Теперь, в мае 37-го, опальный военачальник в глубине души сознавал, что карьере конец. В лучшем случае подержат до пенсионного возраста на маловажных должностях и потом тихо уберут в отставку (увольнять в отставку в тот момент самого молодого, 44-летнего маршала, было бы скандальным само по себе). О худшем же не хотелось даже думать. И тут он получил в высшей степени неприятное известие. Оно Тухачевского потрясло. Рассказывает генерал-лейтенант Я. П. Дзенит, знавший Михаила Николаевича по службе в Москве:
"Последний раз я встретился с Тухачевским весной 1937 года, когда он в качестве командующего Приволжским военным округом прибыл в Куйбышев. После совещания с командирами соединений Михаил Николаевич попросил меня задержаться и, когда все вышли, предложил мне должность начальника штаба округа. Предложение было лестное, но я чистосердечно сказал, что предпочел бы пока остаться на должности командира дивизии. Михаил Николаевич отнесся ко мне с пониманием и, кажется, готов уже был распрощаться. Но в это время вдруг раздался телефонный звонок из Москвы, и я стал невольным свидетелем очень тяжелой сцены. От моего внимания не ускользнуло, что, разговаривая с Москвой, Тухачевский становился всё более мрачным. Положив трубку, он несколько минут молчал. Потом признался, что получил недобрую весть: арестован начальник Главного управления кадров (в действительности в тот момент - уже заместитель командующего Московским военным округом. - Б. С.) Фельдман. "Какая-то грандиозная провокация!" - с болью сказал Михаил Николаевич. Это была последняя наша встреча. Вскоре я узнал об аресте самого Тухачевского".
Отказавшись от лестного предложения опального маршала, Ян Петрович проявил завидную предусмотрительность. Согласись Дзенит пойти к Тухачевскому начальником штаба, наверняка был бы расстрелян, если не вместе с ним, то вскоре после. А так репрессии обошли мудрого комдива стороной.
Фельдман был арестован 15 мая 1937 года. Вероятно, драматический телефонный разговор происходил тем же вечером или на следующий день друзья Тухачевского об исчезновении Фельдмана должны были узнать очень быстро. Правда, не исключено, что печальное известие настигло Михаила Николаевича немного позже - это в том случае, если в момент ареста ближайшего друга он находился на пути в Куйбышев. Маршал должен был сообразить, что после Фельдмана - очередь за ним. Ведь с Борисом Мироновичем делился самым сокровенным... Не случайно авторы позднейших публикаций о Тухачевском, в частности французский журналист Виктор Александров, именно с Фельдманом заставляют нашего героя вести разговоры о возможности военного переворота. Приведем тот вариант их беседы, который воспроизведен в книге российских историков В. Н. Рапопорта и Ю. А. Геллера "Измена Родине". Конечно, здесь мы имеем дело со слухами, циркулировавшими в советских военных и журналистских кругах.. Но, как знать, нет ли в этих слухах частицы истины. Ведь такой разговор мог состояться, скажем, в тот момент, когда маршал узнал, что он больше уже не первый заместитель наркома обороны. Итак,
Фельдман: "Разве ты не видишь, куда идет дело? Он всех нас передушит поодиночке, как цыплят. Необходимо действовать".
Тухачевский: "То, что ты предлагаешь, - это государственный переворот. Я на него не пойду".
В любом случае дальше разговоров, да и то, скорее всего, после лишней рюмки водки или коньяку (вдова Фельдмана утверждает, что в последние месяцы жизни маршал потреблял коньяк больше обычного), подготовка переворота двинуться не могла в принципе. В 37-м году и Тухачевский, и Фельдман, и другие военные прекрасно понимали, что военный переворот в СССР невозможен. Для его подготовки нужна многомесячная работа по вовлечению в заговор строевых командиров хотя бы Московского гарнизона, что не укрылось бы от внимания политорганов, особых отделов и секретных осведомителей. Да и с какими лозунгами можно было бы поднять красных командиров, и даже рядовых бойцов, на свержение Сталина? Культ вождя развился уже очень сильно. По меньшей мере, целое десятилетие никакая публичная критика генсека не допускалась. Красноармейцы знали об ужасах коллективизации, но считали, что они уже в прошлом и что за них ответственны "лихие бояре" на местах, а не "добрый царь" - Сталин. Да и материально военным, не исключая и рядовых бойцов, жилось, как мы ранее убедились, значительно легче, чем остальному населению страны.
