Не позволяет этикет «знатных людей грядущего», — заметил француз де Грот.
— Вот и займи место Бемса, — посоветовал Билл. — Духи парижские любишь? Значит, есть у тебя маркизское чутье. Не хуже собачьего.
— Пробовал, Билл, пробовал. Но нос мой оказался хоть и длинный, но… тупой.
Мы действительно попробовали заменить индикатор человеком, но неудачно.
— А еще аристократ! Видно, вонь парижских ночлежек у тебя обоняние отбила.
Я заторопилась в Директорат и, пообещав нашим «безработным» непременно найти выход, побежала. Николай Алексеевич все-таки приучил меня бегать!
Впереди на бульваре показалась так хорошо мне знакомая подтянутая фигура статного широкоплечего человека, с иголочки одетого. Он шел, гордо неся голову, словно у него срослись шейные позвонки.
Я сбавила шаг. Не хотелось его догонять. Он ведь всегда делал вид, что не замечает меня. Напускное пренебрежение оскорбляло. Но на это он и рассчитывал.
Почему люди, когда-то близкие, могут так перемениться? Неужели от любви до ненависти только шаг?
А была ли любовь? Была ли она у девчонки, «пытавшейся пристроиться», как уколола меня однажды его мать? А была ли любовь у него, избалованного красавца, которому понадобилось подчинить себе «строптивую азиаточку», как он меня прозвал? Не решилось ли все его самолюбием и себялюбием?
Тщетно пыталась я оправдать его, понять, взять вину на себя.
Ну и что ж! Вина моя бесспорна. Но не в том, что я ушла от него, а в том, что «выскочила» замуж.
И как я была слепа! Не видела ничего, кроме броской наружности. Не разглядела за высоким ростом приземистого человечка, ползающего среди обретенных им удобств!
Однако я так и не прозрела полностью!
Юрий Сергеевич продолжал удивлять: после приезда сюда он ни разу не повидался с сыном. Пусть ему неприятно появляться у нас с Николаем Алексеевичем в доме, но в Школу жизни и труда, где по Уставу Города воспитывался Алеша, он мог бы заглянуть!..
Идя следом за ним, я не хотела думать о нем, честное слово! Скорее беспокоилась о белках кандиды с биофабрики, количество которых продолжало расти, не поступая в переработку. Шульц распорядился доставлять их в дальний угол Грота. Там было как в погребе. Сказывался обнаженный ледяной массив, в который мы продолжали вгрызаться.
В Хрустальном зале Директората все приглашенные уже сидели за столом. Шульц укоризненно посмотрел на часы. Полторы минуты опоздания! Все из-за того, что я перешла с бега на шаг. Я извинилась.
Папа издали тепло улыбнулся мне. Юрий Сергеевич посмотрел «насквозь», будто я была прозрачной. Тамара Неидзе помахала точеной рукой. Доктор Танага кивнул и отвел глаза за большими очками.
Я обошла стол и села рядом с папой.
Шульц открыл заседание, сказав, что ждет советов. Закончил он словами:
— Положение угрожающее, достойные господа!
И обратился ко мне, могу ли я что-нибудь предложить.
— Выход есть! Честное слово! — вскочила я. — Вот моя старая диссертация «Определение запаха чувствительными приборами и биологическими системами»…
— Кому нужна эта теоретическая галиматья? — буркнул по-русски Юрнй Сергеевич.
— Достойная госпожа имеет в виду какие-нибудь приборы, которые позволят пустить завод? — поинтересовался Шульц.
— К сожалению, достойный господин Генеральный директор, таких приборов пока нет. Их обещают освоить в Советском Союзе в ближайшие месяцы. А ждать нельзя.
— Так что же вы имели в виду предложить?
— Вызвать на самолете собак с ближайшего континента. В моей работе рассмотрены все приемы, которыми обучали Бемса. Они помогут дрессировке. Мы сможем быстрее наладить дозаторы.
— С континента? Собак? Опять собак? — послышались голоса. — А сколько времени их натаскивать?
— Увы, достойная госпожа, — вздохнул Шульц. — Рассчитывать быстро на такую помощь, по крайней мере из Америки, невозможно, ибо власти США запретили полеты лайнеров в Антарктиду после трагедии в Бермудах с «Конкордом», который мы не перестаем оплакивать. Увы!..
— Это происки недостойного журналиста Генри Смита, извиняюсь, — вставил Танага. — В своих статьях он требовал запрета полетов к нам.
И тут поднялся мой папа:
— Прошу простить, достойные господа! Если нельзя быстро ждать дрессировщиков с собаками, то передайте диссертацию моей дочери мне. Надеюсь, что требуемый «индикатор запаха» можно создать, для чего исследование Аэлиты окажется полезным.
— Что здесь происходит? — воскликнул Юрий Сергеевич.
