Флер скользнула внутрь, закрыла дверь и вдохнула знакомый сладкий запах материнских «Шалимар» .
— Ну, привет, детка.
Тихо всхлипнув, девочка бросилась в объятия Белинды, зарываясь в ее норку, духи, во все, чем была ее мать. Она понимала, что уже слишком взрослая и не должна плакать, но ничего не могла с собой поделать. Так хорошо было снова почувствовать себя ребенком Белинды.
Белинда и Флер любили Лазурный берег. Главным образом потому, что он мало походил на всю остальную Францию. Это был самый дорогой в мире карнавал, он блестел от звезд кино, от привезенных пальм, от казино с неоновым светом. Здесь пахло нефтью и деньгами. Из своего розового отеля возле Антиб они поехали на машине в Монако, вдоль известного Корниш-дю-Литтораль. На извивающемся серпантине дороги, огибающей утесы каменистого берега, Флер всегда укачивало. Мать говорила, что ей лучше смотреть прямо перед собой, а не глазеть по сторонам. Но вокруг было так красиво, что Флер забывала о ее наставлениях.
Только приехав в Монте-Карло, они отправились к подножию холма. Там Флер, у которой желудок уже успокоился, носилась от одного продуктового прилавка к другому, указывая то на одно, то на другие, и выбирала еду на ленч. День стоял теплый, она была в шортах цвета хаки, в любимой майке с надписью «Настоящее пиво, не для молокососов» и новой паре сандалий, купленных Белиндой накануне.
Белинда относилась к одежде не как монашенки. Это очень нравилось Флер.
— Носи все, в чем тебе хорошо, — сказала она. — Развивай свой собственный стиль. А для высокой моды у тебя будет достаточно времени. Потом.
Сама Белинда была одета от Пуччи.
После того как Флер выбрала все, что хотела, она потянула мать наверх, по склону холма, и когда Белинда отставала, дочь танцевала вокруг нее, болтала с полным ртом ветчины и булочек с маком. Она говорила на четырех языках, но больше всего гордилась своим английским. У нее было совершенно американское произношение. Когда-нибудь они с Белиндой поедут жить в Калифорнию.
Ей хотелось приготовиться к этому счастливому моменту. У них в монастыре всегда учились одна или две американки, дочери членов правительства, банкиров или шефов отделов американских газет, и она старалась подружиться с ними, даже с теми, кто на самом деле не очень ей нравился. Флер перенимала их сленг, улавливала отношения между ними и переставала думать о себе как о француженке.
Когда придет время, она легко впишется в американское общество.
Ей хотелось поехать с Белиндой в Калифорнию прямо сейчас, но у той не будет денег, если она разведется с Алексеем. К тому же Алексей вовсе не собирался давать ей развод. Флер хотела поехать в Америку больше всего в жизни.
— Я бы хотела, чтобы у меня было американское имя, — сказала она, откусывая кусок сандвича, а другой рукой почесывая бедро, укушенное каким-то насекомым — Ненавижу свое имя, правда ненавижу. Мне жаль, что ты не назвала меня Фрэнки, особенно после того, как я прочитала «Гостя на свадьбе» Карсон Маккаллерс. Там девочку зовут Фрэнки и она похожа на меня ну просто до дрожи. А Флер — какое-то смешное имя для взрослой.
Еще мне нравится Холден, Из-за Холдена Колфилда , но это мальчишеское имя.
— Ой, остановись. — Белинда шлепнулась на скамейку и попыталась восстановить дыхание. — Фрэнки — совершенно отвратительное имя. Холден тоже. Флер было ближе всего к тому имени, какое мне хотелось для девочки, — Флер Диана. Красивое имя для красивой девочки.
Флер улыбнулась. Белинда считала ее красивой. Мать иногда говорила такое, чего не было на самом деле. Но ей это нравилось.
Внезапно мысли Флер устремились совершенно в другом направлении.
— Ненавижу, когда у меня месячные. Ужасно.
— Ты становишься женщиной, детка, так должно быть.
Флер скорчила гримасу, желая выразить поточнее, что она думает насчет этого. Мать рассмеялась. Флер показала на дорожку, ведущую наверх.
— Интересно, а она счастлива?
Белинде не надо было спрашивать, о ком говорит дочь. Они хорошо понимали друг друга.
— Ну конечно, счастлива. Она принцесса , одна из самых известных женщин в мире. — Белинда закурила сигарету и сдвинула на лоб солнечные очки. — Ты могла видеть ее в «Лебеде» с Алеком Гиннесом и Луисом Джорданом. Боже, как она хороша!
Это ее самая красивая картина.
Флер развалилась на скамейке и вытянула ноги. Они были в бледных волосках и порозовели от солнца.
— А он староват, тебе не кажется?
— Вовсе нет. Люди вроде Рейнера не имеют возраста. Он замечательный, знаешь ли. Просто потрясающий.
