В ягодицы Присциллы упиралось что-то твердое, пальцы Брендона сжимали груди, он легонько покусывал ее шею. Подол платья поднялся еще выше и оказался наконец на талии вместе с нижними юбками. Она не видела, что Брендон расстегивает брюки, но шестое чувство подсказало ей это, и Присцилла попыталась выпрямиться. Однако Брендон только сильнее навалился на нее. А потом, когда пальцы заскользили по телу, прикрытому лишь тончайшими панталонами, когда рука протиснулась между сжатыми ногами, ей уже не хотелось вырываться.
– Не сжимай так ноги, любовь моя. Ведь ты и сама желаешь того же…
Она не в силах была отвечать, лишь сглотнула с трудом. Пальцы Брендона нашли отверстие в панталонах, проскользнули внутрь и начали двигаться.
– Тебе это нравится… я знаю, что нравится… тогда раздвинь ноги, – услышала она словно издалека.
Присцилла не могла ни шевельнуться, ни вздохнуть. Она оказалась словно посреди огромного костра, и пламя лизало ее сверху и снизу. С каждым движением Брендона Присцилла ощущала все более испепеляющее желание и наконец громко застонала, уже не владея собой.
Брендон развязал узелок на панталонах, потянул за шнурок – и не успела она и глазом моргнуть, как нижнее белье соскользнуло на пол к ее ногам.
– А теперь раздвинь ноги!
Словно помимо ее воли, бедра раздвинулись. Присцилла лишь тихо стонала, всем своим существом прислушиваясь к ощущениям, казалось бы, уже достигшим пика, но все еще нараставшим. Она дрожала всем телом, изнемогая от желания и наслаждения, налетавшего океанскими волнами. Руки Брендона! Руки волшебника, давшие ей познать рай! Ноги Присциллы сводили слабые судороги, испарина покрывала все тело.
– Вот видишь, ты моя… – шептал и шептал ей на ухо знакомый голос, – и тебе не дано этого изменить…
И неумолимо, не позволяя ей прийти в себя, он продолжал ласкать ее, заставляя издавать невнятные звуки наслаждения и мольбы. Внезапно одним движением он проник в нее.
Присцилла почти потеряла сознание и осела бы на пол, если бы бедра ее не стиснула стальная хватка. Вместе с этим неожиданным вторжением тело словно наполнилось огненной влагой, на несколько мгновений сладостно онемело, потом расцвело неистовыми в своей силе ощущениями. Толчок за толчком, то часто и с силой, то упоительно медленно эти движения усиливали уже едва выносимую жажду.
Присцилла не осознавала, что снова и снова повторяет имя Брендона, выгибается, склоняясь ниже к столу, стараясь отвечать на каждый толчок. Ладони ее так увлажнились, что уже скользили по столу, и она впилась в дерево ногтями. Забыв о своем дорогом наряде и тщательно уложенной прическе, она раскачивалась в такт неизъяснимо сладостным движениям Брендона. Только не до конца заснувший страх перед Стюартом не позволял ей кричать в полный голос. Наконец в какой-то момент этой сладкой пытки голова ее запрокинулась и весь мир вокруг нее взорвался и рассыпался разноцветными звездами.
О, как это прекрасно! Как прекрасно и как невозможно, потому что такого наслаждения, конечно же, в реальной жизни не существует…
Эта странная мысль на миг ослепительно блеснула в ее сознании – и все исчезло, кроме постепенно стихающих содроганий мужской плоти внутри ее. Наконец Присцилла услышала частое и тяжелое дыхание. Она ощутила, что бедра ее все еще стиснуты, но тут объятия разомкнулись. Упали вниз, шурша, накрахмаленные нижние юбки и подол платья.
Когда Присцилла нашла в себе силы выпрямиться и повернуться, Брендон уже успел застегнуться и имел вполне благопристойный вид. Лицо его стало суровым, глаза непроницаемыми.
– Ну, что скажешь? – спросил он насмешливо, хотя голос все еще был низким, страстным. – С Эганом тебе лучше, чем со мной?
Что могла она ответить на это? Нельзя солгать, но нельзя и сказать правду о том, что Эган никогда и не попытается ласкать ее. Он никогда не подумает о том, чтобы она разделила с ним наслаждение. Ее ждет чисто формальный супружеский акт. Что до Брендона… то после случившегося она, как никогда, чувствовала, что принадлежит ему.
– Что ж, – сказал он, не дождавшись ответа, – возможно, особой разницы между мужчинами нет. Вам виднее, миссис Эган. Прощайте… и спасибо за этот маленький подарок.