Немногие уцелевшие сторонники Троцкого уже после гибели своего лидера и смерти Сталина рассказывали, что преданные Льву Давидовичу военачальники, вроде командующего войсками Московского военного округа Н. И. Муралова, вскоре после смерти Ленина предлагали свершить военный переворот, арестовать Сталина, Г. Е. Зиновьева, Л. Б. Каменева и других членов Политбюро как изменников революции и провозгласить Троцкого главой партии и государства. Председатель Реввоенсовета этот замысел отверг. Хотя и располагал всеми возможностями к успешному перевороту. Ведь он контролировал аппарат военного ведомства и был популярен в войсках, где было немало преданных Троцкому военачальников. ОГПУ в середине 20-х еще не имело столь развитой сети своих органов в Красной Армии, как в 30-е годы, да и сами эти органы до некоторой степени вынуждены были считаться в своей деятельности с Реввоенсоветом. Влияние Троцкого в армии в тот период вынужден был признать, как мы помним, даже Ворошилов на февральско-мартовском пленуме 37-го года. Но роль обыкновенного военного диктатора на манер южноамериканских председателя Реввоенсовета не устраивала. Он мечтал о мировой социалистической революции. В том, что ее экспорт на штыках Красной Армии невозможен, Лев Давидович убедился еще во время войны с Польшей. Значит, нужно было утвердить свою власть в партии большевиков - носительнице притягательных для пролетариата и более широких народных масс во всем мире идей Маркса и Ленина. Военный переворот низводил партию на второстепенную роль придатка армии, а вместе с этим, как полагал Троцкий, уничтожил бы и шансы на торжество мирового пролетариата. Потому и вступил Лев Давидович в оказавшуюся безнадежной борьбу за привлечение на свою сторону большинства партийцев, за главенство в ВКП (б).
У Тухачевского же в 37-м не было ни возможности бороться, ни идеи, за которую стоило бороться. Вся его жизнь была посвящена Красной Армии, в которой он, быть может, одновременно видел и сильную русскую национальную армию, и орудие борьбы за победу мировой революции, в отличие от Троцкого продолжая верить в успех экспорта коммунизма военным путем. С перемещением в захолустный Приволжский округ маршал фактически был отстранен от руководства преобразованием Красной Армии в мощную военную силу, отвечающую, как ему хотелось верить, всем требованиям будущей войны.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137
"Последний раз я встретился с Тухачевским весной 1937 года, когда он в качестве командующего Приволжским военным округом прибыл в Куйбышев. После совещания с командирами соединений Михаил Николаевич попросил меня задержаться и, когда все вышли, предложил мне должность начальника штаба округа. Предложение было лестное, но я чистосердечно сказал, что предпочел бы пока остаться на должности командира дивизии. Михаил Николаевич отнесся ко мне с пониманием и, кажется, готов уже был распрощаться. Но в это время вдруг раздался телефонный звонок из Москвы, и я стал невольным свидетелем очень тяжелой сцены. От моего внимания не ускользнуло, что, разговаривая с Москвой, Тухачевский становился всё более мрачным. Положив трубку, он несколько минут молчал. Потом признался, что получил недобрую весть: арестован начальник Главного управления кадров (в действительности в тот момент - уже заместитель командующего Московским военным округом. - Б. С.) Фельдман. "Какая-то грандиозная провокация!" - с болью сказал Михаил Николаевич. Это была последняя наша встреча. Вскоре я узнал об аресте самого Тухачевского".
Отказавшись от лестного предложения опального маршала, Ян Петрович проявил завидную предусмотрительность. Согласись Дзенит пойти к Тухачевскому начальником штаба, наверняка был бы расстрелян, если не вместе с ним, то вскоре после. А так репрессии обошли мудрого комдива стороной.