Все обернулись к нему. Он поднялся, слегка побледнев, проводя рукой по чуть волнистым (я-то знала, что завитым!) волосам:
— В чем хочет убедить нас инженер Толстовцев? Будто ему, оторванному от научно-исследовательских баз, в одиночку по плечу сделать то, что оказалось не под силу таким корифеям, как Рентген и Иоффе?
— Изобретения тем и примечательны, достойный инженер Мелхов, что они делаются впервые, осуществляя прежде недоступное. Я не собираюсь копировать испорченные индикаторы, а предложу новый. Пусть назовут меня упрямцем, но я буду твердить, что в нашем случае на помощь к нам придет бионика, неизвестная в прежние времена. Надо не копировать достижения природы, а использовать их.
Бионика? Я вопросительно взглянула на Танагу, но тот отвел глаза и опустил голову.
Юрий Сергеевич ответил назидательно:
— Как известно, «упрямство — оружие слабых, а упорство — орудие славы». Но славу не добудешь эфемерными фантазиями! Ближе к земле, достойные господа! Рассчитывать надо не на несуществующие приборы, а на реальную помощь Америки, воззвать к ее традиционному благородству! Лишь американские самолеты способны на рейс к нам. Запрет на полеты должен быть снят! И я лично не остановлюсь перед тем, чтобы ради этого поставить под удар даже самого себя!
Он красовался, став в позу героя, готового на самопожертвование.
— Кто же снимает запрет? — спросил Вальтер Шульц.
— Я, достойный господин Генеральный директор! Вот магнитофонная лента, которая прозвучит на весь мир и ляжет вещественным доказательством и на стол международного и на стол федерального суда Соединенных Штатов, разоблачая мистера Генри Смита и его Агентство, которое отнюдь не принадлежит к числу информационных.
Юрий Сергеевич включил свой магнитофон. В Директорате зазвучал голос Генри Смита:
«— Хэлло, Юрий! Как вы поживаете в своей ледяной берлоге? Я не против ее осмотреть…»
Дальше мы услышали и намеки шантажиста, и наглые угрозы, и гнусные предложения «журналиста», пытавшегося по заданию некоего Агентства разложить общество Города-лаборатории изнутри.
— Какая мерзость! — застонал Вальтер Шульц, теребя свою черную бороду.
— Надеюсь, достойные господа, что отныне роль мистера Генри Смита в судьбе «Конкорда» станет яснее, — торжественно провозгласил Юрий Сергеевич.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112
— Вот и займи место Бемса, — посоветовал Билл. — Духи парижские любишь? Значит, есть у тебя маркизское чутье. Не хуже собачьего.
— Пробовал, Билл, пробовал. Но нос мой оказался хоть и длинный, но… тупой.
Мы действительно попробовали заменить индикатор человеком, но неудачно.
— А еще аристократ! Видно, вонь парижских ночлежек у тебя обоняние отбила.
Я заторопилась в Директорат и, пообещав нашим «безработным» непременно найти выход, побежала. Николай Алексеевич все-таки приучил меня бегать!
Впереди на бульваре показалась так хорошо мне знакомая подтянутая фигура статного широкоплечего человека, с иголочки одетого. Он шел, гордо неся голову, словно у него срослись шейные позвонки.
Я сбавила шаг. Не хотелось его догонять. Он ведь всегда делал вид, что не замечает меня. Напускное пренебрежение оскорбляло. Но на это он и рассчитывал.
Почему люди, когда-то близкие, могут так перемениться? Неужели от любви до ненависти только шаг?
А была ли любовь? Была ли она у девчонки, «пытавшейся пристроиться», как уколола меня однажды его мать? А была ли любовь у него, избалованного красавца, которому понадобилось подчинить себе «строптивую азиаточку», как он меня прозвал? Не решилось ли все его самолюбием и себялюбием?
Тщетно пыталась я оправдать его, понять, взять вину на себя.
Ну и что ж! Вина моя бесспорна. Но не в том, что я ушла от него, а в том, что «выскочила» замуж.
И как я была слепа! Не видела ничего, кроме броской наружности. Не разглядела за высоким ростом приземистого человечка, ползающего среди обретенных им удобств!
Однако я так и не прозрела полностью!
Юрий Сергеевич продолжал удивлять: после приезда сюда он ни разу не повидался с сыном. Пусть ему неприятно появляться у нас с Николаем Алексеевичем в доме, но в Школу жизни и труда, где по Уставу Города воспитывался Алеша, он мог бы заглянуть!..
Идя следом за ним, я не хотела думать о нем, честное слово! Скорее беспокоилась о белках кандиды с биофабрики, количество которых продолжало расти, не поступая в переработку. Шульц распорядился доставлять их в дальний угол Грота. Там было как в погребе. Сказывался обнаженный ледяной массив, в который мы продолжали вгрызаться.