Он направился к двери. Присциллу охватило отчаянное желание броситься за ним и взмолиться: «Возьми меня с собой!» Так уже было однажды, и последовать за ним сейчас означало снова – уже навсегда – распроститься с мечтами о спокойной и достойной жизни. Поэтому она молча проводила его взглядом. Дверь закрылась, но Присцилла смотрела на темный прямоугольник, не видя его за пеленой слез.
Ноги сами понесли ее к кровати, на которую она не опустилась, а рухнула, съежившись и уткнувшись лицом в ладони. Гнев и отчаяние охватили ее, и Присцилла более не могла сдерживаться. Она множество раз подавляла слезы после приезда в Натчез, но сейчас отказалась от борьбы.
Нет, она не рыдала. Просто в ней вдруг что-то будто прорвалось, и слезы хлынули неудержимым потоком. Присцилла села, уронив руки на колени и глядя перед собой, а слезы все текли и текли, и не было им конца. Почему она продолжает тосковать о том, кто не даст ей ничего, кроме проблем и тревог… возможно, даже горя? Он звал ее с собой, но куда? Бродяжничать, скрываться от закона, созерцать все новые и новые смерти «в целях самозащиты»?
Никогда!
Оба мужчины, с которыми ее столкнула судьба, утверждали, что говорят правду, и только она могла решить, кому верить. Стюарт называл Брендона хладнокровным убийцей, а тот считал ее мужа беспринципным лжецом. Но жизнь сама давала понять, кто из них прав. Стюарт вел жизнь джентльмена, достойную и уважаемую, а вот Брендон бежал и бежал, словно подгоняемый чувством тайной вины. И если даже каким-то чудом он лучше и порядочнее, чем думает Присцилла, у нее с ним нет будущего, ибо такие не меняются.
Да и как обмануть еще раз доверие Стюарта? Он вызволил ее из тяжелейшей ситуации, простил измену и, несмотря ни на что, готов дать ей дом и семью.
«Боже, Боже, какая я порочная женщина! А ведь поклялась, что никогда больше не позволю Брендону прикоснуться к себе, – и что же? Стоило ему появиться, как я отдалась ему слепо, как самка животного!»
Не зная, найдет лив себе силы посмотреть в глаза мужу, Присцилла поднялась. Она испытывала неприятную заторможенность, безнадежную апатию, но все-таки вымыла лицо, привела в порядок прическу и одежду. Присцилла убеждала себя, что не так уж, в сущности, виновата. Ведь она делала все, чтобы отвадить Брендона, разве нет? Она даже солгала, желая заставить его уйти. И как будто добилась своего – он ушел, сказав «прощай», возможно, ушел навсегда. Однако Брендон сделал это не раньше, чем снова доказал свою власть над ней, притом самым низменным образом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110
– Не сжимай так ноги, любовь моя. Ведь ты и сама желаешь того же…
Она не в силах была отвечать, лишь сглотнула с трудом. Пальцы Брендона нашли отверстие в панталонах, проскользнули внутрь и начали двигаться.
– Тебе это нравится… я знаю, что нравится… тогда раздвинь ноги, – услышала она словно издалека.
Присцилла не могла ни шевельнуться, ни вздохнуть. Она оказалась словно посреди огромного костра, и пламя лизало ее сверху и снизу. С каждым движением Брендона Присцилла ощущала все более испепеляющее желание и наконец громко застонала, уже не владея собой.
Брендон развязал узелок на панталонах, потянул за шнурок – и не успела она и глазом моргнуть, как нижнее белье соскользнуло на пол к ее ногам.
– А теперь раздвинь ноги!
Словно помимо ее воли, бедра раздвинулись. Присцилла лишь тихо стонала, всем своим существом прислушиваясь к ощущениям, казалось бы, уже достигшим пика, но все еще нараставшим. Она дрожала всем телом, изнемогая от желания и наслаждения, налетавшего океанскими волнами. Руки Брендона! Руки волшебника, давшие ей познать рай! Ноги Присциллы сводили слабые судороги, испарина покрывала все тело.
– Вот видишь, ты моя… – шептал и шептал ей на ухо знакомый голос, – и тебе не дано этого изменить…
И неумолимо, не позволяя ей прийти в себя, он продолжал ласкать ее, заставляя издавать невнятные звуки наслаждения и мольбы. Внезапно одним движением он проник в нее.
Присцилла почти потеряла сознание и осела бы на пол, если бы бедра ее не стиснула стальная хватка. Вместе с этим неожиданным вторжением тело словно наполнилось огненной влагой, на несколько мгновений сладостно онемело, потом расцвело неистовыми в своей силе ощущениями. Толчок за толчком, то часто и с силой, то упоительно медленно эти движения усиливали уже едва выносимую жажду.
