И не постеснялся уже в 70-е годы подробно описать эту историю в мемуарах с вдохновенным названием "Дело всей жизни". Однажды в 40-м году на банкете Сталин предложил тост за здоровье Василевского и спросил, почему тот после семинарии "не пошел в попы". Смущенный комбриг ответил, что ни он сам, ни отец не имели такого желания. Сталин усмехнулся:
"Так, так. Вы не имели такого желания. Понятно. А вот мы с Микояном хотели пойти в попы, но нас почему-то не взяли. Почему, не поймем до сих пор". И тут же спросил вполне серьезно: "Скажите, пожалуйста, почему вы, да и ваши братья, совершенно не помогаете материально отцу?.. Я думаю, что все вы могли бы помогать родителям, тогда бы старик не сейчас, а давным-давно бросил бы свою церковь. Она была нужна ему, чтобы как-то существовать".
Обескураженный Василевский признался:
"С 1926 года я порвал всякую связь с родителями. И если бы я поступил иначе, то, по-видимому, не только не состоял бы в рядах нашей партии, но едва ли бы служил в рядах Рабоче-Крестьянской Красной Армии и тем более в системе Генерального штаба..."
Сталин и другие члены Политбюро изобразили на лицах удивление. Иосиф Виссарионович приказал Василевскому немедленно восстановить связь с отцом и оказывать тому материальную помощь. Через несколько лет Сталин "посоветовал" взять больного отца в Москву, что Василевский и исполнил.
Да, в человеке, который ради карьеры готов был отречься от родителей и которому для того, чтобы помочь престарелому отцу, требовалась санкция вождя, Сталин мог быть вполне уверен. Потому и приблизил Василевского к себе и вплоть до своей смерти сохранял Александра Михайловича на должности военного министра. По-настоящему самостоятельных, нестандартных решений такие генералы и маршалы (а их в Красной Армии было большинство) принимать не могли, а победы покупали только ценой больших жертв.
Тухачевский-то был не такой, от семьи и дворянства не отрекался (и семья позднее от него не отреклась). Конечно, здесь Михаилу Николаевичу играло на руку как крестьянское происхождение матери, так и вступление в партию двадцатью годами ранее Василевского. Но думается, что семейные узы значили для Тухачевского не меньше, чем маршальский жезл, и вряд ли бы он отрекся от матери или от собственной духовной самостоятельности ради карьеры. Представить, что в. разговоре со Сталиным на месте Василевского оказался бы Тухачевский, просто невозможно. И Сталин это чувствовал. Стремящийся к независимости от диктатора в решении чисто военных или личных проблем полководец был, по большому счету, обречен. В Ленинграде Тухачевский не успокоился и продолжал строить широкомасштабные планы преобразований. 11 января 1930 года он представил наркому Ворошилову доклад о реорганизации Красной Армии, где доказывал:
"Успехи нашего социалистического строительства... ставят перед нами во весь рост задачу реконструкции Вооруженных Сил на основе учета всех новейших факторов техники и возможности массового военно-технического производства, а также сдвигов, происшедших в деревне (так деликатно именовал Михаил Николаевич насильственную коллективизацию крестьянства, повлекшую массовый голод. - Б. С.)... Реконструированная армия вызовет и новые формы оперативного искусства".
Тухачевский предлагал увеличить численность армии, а также количество артиллерии, авиации и танков. Это должно было гарантировать победу СССР в будущей мировой войне. Ворошилов передал письмо Сталину 5 марта 1930 года со следующим комментарием:
"Направляю для ознакомления копию письма Тухачевского (именно так, даже без сакраментального "товарищ", обязательного в официальных документах при упоминании членов партии; одно это достаточно говорит об отношении наркома к Тухачевскому. - Б. С.) и справку штаба по этому поводу. Тухачевский хочет быть оригинальным и... "радикальным". Плохо, что в Красной Армии есть порода людей, которая этот "радикализм" принимает за чистую монету. Очень прошу прочесть оба документа и сказать мне свое мнение".
Сталин с Ворошиловым согласился и 23 марта написал ему:
"Я думаю, что "план" т. Тухачевского является результатом модного увлечения "левой" фразой, результатом увлечения бумажным, канцелярским максимализмом. Поэтому-то анализ заменен в нем "игрой в цифири", а марксистская перспектива роста Красной Армии - фантастикой. "Осуществить" такой "план" - значит наверняка загубить и хозяйство страны, и армию. Это было бы хуже всякой контрреволюции...
