— Раздвинь ножки, дружок, — ласково попросил Луков. — Что ж, не хочешь — не надо!
Луков взял шприц с эфиром, нагнулся, одной рукой поднял мошонку Анисимова и глубоко вонзил иголку в его промежность. Пациент завопил от нестерпимого жжения в паху.
Доктор покопался на своем столике под салфеткой, вставил в ушные каналы ватные беруши, чтобы не оглохнуть от диких воплей. Затем прошел в угол «пыточной» комнаты к рукомойнику, вернулся обратно с оцинкованным ведром. Наклонившись вперед, Луков заглянул в расширенные от боли зрачки Анисимова, удовлетворенно качнул головой. И надел на голову арестанта ведро. Теперь собственные крики, десятикратно усиленные, металлическим эхом отдавались в голове Анисимова, в самом его мозгу, причиняя не только физические, но и моральные страдания.
Через десять минут арестант потерял сознание.
Луков окатил его холодной водой из ведра, измерил давление, послушал сердце. Кивнул Миратову: мол, можете продолжать, состояние «пациента» не внушает опасений. А сам сел в сторонке, достав из кармана халата книжечку кроссвордов и карандаш.
— Как звали людей, пытавшихся скрыться на «Ниве»? Кто они? Откуда приехали? — слово в слово повторил Миратов вопросы, заданные час назад. — Вспоминай!
Анисимов беззвучно плакал, глотая слезы. Колчин курил, стряхивая пепел в стоявшую на полу пустую консервную банку. Миратов щелкнул кнопкой настольной лампы, направив свет в лицо Анисимова. Прапорщик Дроздов, дрожащей рукой схватился за авторучку.
— Кто был старшим в вашей группе? — спросил Колчин. — Хапка? Кто такой Стерн? Отвечай.
Допрос пошел крутиться по второму кругу.
Глава седьмая
Дербент. 23 июля
До окраины Дербента Стерн добрался ранним утром. Он старательно заметал следы, пересаживаясь из попутки в попутку.
Расплатившись с шофером, Стерн спустился к морю. Дул тихий ветер, волны едва плескались у ног. Солнце еще не поднялось, но небо уже золотилось на горизонте, обещая жаркий день. Он стянул с себя майку, снял ботинки и, засучив брюки, вошел по колено в воду, вытащил из-за пояса пистолет с расстрелянной обоймой и забросил его далеко в воду. Затем, наклонившись, зачерпнул со дна пригоршню песка и стал тщательно тереть мокрым песком плечо и запястье, смывая выполненные «под татуировку» картинки: древний шлем и кулак в кандалах с зажатым в нем ножом и словом МИР. Нанесенные на кожу особым стойким химическим составом, картинки смывались с трудом.
Возможно, информация с особыми приметами Стерна к полудню разойдется по всем дагестанским отделам внутренних дел. А искать его будут прежде всего по особым приметам, то есть по татуировкам. Ну, теперь ищите!..
С наколками Стерн покончил за пятнадцать минут. Надел ботинки, рубашку, снова вышел на шоссе и поднял руку, когда показался старенький грузовик, тащивший за собой цистерну с молоком. Мрачный, заросший щетиной пожилой водитель источал перегарный дух, хмурился и тупо молчал всю дорогу, видно страдая от вчерашнего похмелья.
В восемь утра Стерн вышел в центральной части Дербента, вложив в ладонь водилы мелкие деньги на опохмелку.
В магазине «Товары для отдыхающих» Стерн оказался первым, самым ранним покупателем. Дважды пересчитав те небольшие деньги, что лежали в заднем кармане брюк, приобрел красные плавки, полосатую футболку. Его руки, освобожденные от «наколок», должны лицезреть все желающие, в первую очередь — менты. Примерил и купил светлые легкие брюки, желтое махровое полотенце.
Потоптался в обувном отделе и примерил самые дешевые сандалеты, произведенные какой-то местной артелью. В кабинке общественного туалета Стерн переоделся, сложил старые вещи в большой бумажный пакет, долго рассматривал свое отражение в зеркале и решил, что с виду он напоминает отдыхающего, не обремененного высоким общественным положением и большими деньгами.
На той же улице Стерн выбросил пакет со старьем в мусорный бак, затем нашел фотоателье, снялся на паспорт. Пока фотограф печатал и сушил карточки, заглянул в магазинчик канцелярских товаров, купил пару тонких ученических тетрадей, перочинный ножик с множеством лезвий, пилку для ногтей, коробочку металлических скрепок и канцелярский клей. В аптеке выпросил без рецепта дешевых снотворных таблеток.
Получив фотографии, Стерн отправился блуждать по горбатым узким улочкам Дербента. Над белыми заборами на ветвях гранатовых деревьев висели еще неспелые яркие плоды, солнце, не вошедшее в зенит, приятно ласкало кожу. Но Стерну было не до этого, он размышлял о будущем. А положение его было хуже некуда.
Надежные документы и большая сумма наличных денег, находившиеся в тайнике за кроватью, сгорели вместе с той проклятой хибарой. Помощники Стерна погибли. Хапка убит выстрелом в шею на его, Стерна, глазах. Гиви Муладзе сломал бедро и ребра, когда «Нива» слетела с шоссе под откос. Стерну не оставили выбора: пришлось пристрелить беднягу Гиви. Анисимов наверняка сгорел заживо в том доме...
Так или иначе, Стерн оказался совершенно один в чужом незнакомом городе. Без денег, без документов, без связей, без знакомых...
Покрутившись по улицам, он остановился возле парикмахерской «Локон». Долго делал вид, что разглядывает выставленную в пыльной витрине репродукцию полотна художника Теодора Горшельта «Пленение Шамиля», пока наконец, поборов сомнения, решился переступить порог заведения. Парикмахер, улыбчивый горский парень, за четверть часа сделал Стерну вполне профессиональную, даже модную стрижку. Поскреб подбородок клиента бритвой, сбрызнул одеколоном.
Оставив в парикмахерской последние копейки, Стерн отправился обратной дорогой к железнодорожной станции, разглядывая вывески магазинов.
Наконец наткнулся на часовую мастерскую, помещавшуюся в сыром темном подвале. Спустившись на пять ступеней, Стерн подошел к окошечку, вежливо поздоровался и, расстегнув браслет швейцарских часов «Омега» с хрустальным особо прочным стеклом и золотой инкрустацией на корпусе, положил их на железное блюдечко.
Старый часовщик-лезгин не заглядывал в паспорта посетителей, не смотрел на лица людей. Но цепким взглядом осматривал вещи, что регулярно приносят на продажу курортники, пропившие или проигравшие в карты последние гроши. Часовщик вставил в глаз лупу и долго пялился на «Омегу». Судя по алчному взгляду лезгина, такая дорогая вещь впервые попала в его руки.
После долгих торгов и уговоров Стерну удалось получить за часы пятьдесят долларов, что по местным меркам считалось очень большими деньгами.
До одиннадцати тридцати Стерн, вытянув под столом ноги, просидел в открытой летней закусочной возле автобусной станции, что рядом с вокзалом. Здесь, в ста двадцати километрах от Махачкалы, без татуировок, в новой одежде, Стерн чувствовал себя вполне спокойно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92