— Нам бы не хотелось видеть ее в том же положении, в каком находитесь вы.
— Я хочу, чтобы Лаура удачно вышла замуж. За достойного человека.
— И я тоже.
Самодовольный осел! О, как бы ей хотелось сбить с него эту спесь! Софи пристально смотрела на фарфоровую чашку, которую Филипп поднимал к своему ухмыляющемуся рту. Слушай меня, белый фарфор, наклонись чуть-чуть, когда он сделает глоток.
Филипп отхлебнул из чашки; в это же мгновение чайник на чайном столике рядом с Софи опрокинулся, разливая чай во все стороны.
— О Господи! — Она подхватила чайник и поставила его прямо.
— Странно. — Филипп смотрел на чайник, как будто это был только что обнаруженный им редкий образец малахита. — Не понимаю, почему он опрокинулся.
— Действительно, странно. — Софи вытирала лужу салфеткой, чувствуя себя гораздо большей неудачницей, чем ей бы хотелось признать.
Коннор сложил руки на груди, глядя на бронзовую статую Лейфа, сына Эрика, которую жители Бостона воздвигли на одном из бульваров.
— Ну, разве не интересно?!
— Не делай такое самодовольное лицо, — сказала Лаура.
— Но я действительно доволен! — Коннор взглянул в ее нахмурившееся лицо. — Здесь, в сердце Бостона, я вижу статую норманна! Похоже, что в вашем городе все же найдется место для викингов.
— Да, найдется. — Лаура улыбнулась. Ее зеленые глаза блестели от гнева. — Для сделанных из бронзы и стоящих на пьедестале!
— Именно это ты бы хотела сделать со мной, Лаура? Превратить меня в кусок гранита?
— Я бы хотела вернуть тебя назад, в твое время.
— Это только слова.
— Нет, истинная правда! — возразила она, но в ее голосе не прозвучала уверенность.
Она направилась прочь от статуи, ступая по скрипящему снегу, и Коннор пошел вслед за ней. Они шли по широкой аллее, делившей бульвар на две части, по которым в ту и другую сторону проезжали экипажи.
Коннор разглядывал ее нежное лицо, изящную линию носа, недовольно выпяченную нижнюю губу.
— Скажи мне, что бы ты сейчас делала, если бы меня не было здесь?
— Я бы… — Лаура помолчала, нахмурив лоб и глядя прямо вперед, как будто ответ был написан на снегу, который намело между деревьями, растущими вдоль бульвара. — Обычно во второй половине дня я читаю.
Он подозревал, что она всю свою жизнь провела за чтением книг.
— И ты злишься из-за того, что я оторвал тебя от твоего любимого занятия?
— Я не злюсь. — Лаура остановилась на дорожке, бросив на Коннора такой испепеляющий взгляд, словно собиралась придушить его. Однако ее голос оставался сдержанным. — И не надо намекать, что я вела унылую жизнь.
— Неужели я на это намекал?
— Как ни странно, я люблю читать. Чтение расширяет кругозор.
— Конечно. Книги в вашем столетии просто потрясающие.
— И тот факт, что я провела большую часть жизни дома, за чтением, вовсе не означает, что я совсем не знаю окружающего мира, — она отвела от него взгляд и обиженно вздернула подбородок. — С помощью книг я побывала в разных странах.
Он хотел для нее гораздо больше, чем жизнь, которую она проживала вместе с героями любимых книг. Холодный ветер шумел в голых ветвях вязов, теребя локоны, выбивающиеся у нее из-под шапочки и искушая его. Он снял с руки перчатку и прикоснулся к шелковистым кудрям Лауры. Она бросила на него быстрый взгляд.
— Если бы в такой великолепный день тебе предложили исполнить любое твое желание, что бы ты загадала?
Лаура отстранила его руку.
— Что ты нашел великолепного в этом дне?
— Посмотри вокруг, — сказал Коннор. — Посмотри на окружающую нас аллею, засыпанную снегом. Разве не красиво?
Она отвела от него взгляд, устремив его поверх нетронутых сугробов, где экипажи прокладывали грязные колеи на занесенной снегом мостовой.
— Я вижу снег. Холодный, неуютный снег. Коннор вздохнул, пытаясь отыскать путь к сердцу женщины из его снов, женщины, скрывающейся в глубине души Лауры под толстым слоем льда.
— Посмотри, какие сугробы ветер намел среди деревьев! Смотри — вон гребень набегающей волны, а там — силуэт чайки, взлетающей в небо.
— Я вижу только сугробы, и не нахожу в них ничего особенного.
Коннор вдохнул полные легкие холодного воздуха.
— Смотри, как солнце блестит на снегу, превращая его в россыпь алмазов.
Она нахмурилась, как будто он прикоснулся к открытой ране, и крепко стиснула челюсти.
— Только дети могут принять снег за россыпь алмазов.
— Не только дети, но и взрослые, которые не забыли очарование детства.
— Ты хочешь сказать — взрослые, которые так и не стали уважаемыми и почтенными людьми.
