он что-то очень тихо пробормотал — Флер не расслышала, но ей показалось, что Алексей по-французски сказал: «Чистая кровь». Силы покинули Флер, она решила прекратить борьбу, пока не почувствует себя лучше. Внезапно Алексей начал гладить пальцами ее губы. Прикосновения были невероятно нежными. Указательный палец прошелся по линии губ, потом неожиданно проскользнул в рот и ласково пробежался по зубам.
— Ребенок. Бедное дитя. — Он что-то ворковал, будто пел колыбельную. — Ты оказалась втянутой в то, чего не понимаешь.
Флер не могла бы пошевелиться, даже если бы хотела отшатнуться от этого пальца между ее губами. Она должна была дать ему понять, как сильно ненавидит его, но не могла найти слов. Его прикосновение было таким нежным. Может, вот так отцы ласкают дочерей? Те, которые любят своих девочек?
— Ты поразительно красива. Даже снимок в газете не подготовил меня к подобному… — Он нежно потянул светлый локон, прилипший к мокрым щекам. Совсем не больно. — Я всегда любил красивые вещи, — проговорил он тихо. — Красивую одежду. Красивых женщин. И машины, особенно машины. Чем старше я становлюсь, тем они для меня важнее.
Она чувствовала, как его рука соскользнула к ее подбородку.
О чем он говорит? Почему она не может пошевелиться? Флер чувствовала запах его одеколона, немного острый. Алексей снова заговорил:
— А женщины… Сначала я любил их всех. А последние десять лет я одержим только «бугатти». Ты знаешь «бугатти»?
О чем он спрашивает? Флер не могла сосредоточиться, пока его пальцы гладили ее лицо. Словно околдовывая, напуская на нее чары, от которых она не могла освободиться. Он ждал. Глаза его просвечивали ее насквозь. Она покачала головой… Потом кивнула…
Она не знала, на что дала ответ «нет» и на что «да».
— «Бугатти» — это гениальный автомобиль, — сказал он тихо. — Другого такого нет. Величайший в мире. — Кончики пальцев коснулись серег из оникса у нее в ушах и тихо потянули вниз. Глаза ее закрылись. — Этторе Бугатти называл свои машины чистокровными. Как тщательно выведенных лошадей.
У меня прекраснейшая коллекция чистокровных «бугатти», самая прекрасная в мире. Но у меня нет главного драгоценного камня в короне. «Бугатти-роял». — Голос был ласковый, любящий, он гипнотизировал ее. — Этторе Бугатти построил его в тридцатые годы, всего шесть экземпляров. Во время войны «бугатти-роял» оставался в Париже. Я был одним из трех человек, спрятавших его от немцев среди сточных труб за городом. Тот автомобиль — настоящая легенда. Я решил, он будет моим, потому что он самый лучший.
Чистокровный. Ты понимаешь меня, детка? Если ты не владеешь самым лучшим, это признак слабости.
Она кивнула, хотя ничего не понимала. Не важно. Старые фантазии вернулись, захватили ее в свой плен и держали, заставляя чувствовать что-то мягкое и теплое внутри… Когда Алексей увидел ее, он захотел ее…
После всех этих лет он захотел, чтобы его дитя вернулось…
— Ты напоминаешь мне тот автомобиль, — пробормотал он. — Только ведь ты не чистокровная, так ведь?
Она подумала, что у нее на губах снова его палец. Потом поняла — это его губы. Ее отец наклонился и целовал ее. Ее отец…
— Алексей! — раздался визгливый, полный ужаса крик, такой, какой может вырваться только у смертельно раненного животного. Флер подпрыгнула на стуле. В дверях стояла Белинда с дрожащим от гнева лицом. — Ты, ублюдок, — шипела она. — Убери от нее руки! Я убью тебя, если ты снова коснешься ее.
Отойди от него, Флер, он чудовище. Ты не должна позволять ему прикасаться к тебе.
Впервые за всю жизнь Флер возразила матери.
— Он мой отец! — закричала она. — Ты не имеешь права!
У Белинды был такой вид, будто ей влепили пощечину. Флер почувствовала боль внутри. Что она такое говорит? Что с ней происходит? Он действительно чудовище. Она отпрянула от него и подбежала к матери.
— Прости, я не хотела.
— Как ты можешь? — прошептала Белинда. — Неужели только одна встреча с ним способна заставить тебя забыть все?
Флер с несчастным видом покачала головой. Но правда заключалась в том, что на миг она действительно забыла все.
— Пошли со мной наверх, сейчас же, — каменным голосом велела Белинда.
Флер заколебалась, но не потому, что не собиралась подчиниться; ей хотелось понять, что произошло.
— Иди со своей матерью, дорогая. — Голос Алексея был словно шелк. — Мы поговорим завтра, после похорон. О твоем будущем, о планах.
