочешь знать?
– Об обороне. Сколько у тебя людей?
– Из двенадцати состоит гарнизон и, возможно, сотни две в близлежащих деревнях и городке. – Голос ее сорвался: – Не считая погибших.
Его тихий голос проник сквозь охватившую ее боль:
– Они не будут забыты.
– Тобой? – спросила она с горьким смехом.
– Тобой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75