— Неужели такой тяжкий грех — видеть красоту окружающего мира?
Лаура взглянула на него, и сквозь изумрудно-зеленые глаза он увидел в ее душе глубокие шрамы, оставленные родительской холодностью.
— Тяжкий грех — слоняться по улицам, когда нас ждут важные дела.
Он хотел обнять ее, крепко прижать к себе и согреть теплом и светом, пока она не улыбнется. Но он знал, что она не станет улыбаться ему — пока.
— Какие еще важные дела, Лаура?
— Ты должен выучиться тысяче вещей, прежде чем появиться на балу у Гарднеров.
Коннор натянул перчатку, чтобы защитить руку от мороза.
— Ты права.
Лаура нахмурилась, с подозрением прищурив глаза.
— Права?
— Мне нужно учиться. Мне нужно многое увидеть. — Коннор показал рукой на здания, возвышающиеся по обе стороны бульвара. — Мне не хватит одних только книг, чтобы понять ваш век.
Изо рта Лауры вырвалось облачко пара. Она взглянула на Коннора.
— Это верно, тебе нужно было подойти к паровозу и дотронуться до него, хотя я говорила тебе, что так делать нельзя.
— У нас же не произошло никаких неприятностей?
— Могли произойти.
— Но не произошли.
— На этот раз — нет. — Она обхватила себя руками за талию, как будто замерзла. — Но в следующий раз нам может не столь повезти.
— Я не хочу ничем огорчать тебя. — Он положил руки ей на плечи, чувствуя, как напряглось ее тело, охваченное вихрем чувств — злобы, страха, желания, борющихся между собой и сбивающих ее с толка. — Но ты не можешь запереть меня в доме.
— Даже не знаю, что с тобой делать. — Она отстранилась от него, как будто прикосновение его рук могло обжечь ее сквозь одежду. — Ты ворвался в мою жизнь и перевернул ее вверх ногами.
— Неужели ты так боишься перемен?
— Нет, просто мне хорошо жилось. — Лаура отступала от него, как будто он приближался с обнаженным мечом. — И мне не нужно, чтобы ты менял мою жизнь.
Он смотрел в ее зеленые глаза, видя в них неуверенность, неохотно уступающую место убежденности, которой Лауре явно не хватало.
— Ты уверена?
— Да, разумеется.
Она отвернулась от него, расправив спину и плечи, как генерал перед сражением. Он шел за ней следом и размышлял — удастся ли ему когда-нибудь найти дорогу к сердцу любимой женщины?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91
— Я хочу, чтобы Лаура удачно вышла замуж. За достойного человека.
— И я тоже.
Самодовольный осел! О, как бы ей хотелось сбить с него эту спесь! Софи пристально смотрела на фарфоровую чашку, которую Филипп поднимал к своему ухмыляющемуся рту. Слушай меня, белый фарфор, наклонись чуть-чуть, когда он сделает глоток.
Филипп отхлебнул из чашки; в это же мгновение чайник на чайном столике рядом с Софи опрокинулся, разливая чай во все стороны.
— О Господи! — Она подхватила чайник и поставила его прямо.
— Странно. — Филипп смотрел на чайник, как будто это был только что обнаруженный им редкий образец малахита. — Не понимаю, почему он опрокинулся.
— Действительно, странно. — Софи вытирала лужу салфеткой, чувствуя себя гораздо большей неудачницей, чем ей бы хотелось признать.
Коннор сложил руки на груди, глядя на бронзовую статую Лейфа, сына Эрика, которую жители Бостона воздвигли на одном из бульваров.
— Ну, разве не интересно?!
— Не делай такое самодовольное лицо, — сказала Лаура.
— Но я действительно доволен! — Коннор взглянул в ее нахмурившееся лицо. — Здесь, в сердце Бостона, я вижу статую норманна! Похоже, что в вашем городе все же найдется место для викингов.
— Да, найдется. — Лаура улыбнулась. Ее зеленые глаза блестели от гнева. — Для сделанных из бронзы и стоящих на пьедестале!
— Именно это ты бы хотела сделать со мной, Лаура? Превратить меня в кусок гранита?
— Я бы хотела вернуть тебя назад, в твое время.
— Это только слова.
— Нет, истинная правда! — возразила она, но в ее голосе не прозвучала уверенность.
Она направилась прочь от статуи, ступая по скрипящему снегу, и Коннор пошел вслед за ней. Они шли по широкой аллее, делившей бульвар на две части, по которым в ту и другую сторону проезжали экипажи.
Коннор разглядывал ее нежное лицо, изящную линию носа, недовольно выпяченную нижнюю губу.
— Скажи мне, что бы ты сейчас делала, если бы меня не было здесь?
— Я бы… — Лаура помолчала, нахмурив лоб и глядя прямо вперед, как будто ответ был написан на снегу, который намело между деревьями, растущими вдоль бульвара. — Обычно во второй половине дня я читаю.