Ногти Белинды впились в руку Флер, и девушка почувствовала себя виноватой за трепетные сладкие ощущения от минут, проведенных наедине с отцом.
В тот же самый вечер молчаливая горничная впустила Алексея в маленький кирпичный домик на окраине Фобурж-Сен-Жермен.
Он молча прошел мимо нее в гостиную, налил себе достаточную порцию бренди из графина на серебряном подносе, рядом с которым лежала одна безупречной формы груша и маленький кусочек рокфора. Усевшись в кресло, Алексей устало потер глаза. День оказался гораздо труднее, чем он ожидал.
Он поболтал бренди на дне рюмки и потом только наконец позволил себе подумать о Флер. Ему следовало лучше подготовиться к встрече с ней. Газетная фотография достаточно отчетливо намекала на ее красоту. Но как он мог приготовиться ко всему остальному, что увидел? Она была сгустком противоречий. Ребенок на пороге женственности. Владеющая собой и непредсказуемая. Совершенно не имеющая понятия о своей чувственности. Несправедливость была почти невыносима для него. Выражение триумфа, которое он увидел на лице Белинды, тоже было невозможно вынести. Как могла она произвести на свет такого ребенка для Флинна, в то время как сын, которого она дала ему…
Но мысли о Мишеле выводили его на дорогу, на которую он не хотел вставать. Допив бренди, Алексей нахмурился и встал. Он будет вести себя с Флер так же, как когда-то с ее матерью. Предстоит основательно потрудиться, но теперь он уже не тот, что раньше, не такой нетерпеливый, Дверь спальни наверху была закрыта неплотно, и свет падал на ковер. Алексей нажал ручку и вошел.
Она лежала, свернувшись на кровати, и читала журнал. Простая белая хлопчатобумажная нижняя рубашка раскрылась, и виднелась маленькая грудь, не полностью заполнявшая чашечки. На секунду он забыл ее имя.
— Алексей, а я уже почти распрощалась с тобой. Ой, но я так счастлива, что ты снова пришел навестить меня.
В этом приветствии он уловил нотки отчаяния и понял; она заподозрила, что он устал от нее. Отложив журнал, она вскочила с кровати и подбежала к нему, неслышно ступая по ковру розовыми домашними туфельками. У нее были светлые волосы, ровно подстриженные чуть ниже мочек ушей, и длинная, как у ребенка, челка.
Семнадцатилетнее лицо почти не тронуто косметикой, и когда она подняла руки, чтобы обнять его, от нее пахло скорее мылом, чем духами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124
— Ребенок. Бедное дитя. — Он что-то ворковал, будто пел колыбельную. — Ты оказалась втянутой в то, чего не понимаешь.
Флер не могла бы пошевелиться, даже если бы хотела отшатнуться от этого пальца между ее губами. Она должна была дать ему понять, как сильно ненавидит его, но не могла найти слов. Его прикосновение было таким нежным. Может, вот так отцы ласкают дочерей? Те, которые любят своих девочек?
— Ты поразительно красива. Даже снимок в газете не подготовил меня к подобному… — Он нежно потянул светлый локон, прилипший к мокрым щекам. Совсем не больно. — Я всегда любил красивые вещи, — проговорил он тихо. — Красивую одежду. Красивых женщин. И машины, особенно машины. Чем старше я становлюсь, тем они для меня важнее.
Она чувствовала, как его рука соскользнула к ее подбородку.
О чем он говорит? Почему она не может пошевелиться? Флер чувствовала запах его одеколона, немного острый. Алексей снова заговорил:
— А женщины… Сначала я любил их всех. А последние десять лет я одержим только «бугатти». Ты знаешь «бугатти»?
О чем он спрашивает? Флер не могла сосредоточиться, пока его пальцы гладили ее лицо. Словно околдовывая, напуская на нее чары, от которых она не могла освободиться. Он ждал. Глаза его просвечивали ее насквозь. Она покачала головой… Потом кивнула…
Она не знала, на что дала ответ «нет» и на что «да».
— «Бугатти» — это гениальный автомобиль, — сказал он тихо. — Другого такого нет. Величайший в мире. — Кончики пальцев коснулись серег из оникса у нее в ушах и тихо потянули вниз. Глаза ее закрылись. — Этторе Бугатти называл свои машины чистокровными. Как тщательно выведенных лошадей.
У меня прекраснейшая коллекция чистокровных «бугатти», самая прекрасная в мире. Но у меня нет главного драгоценного камня в короне. «Бугатти-роял». — Голос был ласковый, любящий, он гипнотизировал ее. — Этторе Бугатти построил его в тридцатые годы, всего шесть экземпляров. Во время войны «бугатти-роял» оставался в Париже. Я был одним из трех человек, спрятавших его от немцев среди сточных труб за городом. Тот автомобиль — настоящая легенда. Я решил, он будет моим, потому что он самый лучший.
