– Богородица Дева радуйся! – вскричал сотник, когда ветер изорвал в клочья дымную завесу, и вместо накатывающегося стального моря им предстали лошадиные крупы и бьющиеся в агонии кони и люди.
– Не богохульствуй! – прикрикнул на него воевода, и рявкнул, обращаясь к казакам: – Ну, братуш-ки, не дайте им вновь поворотиться, пока пищали снаряжают.
Разомкнулись ряды, и стремительные верховые устремились вослед за отступающими рыцарями.
Но не все кони и люди в ливонском стане испугались гибельного залпа.
Смешались ряды, и челядь потеряла своих вожаков, но многие сотни конных латников встретили казаков, твердо глядя сквозь решетки, забрал поверх склоненных копий.
Наскочили казаки, рубя отступающих, и отлетели назад, оставив множество тел у копыт рыцарских коней.
Репнин велел трубить отступление, и легкая конница устремилась назад, недосягаемая для своих тяжеловооруженных противников.
– Немного же их вернулось, – с грустью заметил Репнин.
– Зато пищали уже изготовлены, – эхом откликнулся сотник.
– Будь проклято сатанинское отродье, – прорычал Кестлер, с трудом справляясь со своим перепуганным конем, – которое изобрело порох, оружие трусов! Благородное сражение превратилось неизвестно во что! Где времена святой райской простоты, когда дело решала смелость и крепость мечей!
И словно услышав его сквозь гул, ответил воевода Репнин, думая, что обращается сам к себе:
– Данила Галицкий и князь Александр Невский бивали псов тевтонских мечами, неужто мы не побьем их огненным боем да саблями?
– Дюже много их, батюшка, – заметил глава казаков. – Повылазили из щелей, ровно крысы. И как проглядели такое на Москве?
– А ты знай руби, а не рассуждай, – побагровел Репнин. – На Москве виднее, куда полки слать. Может, идут они на сам Феллин или, вообще, к Варшаве!
Казак криво усмехнулся.
– До смерти два шага, батюшка, не криви душой, не по-божески это. Измена завелась в царских палатах, а вернее – в княжьих хоромах, про то все в войске говорят. Не желают бояре победы над немцем, вот и бьемся мы малой силой против тьмы вражьей.
– Наше дело не князей лаять, – отрезал Репнин, – а за Русь сражаться.
– Хороший ты атаман, боярин Репнин, – заметил казак. – У нас на Дону таких веками помнят, да только к силе да к сердцу надобно еще и голову иметь. Измену за версту чую. Черную, подсердечную змею пригрел государь на груди. Не видать нам победы ни в этой сече, ни в войне Аивонской.
Репнин собирался уже дать приказ вязать смутьяна, когда вновь запели ливонцы, заревели трубы, и двинулись они на отряд.
И вновь встретил железный поток пищальный залп. Но на этот раз справились рыцари с конями, мертвых затоптали, живые, а оставалось их еще видимо-невидимо, домчались до стрелецких пик.
И понеслась потеха!
Стоящие на коленях русские ратники вспарывали пиками конские животы, с задних рядов перерубали им пики бердышами, даже раненые старались доползти до упавших из седел, пуская в ход кто нож засапож-ный, а кто и просто кулаки.
Удар строй выдержал, благо не дали первые павшие ряды ливонцев набрать кавалерии нужный разгон. А в ближнем бою тяжелая конница не имела особых преимуществ, разве что могла раздавить стрельцов своей массой.
Репнин встал на стремена, поверх стрелецких голов выцелил рыцаря с павлиньим плюмажем, послал пулю, и вычурный шлем утонул в хаосе рукопашной.
Замерший у стремени казак протянул ему новую пищаль.
Репнин вновь выстрелил, уже не целясь в кого-то особо, а метя в самую гущу противников, вновь протянул руку.
– Кончилось зелье огненное, у своих проси, – сказал казак, вытаскивая саблю и вскакивая на коня.
Репнин подозвал десятника из задних рядов, взял его пищаль и послал на землю еще одного пса-рыцаря.
Лязг и грохот, стоявший вокруг, мог ввести любого слабонервного в дрожь. Скрежетали клинки по шлемам и панцирям, ржали кони и кричали раненые с обеих сторон.
– Стоять, держаться, – перекрикивая шум сражения, проорал Репнин. – Берите на копья их, басур-манов!
– В этой каше мы потеряем всех коней, – сказал Кестлер, глядя на творящееся вокруг русского знамени, непоколебимо реявшего над стрельцами. – Следует отвести кавалерию и бросить в бой валлонов.
– Но они опять зарядят свои пищали, – возразил француз. – От этих залпов потерь больше, чем от ближнего боя.
– Вы, франки, мало смыслите в современном оружии, – сказал магистр. – Московиты шли скорым маршем, без обоза. Значит, каждый нес несколько выстрелов, не более. В худшем случае, у них есть еще один залп, а в лучшем – ни одного.
– Только на два залпа у них зелья с собой? Вот это диво!
– Отсюда не слышно, – усмехнулся магистр одними губами, – но лучшие их стрелки, наверняка, стреляют вразнобой, через головы дерущихся. Этот ближний огонь и есть самый губительный. Залпы только коней пугают и сбивают наступательный порыв. Но зато и зелье у них быстрее выходит.
Он подошел к трубачам и герольдам.
– Велите рыцарям отойти!
По сигналу, стальная хватка вокруг стрельцов ослабла.
Задние рыцари, так и не вступившие в бой, уже мчались к своим гербовым значкам, вкопанным на исходном рубеже атаки.
– Казаки – за ними!
Репнин махнул саблей, и сквозь строй стрелецкий вновь пронеслись стремительные силуэты русских степняков. Взвились арканы, выдергивая из седел отступающих, взметнулись и упали острые сабли.
Но казачья лава растворилась в ливонском море без следа. Как ни ждал их Репнин назад, ни один не вернулся из вылазки, превратившей отступление рыцарей в хаос. Воевода снял шлем и перекрестился.
– Истинно за веру легли они в землю, – сказал он. – А теперь и наш черед. Пехота идет!
Действительно, Кестлер больше не опасался, что русские прорвутся в Ринген и встанут там насмерть. Полка пикинеров и ватаги ландскнехтов с лихвой хватит для обороны подъемного моста.
Посему валлоны уже маршировали на восточное крыло стрелецкого строя, а за ними шли стрелки, на ходу вращая арбалетными воротами и накладывая стальные болты.
– Огненного зелья нет больше, – сказал своим Репнин. – Негоже нам стоять и ждать, пока всех стрелами истыкают. Вперед, на прорыв!
И стрельцы устремились навстречу валлонам.
Арбалетчики изрядно прорядили голову атакующей стрелецкой колонны, но русские все же дошли и вгрызлись в строй наемных пикинеров. Репнин дрался в самой гуще, вместе с десятком последних боярских детей, несущих знамя отряда с изображением солнца, остановленного Божьим угодником над пустыней.
– А вот теперь следует бросить в бой и рыцарей, – заметил магистр. – Я уже заплатил валлонам, не хочется лишаться последней дисциплинированной пехоты.
Репнин распластался в седле, уворачиваясь от пики, и рубанул по древку. Оно оказалось окованным, и сабля бессильно проскрежетала по металлу, щербясь и корежась.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76