Он подозревал, что она всю свою жизнь провела за чтением книг.
— И ты злишься из-за того, что я оторвал тебя от твоего любимого занятия?
— Я не злюсь. — Лаура остановилась на дорожке, бросив на Коннора такой испепеляющий взгляд, словно собиралась придушить его. Однако ее голос оставался сдержанным. — И не надо намекать, что я вела унылую жизнь.
— Неужели я на это намекал?
— Как ни странно, я люблю читать. Чтение расширяет кругозор.
— Конечно. Книги в вашем столетии просто потрясающие.
— И тот факт, что я провела большую часть жизни дома, за чтением, вовсе не означает, что я совсем не знаю окружающего мира, — она отвела от него взгляд и обиженно вздернула подбородок. — С помощью книг я побывала в разных странах.
Он хотел для нее гораздо больше, чем жизнь, которую она проживала вместе с героями любимых книг. Холодный ветер шумел в голых ветвях вязов, теребя локоны, выбивающиеся у нее из-под шапочки и искушая его. Он снял с руки перчатку и прикоснулся к шелковистым кудрям Лауры. Она бросила на него быстрый взгляд.
— Если бы в такой великолепный день тебе предложили исполнить любое твое желание, что бы ты загадала?
Лаура отстранила его руку.
— Что ты нашел великолепного в этом дне?
— Посмотри вокруг, — сказал Коннор. — Посмотри на окружающую нас аллею, засыпанную снегом. Разве не красиво?
Она отвела от него взгляд, устремив его поверх нетронутых сугробов, где экипажи прокладывали грязные колеи на занесенной снегом мостовой.
— Я вижу снег. Холодный, неуютный снег. Коннор вздохнул, пытаясь отыскать путь к сердцу женщины из его снов, женщины, скрывающейся в глубине души Лауры под толстым слоем льда.
— Посмотри, какие сугробы ветер намел среди деревьев! Смотри — вон гребень набегающей волны, а там — силуэт чайки, взлетающей в небо.
— Я вижу только сугробы, и не нахожу в них ничего особенного.
Коннор вдохнул полные легкие холодного воздуха.
— Смотри, как солнце блестит на снегу, превращая его в россыпь алмазов.
Она нахмурилась, как будто он прикоснулся к открытой ране, и крепко стиснула челюсти.
— Только дети могут принять снег за россыпь алмазов.
— Не только дети, но и взрослые, которые не забыли очарование детства.
— Ты хочешь сказать — взрослые, которые так и не стали уважаемыми и почтенными людьми.
— Неужели такой тяжкий грех — видеть красоту окружающего мира?
Лаура взглянула на него, и сквозь изумрудно-зеленые глаза он увидел в ее душе глубокие шрамы, оставленные родительской холодностью.
— Тяжкий грех — слоняться по улицам, когда нас ждут важные дела.
Он хотел обнять ее, крепко прижать к себе и согреть теплом и светом, пока она не улыбнется. Но он знал, что она не станет улыбаться ему — пока.
— Какие еще важные дела, Лаура?
— Ты должен выучиться тысяче вещей, прежде чем появиться на балу у Гарднеров.
Коннор натянул перчатку, чтобы защитить руку от мороза.
— Ты права.
Лаура нахмурилась, с подозрением прищурив глаза.
— Права?
— Мне нужно учиться. Мне нужно многое увидеть. — Коннор показал рукой на здания, возвышающиеся по обе стороны бульвара. — Мне не хватит одних только книг, чтобы понять ваш век.
Изо рта Лауры вырвалось облачко пара. Она взглянула на Коннора.
— Это верно, тебе нужно было подойти к паровозу и дотронуться до него, хотя я говорила тебе, что так делать нельзя.
— У нас же не произошло никаких неприятностей?
— Могли произойти.
— Но не произошли.
— На этот раз — нет. — Она обхватила себя руками за талию, как будто замерзла. — Но в следующий раз нам может не столь повезти.
— Я не хочу ничем огорчать тебя. — Он положил руки ей на плечи, чувствуя, как напряглось ее тело, охваченное вихрем чувств — злобы, страха, желания, борющихся между собой и сбивающих ее с толка. — Но ты не можешь запереть меня в доме.
— Даже не знаю, что с тобой делать. — Она отстранилась от него, как будто прикосновение его рук могло обжечь ее сквозь одежду. — Ты ворвался в мою жизнь и перевернул ее вверх ногами.
— Неужели ты так боишься перемен?
— Нет, просто мне хорошо жилось. — Лаура отступала от него, как будто он приближался с обнаженным мечом. — И мне не нужно, чтобы ты менял мою жизнь.
Он смотрел в ее зеленые глаза, видя в них неуверенность, неохотно уступающую место убежденности, которой Лауре явно не хватало.
— Ты уверена?
— Да, разумеется.
Она отвернулась от него, расправив спину и плечи, как генерал перед сражением. Он шел за ней следом и размышлял — удастся ли ему когда-нибудь найти дорогу к сердцу любимой женщины?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91