Чертить будут?
— Они поймут, что все это неумная шутка.
Мария сквозь слезы улыбнулась. А я кипел от негодования.
По телефону женский голос ответил мне, что профессор Ревич занят, готовится к свиданию с академиком Анисимовым.
— С Анисимовым? Это мне и надо! — воскликнул я, удивив секретаршу.
Ревич действительно приехал к академику, который задержался в Совете Министров.
Я встретил Ревича и решительно провел его в кабинет академика, словно он уполномочил меня на это… Но я был так взбешен, что плохо отдавал себе отчет в своих действиях.
— А, Алеха! — расплылся он в златозубой улыбке. — Когда неофашистам зададим перца?
— Кажется, я задам перца тебе, — пообещал я.
— В чем дело? — недоуменно поднял он брови, уселся на диван и закинул ногу на ногу.
Я поместился на стуле напротив:
— Как ты мог, Геннадий, говорить обо мне черт знает что?
— Алеха, прости, но это мое убеждение. Согласись, что ученый вправе высказывать научные гипотезы. Мы с тобой здесь одни. Давай начистоту.
— О какой чистоте тут можно говорить, если ты грязнишь меня, подрывая мой авторитет?
Ревич замахал руками:
— Ни боже мой! Не подрывал! Никак не подрывал, а умножил твой авторитет, возвысил тебя до уровня неведомого пришельца, призванного поднять нашу культуру и технологию.
— Какой пришелец? Прыжок с парашютом с горящего самолета — это что? Инопланетное вторжение?
— Тише, тише. Сопоставим факты. Самолета никто не видел. Над лесом промелькнуло огненное тело. Согласен? Кое-кто утверждал, что над огнем возвышалась кабина с иллюминаторами.
— Это и была кабина убитого пилота. А турель моя в хвосте была.
— Знаю, знаю твою версию. Но придется тебе примириться с тем, что ты раскрыт. Ничего предосудительного в твоей инопланетной миссии нет. Но люди теперь вправе рассчитывать на твое посредничество в установлении связи со сверхцивилизацией. И я горжусь, что дружил с одним из ее представителей, к каким кое-кто относит и великого Леонардо.
Я молчал. Гнев лишил меня дара речи. Ревич по-нному истолковал мое молчание и продолжал, упиваясь собственной логикой:
— А как все тонко было разыграно! Человек как человек! Только уменьшенные пропорции. А после войны оказался не помнящим родства.
— Потерять из-за фашистов всех близких — это не помнить родства? — с горечью воскликнул я.
— Тихо, тихо! Пиано-пианиссимо! Конечно, это неадекватно, но… удобно для прикрытия твоего инкогнито. Люди должны были принять тебя за своего. Широко поставленный научный эксперимент! Преклоняюсь перед вашей цивилизацией. Жениться на землянке и доказать, что ты можешь иметь от нее детей — это тоже запланированные этапы эксперимента. А твой фейерверк изобретений — это ваш щедрый дар нашей отсталой технологии, которая, быть может, вызывает у вас там — не знаю где — жалость или сочувствие. Да, сочувствие, потому что вы гуманны. Это я уяснил, размышляя над твоей жизнью. Не подумай, что я повредил тебе как руководителю проекта Ветроцентрали. Наоборот! Проектанты будут задыхаться от счастья, что выполняют чужепланетную, проверенную близ Альфы Центавра идею. Слово «гуманоид» они будут произносить с придыханием, преисполненные не только уважения, но и поклонения.
— Довольно, — оборвал я Генку Ревича. — Ты всегда был болтуном и останешься таким в любой научной мантии. Ты глуп, Генка, как многие подозревали в отряде. И не поумнел…
— Нет, почему же? Мои коллеги воздают мне должное. Даже твоя собственная дочь, работой которой я руковожу. Кстати, она мне всегда казалась неземной. Теперь я понимаю почему.
— Так как же она могла появиться на свет, если ее отец другого генетического происхождения? — в бешенстве закричал я. — Почему ни одна искусственно осемененная самка гориллы не дала потомства от человека? Почему?
— Стоп, стоп! Если это научная дискуссия, то позвольте ответить вам, заодно развив свою гипотезу. Почему? Да потому, что человек и обезьяна генетически не родственны! А вот мы с вами, пришельцами с Альфа Центавра или Тау Кита, мы с вами родня, одного генетического корня! Очевидно, в незапамятные времена твои предки — которые были и моими! — прилетели на Землю и остались на ней, дав начало человечеству, которое, увы, забыло, откуда оно родом! Они, а не дарвиновские обезьяны с отсутствующим промежуточным звеном дали начало нашему человечеству! А вы, на своей Альфе Центавра или 62-й Лебедя, более цивилизованные, чем мы, одичавшие потомки космических колонистов, заинтересовались, что стало теперь с их родичами, порожденными былыми космическими переселенцами. Вот почему у тебя дети от земной женщины! Вот почему ты неотличим от человека, если не считать такого второстепенного фактора, как несколько меньшие пропорции.