— Ты с ним встречалась?
— Прошлой осенью. На ужине.
Она вдруг снова надела очки, и Флер поняла, что мать не очень хочет развивать эту тему.
Флер стукнула ногой, и задник сандалии вдавился в пыль.
— А он?
— Передай мне вон те оливки, дорогая. — Белинда указала на пакет. Пальцы с маникюром были совершенными, ногти по форме повторяли миндалины, а их цвет напоминал зрелую малину. Флер подала.
— Так он был там?
— У Алексея собственность в Монако. Конечно, он был.
— Я не про него. — Для Флер бутерброд потерял всякий вкус, она стала отщипывать от него кусочки и бросать на дорожку уткам. — Я имела в виду не Алексея, а Мишеля, — Обычно она произносила его имя на французский манер.
— Мишель тоже. У него были каникулы.
— Ненавижу его. Просто ненавижу.
Белинда отложила пакет с оливками, не открыв, и глубоко затянулась сигаретой.
— Мне даже плевать, если это грех, — продолжала Флер. — Я думаю, что ненавижу его сильнее, чем Алексея. У Мишеля есть все. Это нечестно.
— Но у него нет меня, дорогая. Не забывай про это.
— А у меня нет отца. Это, конечно, не одно и то же. Но, по крайней мере Мишель может жить дома. Быть с тобой.
— Ну ладно, детка. Мы приехали сюда хорошо провести время. Давай не будем говорить о серьезном.
Флер упорствовала:
— Я не понимаю Алексея, Вообще никого, кто так ненавидит ребенка. Может, сейчас, когда я выросла, меня можно не любить.
Но не тогда же, когда я была младенцем?
Белинда вздохнула.
— Мы с тобой это уже обсуждали. Дело не в тебе. Дело в нем.
Боже мой, как бы я хотела выпить.
Белинда сто раз объясняла, но до Флер не доходило. Как мог отец настолько сильно хотеть сыновей, чтобы отослать единственную маленькую дочку из дома и никогда больше не желать даже взглянуть на нее? Она служила напоминанием о его поражении, объясняла Белинда. А Алексей подобного не выносит. Но даже после рождения Мишеля он не переменился. Белинда объясняла это тем, что у нее больше не может быть детей.
Флер вырезала из газет фотографии отца и хранила их в конверте из оберточной бумаги в дальнем углу шкафа. Иногда ночами, лежа в постели, она воображала, как кто-то из сестер зовет ее вниз, в контору, а там стоит Алексей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124
— Ну, привет, детка.
Тихо всхлипнув, девочка бросилась в объятия Белинды, зарываясь в ее норку, духи, во все, чем была ее мать. Она понимала, что уже слишком взрослая и не должна плакать, но ничего не могла с собой поделать. Так хорошо было снова почувствовать себя ребенком Белинды.
Белинда и Флер любили Лазурный берег. Главным образом потому, что он мало походил на всю остальную Францию. Это был самый дорогой в мире карнавал, он блестел от звезд кино, от привезенных пальм, от казино с неоновым светом. Здесь пахло нефтью и деньгами. Из своего розового отеля возле Антиб они поехали на машине в Монако, вдоль известного Корниш-дю-Литтораль. На извивающемся серпантине дороги, огибающей утесы каменистого берега, Флер всегда укачивало. Мать говорила, что ей лучше смотреть прямо перед собой, а не глазеть по сторонам. Но вокруг было так красиво, что Флер забывала о ее наставлениях.
Только приехав в Монте-Карло, они отправились к подножию холма. Там Флер, у которой желудок уже успокоился, носилась от одного продуктового прилавка к другому, указывая то на одно, то на другие, и выбирала еду на ленч. День стоял теплый, она была в шортах цвета хаки, в любимой майке с надписью «Настоящее пиво, не для молокососов» и новой паре сандалий, купленных Белиндой накануне.
Белинда относилась к одежде не как монашенки. Это очень нравилось Флер.
— Носи все, в чем тебе хорошо, — сказала она. — Развивай свой собственный стиль. А для высокой моды у тебя будет достаточно времени. Потом.
Сама Белинда была одета от Пуччи.
После того как Флер выбрала все, что хотела, она потянула мать наверх, по склону холма, и когда Белинда отставала, дочь танцевала вокруг нее, болтала с полным ртом ветчины и булочек с маком. Она говорила на четырех языках, но больше всего гордилась своим английским. У нее было совершенно американское произношение. Когда-нибудь они с Белиндой поедут жить в Калифорнию.
Ей хотелось приготовиться к этому счастливому моменту. У них в монастыре всегда учились одна или две американки, дочери членов правительства, банкиров или шефов отделов американских газет, и она старалась подружиться с ними, даже с теми, кто на самом деле не очень ей нравился. Флер перенимала их сленг, улавливала отношения между ними и переставала думать о себе как о француженке.