Чистокровный. Ты понимаешь меня, детка? Если ты не владеешь самым лучшим, это признак слабости.
Она кивнула, хотя ничего не понимала. Не важно. Старые фантазии вернулись, захватили ее в свой плен и держали, заставляя чувствовать что-то мягкое и теплое внутри… Когда Алексей увидел ее, он захотел ее…
После всех этих лет он захотел, чтобы его дитя вернулось…
— Ты напоминаешь мне тот автомобиль, — пробормотал он. — Только ведь ты не чистокровная, так ведь?
Она подумала, что у нее на губах снова его палец. Потом поняла — это его губы. Ее отец наклонился и целовал ее. Ее отец…
— Алексей! — раздался визгливый, полный ужаса крик, такой, какой может вырваться только у смертельно раненного животного. Флер подпрыгнула на стуле. В дверях стояла Белинда с дрожащим от гнева лицом. — Ты, ублюдок, — шипела она. — Убери от нее руки! Я убью тебя, если ты снова коснешься ее.
Отойди от него, Флер, он чудовище. Ты не должна позволять ему прикасаться к тебе.
Впервые за всю жизнь Флер возразила матери.
— Он мой отец! — закричала она. — Ты не имеешь права!
У Белинды был такой вид, будто ей влепили пощечину. Флер почувствовала боль внутри. Что она такое говорит? Что с ней происходит? Он действительно чудовище. Она отпрянула от него и подбежала к матери.
— Прости, я не хотела.
— Как ты можешь? — прошептала Белинда. — Неужели только одна встреча с ним способна заставить тебя забыть все?
Флер с несчастным видом покачала головой. Но правда заключалась в том, что на миг она действительно забыла все.
— Пошли со мной наверх, сейчас же, — каменным голосом велела Белинда.
Флер заколебалась, но не потому, что не собиралась подчиниться; ей хотелось понять, что произошло.
— Иди со своей матерью, дорогая. — Голос Алексея был словно шелк. — Мы поговорим завтра, после похорон. О твоем будущем, о планах.
Ногти Белинды впились в руку Флер, и девушка почувствовала себя виноватой за трепетные сладкие ощущения от минут, проведенных наедине с отцом.
В тот же самый вечер молчаливая горничная впустила Алексея в маленький кирпичный домик на окраине Фобурж-Сен-Жермен.
Он молча прошел мимо нее в гостиную, налил себе достаточную порцию бренди из графина на серебряном подносе, рядом с которым лежала одна безупречной формы груша и маленький кусочек рокфора. Усевшись в кресло, Алексей устало потер глаза. День оказался гораздо труднее, чем он ожидал.
Он поболтал бренди на дне рюмки и потом только наконец позволил себе подумать о Флер. Ему следовало лучше подготовиться к встрече с ней. Газетная фотография достаточно отчетливо намекала на ее красоту. Но как он мог приготовиться ко всему остальному, что увидел? Она была сгустком противоречий. Ребенок на пороге женственности. Владеющая собой и непредсказуемая. Совершенно не имеющая понятия о своей чувственности. Несправедливость была почти невыносима для него. Выражение триумфа, которое он увидел на лице Белинды, тоже было невозможно вынести. Как могла она произвести на свет такого ребенка для Флинна, в то время как сын, которого она дала ему…
Но мысли о Мишеле выводили его на дорогу, на которую он не хотел вставать. Допив бренди, Алексей нахмурился и встал. Он будет вести себя с Флер так же, как когда-то с ее матерью. Предстоит основательно потрудиться, но теперь он уже не тот, что раньше, не такой нетерпеливый, Дверь спальни наверху была закрыта неплотно, и свет падал на ковер. Алексей нажал ручку и вошел.
Она лежала, свернувшись на кровати, и читала журнал. Простая белая хлопчатобумажная нижняя рубашка раскрылась, и виднелась маленькая грудь, не полностью заполнявшая чашечки. На секунду он забыл ее имя.
— Алексей, а я уже почти распрощалась с тобой. Ой, но я так счастлива, что ты снова пришел навестить меня.
В этом приветствии он уловил нотки отчаяния и понял; она заподозрила, что он устал от нее. Отложив журнал, она вскочила с кровати и подбежала к нему, неслышно ступая по ковру розовыми домашними туфельками. У нее были светлые волосы, ровно подстриженные чуть ниже мочек ушей, и длинная, как у ребенка, челка.
Семнадцатилетнее лицо почти не тронуто косметикой, и когда она подняла руки, чтобы обнять его, от нее пахло скорее мылом, чем духами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124