Твой И. Сталин".
Вождь всё же не подозревал командующего Ленинградским округом в контрреволюции и по-прежнему именовал его "товарищем". Это слово в СССР дорогого стоило: "враг народа", будто в насмешку над гражданским обществом, сразу же превращался в "гражданина".
Итак, Сталин счел предложения Тухачевского о том, чтобы самолеты и танки в Красной Армии исчислялись в скором времени десятками тысяч, "фантастикой" и лицемерно посетовал, что в результате социализм были бы заменен милитаризмом (будто не знал, что первый и все последующие пятилетние планы и были направлены на небывалую в истории милитаризацию страны).
Получив столь благоприятный ответ Сталина, Ворошилов заготовил проект письма Тухачевскому, издевательского по тону и скудного по содержанию, поскольку ничего своего к сталинскому мнению осторожный Климент Ефремович не рискнул добавить:
"Посылаю Вам его (т. е. Сталина) оценку Вашего "плана". Она не очень лестна... но, по моему глубокому убеждению, совершенно правильна и Вами заслужена. Я полностью присоединяюсь к мнению т. Сталина, что принятие и выполнение Вашей программы было бы хуже всякой контрреволюции, потому что оно неминуемо повело бы к полной ликвидации социалистического строительства и к замене его какой-то своеобразной и, во всяком случае, враждебной пролетариату системой "красного милитаризма"".
Письмо Ворошилов, однако, предпочел не отправлять лично адресату, а огласил на расширенном заседании Реввоенсовета. Это возмутило Тухачевского. 30 декабря 1931 года он обратился с посланием к Сталину:
"Формулировка Вашего письма, оглашенного тов. Ворошиловым на расширенном заседании РВС СССР, совершенно исключает для меня возможность вынесения на широкое обсуждение ряда вопросов, касающихся проблем развития нашей обороноспособности; например, я исключен как руководитель по стратегии из Военной академии РККА, где вел этот предмет в течение шести лет. И вообще положение мое в этих вопросах стало крайне ложным. Между тем я столь же решительно, как и раньше, утверждаю, что Штаб РККА беспринципно исказил предложения моей записки..."
Начальником Штаба РККА в то время являлся Б. М. Шапошников, взаимная неприязнь которого с Тухачевским была ничуть не меньше, чем у Михаила Николаевича с Климентом Ефремовичем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137
"Так, так. Вы не имели такого желания. Понятно. А вот мы с Микояном хотели пойти в попы, но нас почему-то не взяли. Почему, не поймем до сих пор". И тут же спросил вполне серьезно: "Скажите, пожалуйста, почему вы, да и ваши братья, совершенно не помогаете материально отцу?.. Я думаю, что все вы могли бы помогать родителям, тогда бы старик не сейчас, а давным-давно бросил бы свою церковь. Она была нужна ему, чтобы как-то существовать".
Обескураженный Василевский признался:
"С 1926 года я порвал всякую связь с родителями. И если бы я поступил иначе, то, по-видимому, не только не состоял бы в рядах нашей партии, но едва ли бы служил в рядах Рабоче-Крестьянской Красной Армии и тем более в системе Генерального штаба..."
Сталин и другие члены Политбюро изобразили на лицах удивление. Иосиф Виссарионович приказал Василевскому немедленно восстановить связь с отцом и оказывать тому материальную помощь. Через несколько лет Сталин "посоветовал" взять больного отца в Москву, что Василевский и исполнил.
Да, в человеке, который ради карьеры готов был отречься от родителей и которому для того, чтобы помочь престарелому отцу, требовалась санкция вождя, Сталин мог быть вполне уверен. Потому и приблизил Василевского к себе и вплоть до своей смерти сохранял Александра Михайловича на должности военного министра. По-настоящему самостоятельных, нестандартных решений такие генералы и маршалы (а их в Красной Армии было большинство) принимать не могли, а победы покупали только ценой больших жертв.