Когда придет время, она легко впишется в американское общество.
Ей хотелось поехать с Белиндой в Калифорнию прямо сейчас, но у той не будет денег, если она разведется с Алексеем. К тому же Алексей вовсе не собирался давать ей развод. Флер хотела поехать в Америку больше всего в жизни.
— Я бы хотела, чтобы у меня было американское имя, — сказала она, откусывая кусок сандвича, а другой рукой почесывая бедро, укушенное каким-то насекомым — Ненавижу свое имя, правда ненавижу. Мне жаль, что ты не назвала меня Фрэнки, особенно после того, как я прочитала «Гостя на свадьбе» Карсон Маккаллерс. Там девочку зовут Фрэнки и она похожа на меня ну просто до дрожи. А Флер — какое-то смешное имя для взрослой.
Еще мне нравится Холден, Из-за Холдена Колфилда , но это мальчишеское имя.
— Ой, остановись. — Белинда шлепнулась на скамейку и попыталась восстановить дыхание. — Фрэнки — совершенно отвратительное имя. Холден тоже. Флер было ближе всего к тому имени, какое мне хотелось для девочки, — Флер Диана. Красивое имя для красивой девочки.
Флер улыбнулась. Белинда считала ее красивой. Мать иногда говорила такое, чего не было на самом деле. Но ей это нравилось.
Внезапно мысли Флер устремились совершенно в другом направлении.
— Ненавижу, когда у меня месячные. Ужасно.
— Ты становишься женщиной, детка, так должно быть.
Флер скорчила гримасу, желая выразить поточнее, что она думает насчет этого. Мать рассмеялась. Флер показала на дорожку, ведущую наверх.
— Интересно, а она счастлива?
Белинде не надо было спрашивать, о ком говорит дочь. Они хорошо понимали друг друга.
— Ну конечно, счастлива. Она принцесса , одна из самых известных женщин в мире. — Белинда закурила сигарету и сдвинула на лоб солнечные очки. — Ты могла видеть ее в «Лебеде» с Алеком Гиннесом и Луисом Джорданом. Боже, как она хороша!
Это ее самая красивая картина.
Флер развалилась на скамейке и вытянула ноги. Они были в бледных волосках и порозовели от солнца.
— А он староват, тебе не кажется?
— Вовсе нет. Люди вроде Рейнера не имеют возраста. Он замечательный, знаешь ли. Просто потрясающий.
— Ты с ним встречалась?
— Прошлой осенью. На ужине.
Она вдруг снова надела очки, и Флер поняла, что мать не очень хочет развивать эту тему.
Флер стукнула ногой, и задник сандалии вдавился в пыль.
— А он?
— Передай мне вон те оливки, дорогая. — Белинда указала на пакет. Пальцы с маникюром были совершенными, ногти по форме повторяли миндалины, а их цвет напоминал зрелую малину. Флер подала.
— Так он был там?
— У Алексея собственность в Монако. Конечно, он был.
— Я не про него. — Для Флер бутерброд потерял всякий вкус, она стала отщипывать от него кусочки и бросать на дорожку уткам. — Я имела в виду не Алексея, а Мишеля, — Обычно она произносила его имя на французский манер.
— Мишель тоже. У него были каникулы.
— Ненавижу его. Просто ненавижу.
Белинда отложила пакет с оливками, не открыв, и глубоко затянулась сигаретой.
— Мне даже плевать, если это грех, — продолжала Флер. — Я думаю, что ненавижу его сильнее, чем Алексея. У Мишеля есть все. Это нечестно.
— Но у него нет меня, дорогая. Не забывай про это.
— А у меня нет отца. Это, конечно, не одно и то же. Но, по крайней мере Мишель может жить дома. Быть с тобой.
— Ну ладно, детка. Мы приехали сюда хорошо провести время. Давай не будем говорить о серьезном.
Флер упорствовала:
— Я не понимаю Алексея, Вообще никого, кто так ненавидит ребенка. Может, сейчас, когда я выросла, меня можно не любить.
Но не тогда же, когда я была младенцем?
Белинда вздохнула.
— Мы с тобой это уже обсуждали. Дело не в тебе. Дело в нем.
Боже мой, как бы я хотела выпить.
Белинда сто раз объясняла, но до Флер не доходило. Как мог отец настолько сильно хотеть сыновей, чтобы отослать единственную маленькую дочку из дома и никогда больше не желать даже взглянуть на нее? Она служила напоминанием о его поражении, объясняла Белинда. А Алексей подобного не выносит. Но даже после рождения Мишеля он не переменился. Белинда объясняла это тем, что у нее больше не может быть детей.
Флер вырезала из газет фотографии отца и хранила их в конверте из оберточной бумаги в дальнем углу шкафа. Иногда ночами, лежа в постели, она воображала, как кто-то из сестер зовет ее вниз, в контору, а там стоит Алексей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124