— Ты балаболка под научной маской. И если не я, то другие твои коллеги тебе это еще докажут.
— Нет, сперва докажи мне, что ты — человек.
— Что требуется для этого? Разбить твои золотые очки, вышибить твои золотые зубы? Это убедит тебя?
— Тебе никогда не сделать этого, ибо гуманоид гуманен и не способен решать спор насилием. Недаром ты фашиста перцем угощал, а не пулей. Теперь-то понятно. Объяснение однозначно.
Мы не заметили, как в оставленных открытыми дверях появились академик Анисимов и моя Аэль. Изумленные, они, может быть, уже давно слушали нашу перепалку.
Ревич увидел их и изменился в лице, расплылся в улыбке и, обращаясь к Николаю Алексеевичу, произнес:
— Надеюсь, академик простит мой чисто научный эксперимент. Это была шутка, Аэлита Алексеевна, научная шутка. Ведь вы сами участвовали в подобных мероприятиях. Помните «пир знатоков»? Мне хотелось показать, как рождаются научные сенсации, которыми потом оболванивают людей. Многого, ах, многого можно добиться научной логикой, каковой пользовались почтенные и непочтенные софисты. Я заканчиваю представление. Финита ля комедия! И я приношу искренние извинения как всем своим слушателям, так и тебе, Алексей Николаевич, бесценный мой человек и фронтовой друг.
Аэль то бледнела, то краснела. Я старался взять себя в руки.
Мне было очень тяжело разочароваться в старом друге. И я заставил себя многое понять в нем. Он изменился? Да, конечно, изменился, приобрел новые черты, стремления, но… Клянусь, где-то внутри он все-таки остался знакомым мне Генкой. Мне потом удалось еще раз поговорить с ним по душам.
— Зачем ты затеял этот балаган? — спросил я его.
— Слушай, Алеха! Ты был далек от таких проблем, которыми нам, ученым, заниматься считалось «неприличным». Я имею в виду НЛО, неопознанные летающие объекты, попросту летающие тарелки. Все мы, ученые, отмахивались от них, а они существуют, понимаешь, Алеха, существуют. Я сам исследовал загадочное биофизическое поле, которое остается на месте их посадки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112
— Они поймут, что все это неумная шутка.
Мария сквозь слезы улыбнулась. А я кипел от негодования.
По телефону женский голос ответил мне, что профессор Ревич занят, готовится к свиданию с академиком Анисимовым.
— С Анисимовым? Это мне и надо! — воскликнул я, удивив секретаршу.
Ревич действительно приехал к академику, который задержался в Совете Министров.
Я встретил Ревича и решительно провел его в кабинет академика, словно он уполномочил меня на это… Но я был так взбешен, что плохо отдавал себе отчет в своих действиях.
— А, Алеха! — расплылся он в златозубой улыбке. — Когда неофашистам зададим перца?
— Кажется, я задам перца тебе, — пообещал я.
— В чем дело? — недоуменно поднял он брови, уселся на диван и закинул ногу на ногу.
Я поместился на стуле напротив:
— Как ты мог, Геннадий, говорить обо мне черт знает что?
— Алеха, прости, но это мое убеждение. Согласись, что ученый вправе высказывать научные гипотезы. Мы с тобой здесь одни. Давай начистоту.
— О какой чистоте тут можно говорить, если ты грязнишь меня, подрывая мой авторитет?
Ревич замахал руками:
— Ни боже мой! Не подрывал! Никак не подрывал, а умножил твой авторитет, возвысил тебя до уровня неведомого пришельца, призванного поднять нашу культуру и технологию.
— Какой пришелец? Прыжок с парашютом с горящего самолета — это что? Инопланетное вторжение?
— Тише, тише. Сопоставим факты. Самолета никто не видел. Над лесом промелькнуло огненное тело. Согласен? Кое-кто утверждал, что над огнем возвышалась кабина с иллюминаторами.
— Это и была кабина убитого пилота. А турель моя в хвосте была.
— Знаю, знаю твою версию. Но придется тебе примириться с тем, что ты раскрыт. Ничего предосудительного в твоей инопланетной миссии нет. Но люди теперь вправе рассчитывать на твое посредничество в установлении связи со сверхцивилизацией. И я горжусь, что дружил с одним из ее представителей, к каким кое-кто относит и великого Леонардо.
Я молчал. Гнев лишил меня дара речи. Ревич по-нному истолковал мое молчание и продолжал, упиваясь собственной логикой:
— А как все тонко было разыграно! Человек как человек! Только уменьшенные пропорции. А после войны оказался не помнящим родства.
