— Что же касается отца белковой бомбы, то напомню ему, что у нас в Штатах умеют заставлять молчать всех, кто мог бы поднять нежелательный голос даже как свидетель. Вспомните убийство века, гибель Джона Кеннеди. Не менее восьмидесяти возможных свидетелей один за другим были устранены. Убрать вас, Анисимов, ничего не стоит. Но борцам за грядущее нужно сломить ваше упрямство и заставить вас с соратниками отказаться от издевательства над природой, созданной богом. Никому не дано пренебрегать ее дарами во имя гнусных достижений химиков, уродующих наследственный код людей. Я могу лишь гарантировать вам, если вы взамен пообещаете подумать, что позабочусь о вашей супруге с малюткой и вызову ее в Нью-Йорк для «свидания с вами». Но если разум не восторжествует в вас и манифест не будет подписан, то… вам же и выпадет честь присутствовать при сбрасывании ядерной бомбы на хрупкий Купол Надежды. Более того, придется даже помогать штурману правильно выбрать место для бомбометания, которое обеспечат своей помощью борцам за грядущее ваши более разумные коллеги.
— Это худший вид шантажа, который можно себе представить! — воскликнул профессор О'Скара.
— Не будем спорить, джентльмены. Могу лишь заверить вас, что с вашей помощью или без нее, но Купол Надежды будет взорван.

Часть третья. МОНОЛИТ
Истинное мужество обнаруживается
во время бедствия.
Вольтер
Глава первая. ЧИСТЫЕ РУКИ
Дэвид Броккенбергер, прозванный «Королем лобби» за искусство влиять на законодателей, любил мыть руки. Это было его страстью, привычкой, потребностью. По нескольку раз в день.
От хорошеньких секретарш требовалось умение угождать боссу выбором туалетного мыла, ласкающего крема, освежающего одеколона и способностью так промывать каждую складочку на толстых, похожих на сардельки пальцах патрона, чтобы не удалось обнаружить на розоватой коже каких-либо пятен (словно это относилось к его репутации!). К праздникам безболезненный маникюр (мистер Броккенбергер боялся даже вида крови, ему становилось дурно!). Обрезанные, как бы заточенные жесткие ногти покрывались ярким лаком. И наконец, надлежало ответить кокетливым смешком на шлепок ниже спины, которым заканчивалась любая процедура. Отметив таким образом чистоту своей ладони, мистер Броккенбергер поворачивался на вращающемся кресле к огромному как пьедестал письменному столу без единой бумажки. Зачем они ему при его феноменальной памяти и конфиденциальных делах!
Его стерильно чистым рукам мог бы позавидовать любой хирург, но операции Броккенбергера были совсем иного рода. «Операционными» ему служили коридоры Капитолия, тесные комнатенки его «юридической конторы» и огромный высокий зал, чем-то напоминавший внутренность европейского кафедрального собора — Чикагская зерновая биржа. В качестве «ассистентов» им привлекались почтенные конгрессмены, крикливые биржевые маклеры и юркие агенты корпораций по скупке зерна, не говоря уже о некоторых неопределенного вида помощниках, скрытых в глубокой тени.
В этот день в Чикагском «храме зерна» множество людей толкалось вокруг двух «амвонов» — восьмиугольных возвышений, на которых восседали агенты крупнейших закупочных корпораций. Агенты помельче занимали места на еще двух восьмиугольных «эстрадах».
Воздух гудел от возбужденных голосов. Взоры всех были устремлены на гигантское табло, заменявшее в этом «храме» иконостас. Там вспыхивали цифры.
— Это грабеж! Рэкет! Гангстеризм! — орали со всех сторон взбешенные фермеры.
— Почему грабеж? — елейно спрашивал с «амвона» Броккенбергер.
— А потому, что обычная закупочная цена лишь в семь раз меньше магазинной, а теперь… Полюбуйтесь на табло!
Светящиеся цифры сообщали, что закупочная цена в пятнадцать раз меньше, чем в магазинах!
Шум и крики превратились в рев.
Казалось, так уж бывало: ведь корпорации скупали зерно не только за цену, в семь рез меньшую, чем в магазинах, скупали и по цене, в четырнадцать раз меньшей. И многим фермерам по приезде домой предстояло расплатиться с частью долгов, погрузить свой скарб на грузовичок и ехать куда глаза глядят.
Крайнее возбуждение в зале биржи было делом обычным. Случались и потасовки.
Сегодня около восьмиугольного возвышения началась драка. Разъяренные фермеры набросились на агентов скупочных компаний, а за тех вступились специально нанятые молодчики. Свалка прекратилась неожиданно. Остановил ее мистер Броккенбергер.
Взобравшись на стол одного из маклеров, в пиджаке с оторванным рукавом, с сорванным галстуком, он орал в микрофон:
— Остановитесь, фермеры! Я спасу вас! Я повлияю на закупочные цены, положу вам в карман пачки долларов!
Такое обещание сразу заинтересовало дерущихся.
— Вы думаете, почему так падают цены? — продолжал Броккенбергер. — Грабеж оптовиков? Ничего подобного! Они сами пролетают в трубу! Разве зерно, которое вы выращиваете, а они покупают, способно выдержать конкуренцию с дохлыми микробами? Их сбывают по бросовым ценам коммунисты из своей ледяной берлоги в Антарктиде!
— Врешь, мерзавец! — крикнул коричневый от загара здоровяк, грозя кулаком.
— Все вы будете разорены, — громогласно вещал Броккенбергер. — Все пойдете наниматься временными рабочими вместе с грязными черномазыми! Забудете, что такое собственность, что такое свое хозяйство? Благодарите коммунистов!
— А вас не надо благодарить? — крикнул все тот же фермер.
— Меня поблагодарите, когда я спасу вас! А для этого требуйте вместе со мной закрытия микробного рассадника в Антарктиде, конкурирующего с вашим зерном! В поход! В поход на Нью-Йорк, к ООН-билдингу!
Следом за Броккенбергером возбужденная толпа приехавших из разных штатов фермеров с криками вырвалась на улицы Чикаго и двинулась в Нью-Йорк. Предупрежденная полиция бережно охраняла стихийно растущее шествие, во главе которого ехал в автомобиле (из-за одышки) Дэвид Броккенбергер, сделавший свой крупный политический шаг.
Шаг этот не остался незамеченным.
Теперь Дэвид Броккенбергер, кроме Вашингтона, Нью-Йорка и Чикаго, зачастил еще и в де-Мойн, столицу богатейшего сельскохозяйственного штата Айовы.
Там он стал выступать на предвыборных митингах как кандидат… в сенаторы от штата Айова.
Клиенты, которых он представлял в Капитолии, теперь решили, что после «исторического похода» на Нью-Йорк и ООН такому парню, как Броккенбергер, надо дать развернуться.
И претендент на сенаторское кресло визгливым тенором пел с трибуны песню, которую охотно подхватывали фермеры и простые работяги айовских земель.
Айова — индейское слово и означает оно «прекрасная земля». И айовцы, включая выходцев из России, пели о ней:
Айова, Айова!
Штат-чудо, нет слова!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112