Фельдман был арестован 15 мая 1937 года. Вероятно, драматический телефонный разговор происходил тем же вечером или на следующий день друзья Тухачевского об исчезновении Фельдмана должны были узнать очень быстро. Правда, не исключено, что печальное известие настигло Михаила Николаевича немного позже - это в том случае, если в момент ареста ближайшего друга он находился на пути в Куйбышев. Маршал должен был сообразить, что после Фельдмана - очередь за ним. Ведь с Борисом Мироновичем делился самым сокровенным... Не случайно авторы позднейших публикаций о Тухачевском, в частности французский журналист Виктор Александров, именно с Фельдманом заставляют нашего героя вести разговоры о возможности военного переворота. Приведем тот вариант их беседы, который воспроизведен в книге российских историков В. Н. Рапопорта и Ю. А. Геллера "Измена Родине". Конечно, здесь мы имеем дело со слухами, циркулировавшими в советских военных и журналистских кругах.. Но, как знать, нет ли в этих слухах частицы истины. Ведь такой разговор мог состояться, скажем, в тот момент, когда маршал узнал, что он больше уже не первый заместитель наркома обороны. Итак,
Фельдман: "Разве ты не видишь, куда идет дело? Он всех нас передушит поодиночке, как цыплят. Необходимо действовать".
Тухачевский: "То, что ты предлагаешь, - это государственный переворот. Я на него не пойду".
В любом случае дальше разговоров, да и то, скорее всего, после лишней рюмки водки или коньяку (вдова Фельдмана утверждает, что в последние месяцы жизни маршал потреблял коньяк больше обычного), подготовка переворота двинуться не могла в принципе. В 37-м году и Тухачевский, и Фельдман, и другие военные прекрасно понимали, что военный переворот в СССР невозможен. Для его подготовки нужна многомесячная работа по вовлечению в заговор строевых командиров хотя бы Московского гарнизона, что не укрылось бы от внимания политорганов, особых отделов и секретных осведомителей. Да и с какими лозунгами можно было бы поднять красных командиров, и даже рядовых бойцов, на свержение Сталина? Культ вождя развился уже очень сильно. По меньшей мере, целое десятилетие никакая публичная критика генсека не допускалась. Красноармейцы знали об ужасах коллективизации, но считали, что они уже в прошлом и что за них ответственны "лихие бояре" на местах, а не "добрый царь" - Сталин. Да и материально военным, не исключая и рядовых бойцов, жилось, как мы ранее убедились, значительно легче, чем остальному населению страны.
Немногие уцелевшие сторонники Троцкого уже после гибели своего лидера и смерти Сталина рассказывали, что преданные Льву Давидовичу военачальники, вроде командующего войсками Московского военного округа Н. И. Муралова, вскоре после смерти Ленина предлагали свершить военный переворот, арестовать Сталина, Г. Е. Зиновьева, Л. Б. Каменева и других членов Политбюро как изменников революции и провозгласить Троцкого главой партии и государства. Председатель Реввоенсовета этот замысел отверг. Хотя и располагал всеми возможностями к успешному перевороту. Ведь он контролировал аппарат военного ведомства и был популярен в войсках, где было немало преданных Троцкому военачальников. ОГПУ в середине 20-х еще не имело столь развитой сети своих органов в Красной Армии, как в 30-е годы, да и сами эти органы до некоторой степени вынуждены были считаться в своей деятельности с Реввоенсоветом. Влияние Троцкого в армии в тот период вынужден был признать, как мы помним, даже Ворошилов на февральско-мартовском пленуме 37-го года. Но роль обыкновенного военного диктатора на манер южноамериканских председателя Реввоенсовета не устраивала. Он мечтал о мировой социалистической революции. В том, что ее экспорт на штыках Красной Армии невозможен, Лев Давидович убедился еще во время войны с Польшей. Значит, нужно было утвердить свою власть в партии большевиков - носительнице притягательных для пролетариата и более широких народных масс во всем мире идей Маркса и Ленина. Военный переворот низводил партию на второстепенную роль придатка армии, а вместе с этим, как полагал Троцкий, уничтожил бы и шансы на торжество мирового пролетариата. Потому и вступил Лев Давидович в оказавшуюся безнадежной борьбу за привлечение на свою сторону большинства партийцев, за главенство в ВКП (б).
У Тухачевского же в 37-м не было ни возможности бороться, ни идеи, за которую стоило бороться. Вся его жизнь была посвящена Красной Армии, в которой он, быть может, одновременно видел и сильную русскую национальную армию, и орудие борьбы за победу мировой революции, в отличие от Троцкого продолжая верить в успех экспорта коммунизма военным путем. С перемещением в захолустный Приволжский округ маршал фактически был отстранен от руководства преобразованием Красной Армии в мощную военную силу, отвечающую, как ему хотелось верить, всем требованиям будущей войны.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137