— Потерять из-за фашистов всех близких — это не помнить родства? — с горечью воскликнул я.
— Тихо, тихо! Пиано-пианиссимо! Конечно, это неадекватно, но… удобно для прикрытия твоего инкогнито. Люди должны были принять тебя за своего. Широко поставленный научный эксперимент! Преклоняюсь перед вашей цивилизацией. Жениться на землянке и доказать, что ты можешь иметь от нее детей — это тоже запланированные этапы эксперимента. А твой фейерверк изобретений — это ваш щедрый дар нашей отсталой технологии, которая, быть может, вызывает у вас там — не знаю где — жалость или сочувствие. Да, сочувствие, потому что вы гуманны. Это я уяснил, размышляя над твоей жизнью. Не подумай, что я повредил тебе как руководителю проекта Ветроцентрали. Наоборот! Проектанты будут задыхаться от счастья, что выполняют чужепланетную, проверенную близ Альфы Центавра идею. Слово «гуманоид» они будут произносить с придыханием, преисполненные не только уважения, но и поклонения.
— Довольно, — оборвал я Генку Ревича. — Ты всегда был болтуном и останешься таким в любой научной мантии. Ты глуп, Генка, как многие подозревали в отряде. И не поумнел…
— Нет, почему же? Мои коллеги воздают мне должное. Даже твоя собственная дочь, работой которой я руковожу. Кстати, она мне всегда казалась неземной. Теперь я понимаю почему.
— Так как же она могла появиться на свет, если ее отец другого генетического происхождения? — в бешенстве закричал я. — Почему ни одна искусственно осемененная самка гориллы не дала потомства от человека? Почему?
— Стоп, стоп! Если это научная дискуссия, то позвольте ответить вам, заодно развив свою гипотезу. Почему? Да потому, что человек и обезьяна генетически не родственны! А вот мы с вами, пришельцами с Альфа Центавра или Тау Кита, мы с вами родня, одного генетического корня! Очевидно, в незапамятные времена твои предки — которые были и моими! — прилетели на Землю и остались на ней, дав начало человечеству, которое, увы, забыло, откуда оно родом! Они, а не дарвиновские обезьяны с отсутствующим промежуточным звеном дали начало нашему человечеству! А вы, на своей Альфе Центавра или 62-й Лебедя, более цивилизованные, чем мы, одичавшие потомки космических колонистов, заинтересовались, что стало теперь с их родичами, порожденными былыми космическими переселенцами. Вот почему у тебя дети от земной женщины! Вот почему ты неотличим от человека, если не считать такого второстепенного фактора, как несколько меньшие пропорции.
— Ты балаболка под научной маской. И если не я, то другие твои коллеги тебе это еще докажут.
— Нет, сперва докажи мне, что ты — человек.
— Что требуется для этого? Разбить твои золотые очки, вышибить твои золотые зубы? Это убедит тебя?
— Тебе никогда не сделать этого, ибо гуманоид гуманен и не способен решать спор насилием. Недаром ты фашиста перцем угощал, а не пулей. Теперь-то понятно. Объяснение однозначно.
Мы не заметили, как в оставленных открытыми дверях появились академик Анисимов и моя Аэль. Изумленные, они, может быть, уже давно слушали нашу перепалку.
Ревич увидел их и изменился в лице, расплылся в улыбке и, обращаясь к Николаю Алексеевичу, произнес:
— Надеюсь, академик простит мой чисто научный эксперимент. Это была шутка, Аэлита Алексеевна, научная шутка. Ведь вы сами участвовали в подобных мероприятиях. Помните «пир знатоков»? Мне хотелось показать, как рождаются научные сенсации, которыми потом оболванивают людей. Многого, ах, многого можно добиться научной логикой, каковой пользовались почтенные и непочтенные софисты. Я заканчиваю представление. Финита ля комедия! И я приношу искренние извинения как всем своим слушателям, так и тебе, Алексей Николаевич, бесценный мой человек и фронтовой друг.
Аэль то бледнела, то краснела. Я старался взять себя в руки.
Мне было очень тяжело разочароваться в старом друге. И я заставил себя многое понять в нем. Он изменился? Да, конечно, изменился, приобрел новые черты, стремления, но… Клянусь, где-то внутри он все-таки остался знакомым мне Генкой. Мне потом удалось еще раз поговорить с ним по душам.
— Зачем ты затеял этот балаган? — спросил я его.
— Слушай, Алеха! Ты был далек от таких проблем, которыми нам, ученым, заниматься считалось «неприличным». Я имею в виду НЛО, неопознанные летающие объекты, попросту летающие тарелки. Все мы, ученые, отмахивались от них, а они существуют, понимаешь, Алеха, существуют. Я сам исследовал загадочное биофизическое поле, которое остается на месте их посадки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112