Тухачевский-то был не такой, от семьи и дворянства не отрекался (и семья позднее от него не отреклась). Конечно, здесь Михаилу Николаевичу играло на руку как крестьянское происхождение матери, так и вступление в партию двадцатью годами ранее Василевского. Но думается, что семейные узы значили для Тухачевского не меньше, чем маршальский жезл, и вряд ли бы он отрекся от матери или от собственной духовной самостоятельности ради карьеры. Представить, что в. разговоре со Сталиным на месте Василевского оказался бы Тухачевский, просто невозможно. И Сталин это чувствовал. Стремящийся к независимости от диктатора в решении чисто военных или личных проблем полководец был, по большому счету, обречен. В Ленинграде Тухачевский не успокоился и продолжал строить широкомасштабные планы преобразований. 11 января 1930 года он представил наркому Ворошилову доклад о реорганизации Красной Армии, где доказывал:
"Успехи нашего социалистического строительства... ставят перед нами во весь рост задачу реконструкции Вооруженных Сил на основе учета всех новейших факторов техники и возможности массового военно-технического производства, а также сдвигов, происшедших в деревне (так деликатно именовал Михаил Николаевич насильственную коллективизацию крестьянства, повлекшую массовый голод. - Б. С.)... Реконструированная армия вызовет и новые формы оперативного искусства".
Тухачевский предлагал увеличить численность армии, а также количество артиллерии, авиации и танков. Это должно было гарантировать победу СССР в будущей мировой войне. Ворошилов передал письмо Сталину 5 марта 1930 года со следующим комментарием:
"Направляю для ознакомления копию письма Тухачевского (именно так, даже без сакраментального "товарищ", обязательного в официальных документах при упоминании членов партии; одно это достаточно говорит об отношении наркома к Тухачевскому. - Б. С.) и справку штаба по этому поводу. Тухачевский хочет быть оригинальным и... "радикальным". Плохо, что в Красной Армии есть порода людей, которая этот "радикализм" принимает за чистую монету. Очень прошу прочесть оба документа и сказать мне свое мнение".
Сталин с Ворошиловым согласился и 23 марта написал ему:
"Я думаю, что "план" т. Тухачевского является результатом модного увлечения "левой" фразой, результатом увлечения бумажным, канцелярским максимализмом. Поэтому-то анализ заменен в нем "игрой в цифири", а марксистская перспектива роста Красной Армии - фантастикой. "Осуществить" такой "план" - значит наверняка загубить и хозяйство страны, и армию. Это было бы хуже всякой контрреволюции...
Твой И. Сталин".
Вождь всё же не подозревал командующего Ленинградским округом в контрреволюции и по-прежнему именовал его "товарищем". Это слово в СССР дорогого стоило: "враг народа", будто в насмешку над гражданским обществом, сразу же превращался в "гражданина".
Итак, Сталин счел предложения Тухачевского о том, чтобы самолеты и танки в Красной Армии исчислялись в скором времени десятками тысяч, "фантастикой" и лицемерно посетовал, что в результате социализм были бы заменен милитаризмом (будто не знал, что первый и все последующие пятилетние планы и были направлены на небывалую в истории милитаризацию страны).
Получив столь благоприятный ответ Сталина, Ворошилов заготовил проект письма Тухачевскому, издевательского по тону и скудного по содержанию, поскольку ничего своего к сталинскому мнению осторожный Климент Ефремович не рискнул добавить:
"Посылаю Вам его (т. е. Сталина) оценку Вашего "плана". Она не очень лестна... но, по моему глубокому убеждению, совершенно правильна и Вами заслужена. Я полностью присоединяюсь к мнению т. Сталина, что принятие и выполнение Вашей программы было бы хуже всякой контрреволюции, потому что оно неминуемо повело бы к полной ликвидации социалистического строительства и к замене его какой-то своеобразной и, во всяком случае, враждебной пролетариату системой "красного милитаризма"".
Письмо Ворошилов, однако, предпочел не отправлять лично адресату, а огласил на расширенном заседании Реввоенсовета. Это возмутило Тухачевского. 30 декабря 1931 года он обратился с посланием к Сталину:
"Формулировка Вашего письма, оглашенного тов. Ворошиловым на расширенном заседании РВС СССР, совершенно исключает для меня возможность вынесения на широкое обсуждение ряда вопросов, касающихся проблем развития нашей обороноспособности; например, я исключен как руководитель по стратегии из Военной академии РККА, где вел этот предмет в течение шести лет. И вообще положение мое в этих вопросах стало крайне ложным. Между тем я столь же решительно, как и раньше, утверждаю, что Штаб РККА беспринципно исказил предложения моей записки..."
Начальником Штаба РККА в то время являлся Б. М. Шапошников, взаимная неприязнь которого с Тухачевским была ничуть не меньше, чем у Михаила Николаевича с Климентом Ефремовичем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137