Присцилла не осознавала, что снова и снова повторяет имя Брендона, выгибается, склоняясь ниже к столу, стараясь отвечать на каждый толчок. Ладони ее так увлажнились, что уже скользили по столу, и она впилась в дерево ногтями. Забыв о своем дорогом наряде и тщательно уложенной прическе, она раскачивалась в такт неизъяснимо сладостным движениям Брендона. Только не до конца заснувший страх перед Стюартом не позволял ей кричать в полный голос. Наконец в какой-то момент этой сладкой пытки голова ее запрокинулась и весь мир вокруг нее взорвался и рассыпался разноцветными звездами.
О, как это прекрасно! Как прекрасно и как невозможно, потому что такого наслаждения, конечно же, в реальной жизни не существует…
Эта странная мысль на миг ослепительно блеснула в ее сознании – и все исчезло, кроме постепенно стихающих содроганий мужской плоти внутри ее. Наконец Присцилла услышала частое и тяжелое дыхание. Она ощутила, что бедра ее все еще стиснуты, но тут объятия разомкнулись. Упали вниз, шурша, накрахмаленные нижние юбки и подол платья.
Когда Присцилла нашла в себе силы выпрямиться и повернуться, Брендон уже успел застегнуться и имел вполне благопристойный вид. Лицо его стало суровым, глаза непроницаемыми.
– Ну, что скажешь? – спросил он насмешливо, хотя голос все еще был низким, страстным. – С Эганом тебе лучше, чем со мной?
Что могла она ответить на это? Нельзя солгать, но нельзя и сказать правду о том, что Эган никогда и не попытается ласкать ее. Он никогда не подумает о том, чтобы она разделила с ним наслаждение. Ее ждет чисто формальный супружеский акт. Что до Брендона… то после случившегося она, как никогда, чувствовала, что принадлежит ему.
– Что ж, – сказал он, не дождавшись ответа, – возможно, особой разницы между мужчинами нет. Вам виднее, миссис Эган. Прощайте… и спасибо за этот маленький подарок.
Он направился к двери. Присциллу охватило отчаянное желание броситься за ним и взмолиться: «Возьми меня с собой!» Так уже было однажды, и последовать за ним сейчас означало снова – уже навсегда – распроститься с мечтами о спокойной и достойной жизни. Поэтому она молча проводила его взглядом. Дверь закрылась, но Присцилла смотрела на темный прямоугольник, не видя его за пеленой слез.
Ноги сами понесли ее к кровати, на которую она не опустилась, а рухнула, съежившись и уткнувшись лицом в ладони. Гнев и отчаяние охватили ее, и Присцилла более не могла сдерживаться. Она множество раз подавляла слезы после приезда в Натчез, но сейчас отказалась от борьбы.
Нет, она не рыдала. Просто в ней вдруг что-то будто прорвалось, и слезы хлынули неудержимым потоком. Присцилла села, уронив руки на колени и глядя перед собой, а слезы все текли и текли, и не было им конца. Почему она продолжает тосковать о том, кто не даст ей ничего, кроме проблем и тревог… возможно, даже горя? Он звал ее с собой, но куда? Бродяжничать, скрываться от закона, созерцать все новые и новые смерти «в целях самозащиты»?
Никогда!
Оба мужчины, с которыми ее столкнула судьба, утверждали, что говорят правду, и только она могла решить, кому верить. Стюарт называл Брендона хладнокровным убийцей, а тот считал ее мужа беспринципным лжецом. Но жизнь сама давала понять, кто из них прав. Стюарт вел жизнь джентльмена, достойную и уважаемую, а вот Брендон бежал и бежал, словно подгоняемый чувством тайной вины. И если даже каким-то чудом он лучше и порядочнее, чем думает Присцилла, у нее с ним нет будущего, ибо такие не меняются.
Да и как обмануть еще раз доверие Стюарта? Он вызволил ее из тяжелейшей ситуации, простил измену и, несмотря ни на что, готов дать ей дом и семью.
«Боже, Боже, какая я порочная женщина! А ведь поклялась, что никогда больше не позволю Брендону прикоснуться к себе, – и что же? Стоило ему появиться, как я отдалась ему слепо, как самка животного!»
Не зная, найдет лив себе силы посмотреть в глаза мужу, Присцилла поднялась. Она испытывала неприятную заторможенность, безнадежную апатию, но все-таки вымыла лицо, привела в порядок прическу и одежду. Присцилла убеждала себя, что не так уж, в сущности, виновата. Ведь она делала все, чтобы отвадить Брендона, разве нет? Она даже солгала, желая заставить его уйти. И как будто добилась своего – он ушел, сказав «прощай», возможно, ушел навсегда. Однако Брендон сделал это не раньше, чем снова доказал свою власть над ней, притом самым низменным образом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110