В Хрустальном зале Директората все приглашенные уже сидели за столом. Шульц укоризненно посмотрел на часы. Полторы минуты опоздания! Все из-за того, что я перешла с бега на шаг. Я извинилась.
Папа издали тепло улыбнулся мне. Юрий Сергеевич посмотрел «насквозь», будто я была прозрачной. Тамара Неидзе помахала точеной рукой. Доктор Танага кивнул и отвел глаза за большими очками.
Я обошла стол и села рядом с папой.
Шульц открыл заседание, сказав, что ждет советов. Закончил он словами:
— Положение угрожающее, достойные господа!
И обратился ко мне, могу ли я что-нибудь предложить.
— Выход есть! Честное слово! — вскочила я. — Вот моя старая диссертация «Определение запаха чувствительными приборами и биологическими системами»…
— Кому нужна эта теоретическая галиматья? — буркнул по-русски Юрнй Сергеевич.
— Достойная госпожа имеет в виду какие-нибудь приборы, которые позволят пустить завод? — поинтересовался Шульц.
— К сожалению, достойный господин Генеральный директор, таких приборов пока нет. Их обещают освоить в Советском Союзе в ближайшие месяцы. А ждать нельзя.
— Так что же вы имели в виду предложить?
— Вызвать на самолете собак с ближайшего континента. В моей работе рассмотрены все приемы, которыми обучали Бемса. Они помогут дрессировке. Мы сможем быстрее наладить дозаторы.
— С континента? Собак? Опять собак? — послышались голоса. — А сколько времени их натаскивать?
— Увы, достойная госпожа, — вздохнул Шульц. — Рассчитывать быстро на такую помощь, по крайней мере из Америки, невозможно, ибо власти США запретили полеты лайнеров в Антарктиду после трагедии в Бермудах с «Конкордом», который мы не перестаем оплакивать. Увы!..
— Это происки недостойного журналиста Генри Смита, извиняюсь, — вставил Танага. — В своих статьях он требовал запрета полетов к нам.
И тут поднялся мой папа:
— Прошу простить, достойные господа! Если нельзя быстро ждать дрессировщиков с собаками, то передайте диссертацию моей дочери мне. Надеюсь, что требуемый «индикатор запаха» можно создать, для чего исследование Аэлиты окажется полезным.
— Что здесь происходит? — воскликнул Юрий Сергеевич.
Все обернулись к нему. Он поднялся, слегка побледнев, проводя рукой по чуть волнистым (я-то знала, что завитым!) волосам:
— В чем хочет убедить нас инженер Толстовцев? Будто ему, оторванному от научно-исследовательских баз, в одиночку по плечу сделать то, что оказалось не под силу таким корифеям, как Рентген и Иоффе?
— Изобретения тем и примечательны, достойный инженер Мелхов, что они делаются впервые, осуществляя прежде недоступное. Я не собираюсь копировать испорченные индикаторы, а предложу новый. Пусть назовут меня упрямцем, но я буду твердить, что в нашем случае на помощь к нам придет бионика, неизвестная в прежние времена. Надо не копировать достижения природы, а использовать их.
Бионика? Я вопросительно взглянула на Танагу, но тот отвел глаза и опустил голову.
Юрий Сергеевич ответил назидательно:
— Как известно, «упрямство — оружие слабых, а упорство — орудие славы». Но славу не добудешь эфемерными фантазиями! Ближе к земле, достойные господа! Рассчитывать надо не на несуществующие приборы, а на реальную помощь Америки, воззвать к ее традиционному благородству! Лишь американские самолеты способны на рейс к нам. Запрет на полеты должен быть снят! И я лично не остановлюсь перед тем, чтобы ради этого поставить под удар даже самого себя!
Он красовался, став в позу героя, готового на самопожертвование.
— Кто же снимает запрет? — спросил Вальтер Шульц.
— Я, достойный господин Генеральный директор! Вот магнитофонная лента, которая прозвучит на весь мир и ляжет вещественным доказательством и на стол международного и на стол федерального суда Соединенных Штатов, разоблачая мистера Генри Смита и его Агентство, которое отнюдь не принадлежит к числу информационных.
Юрий Сергеевич включил свой магнитофон. В Директорате зазвучал голос Генри Смита:
«— Хэлло, Юрий! Как вы поживаете в своей ледяной берлоге? Я не против ее осмотреть…»
Дальше мы услышали и намеки шантажиста, и наглые угрозы, и гнусные предложения «журналиста», пытавшегося по заданию некоего Агентства разложить общество Города-лаборатории изнутри.
— Какая мерзость! — застонал Вальтер Шульц, теребя свою черную бороду.
— Надеюсь, достойные господа, что отныне роль мистера Генри Смита в судьбе «Конкорда» станет яснее, — торжественно провозгласил Юрий Сергеевич.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112