Для нее счастливый детский смех, часто доносившийся из деревни в тихом вечернем воздухе, звучал подобно рыданию, и редко игры детей, привлекавшие ее взгляд, не доставляли ей мучительных страданий. Дважды со времени событий, связанных с вторжением, она становилась матерью, и, словно вечному недугу было предназначено разрушать ее надежды, крошечные создания, которым она дала жизнь, спали бок о бок вблизи от цоколя разрушенного блокгауза. Она часто приходила сюда, но это было скорее жертвоприношение жестоким образам ее воображения, чем скорбь. Посещавшие ее видения смерти были мирными и даже утешительными, но если иногда ее мысли возносились к обители вечного покоя, а ее слабая фантазия пыталась представить во плоти образ благословенного ребенка, ее умственный взор чаще искал ту, которой не было, чем тех, чью жизнь считали счастливой и безопасной. Какими бы изнурительными и обманчивыми ни были эти мимолетные образы, существовали и другие, гораздо более мучительные, потому что их возникновение было связано со многими грубыми и конкретными картинами этого мира. По общему, а может быть, и самому искреннему убеждению жителей долины, смерть своевременно оборвала судьбу тех, кто попал в руки Дикарей в момент вторжения.
Такой итог отвечал известной практике и беспощадным страстям победителей, которые редко сохраняли жизнь захваченным в плен, разве только чтобы сделать месть более жестоко утонченной или утешить какую-нибудь мать из своего племени, потерявшую близкого человека, предлагая замену погибшему в лице пленника. То было облегчением — рисовать лицо смеющегося херувима в облаках или прислушиваться к ее легким шагам в пустых помещениях дома, ибо в этих иллюзорных, возникающих в мозгу образах страдание исходило из ее собственной груди. Но когда суровая действительность заступала место фантазии и дочь виделась ей живой, дрожащей от порывов зимнего ветра или изнывающей от жестокой жары, унылой в безотрадности женского рабства и смиренно терпящей жребий физически слабого под властью хозяина-дикаря, она испытывала ту муку, что постепенно опустошает родники жизни.
Хотя и отец не был избавлен от подобной скорби, она овладевала им не с таким постоянством. Он знал, как надлежит мужчине бороться с душевными потрясениями. Пребывая под сильным впечатлением уверенности, что пленникам недолго довелось мучиться, он не пренебрегал никакими обязанностями, которых могли потребовать от него нежность к своей страдающей половине, родительская любовь или долг христианина.
Индейцы ретировались по корке снега, а с оттепелью исчезли всякие отпечатки следов или признаки, по которым можно было выследить таких осторожных врагов. Оставалось сомнительным, к какому племени или даже к какому народу принадлежали мародеры. Мирная жизнь колонии, однако, не была открыто нарушена, и нападение явилось скорее жестоким симптомом насилия со стороны злых сил, которого ожидали, чем настоящим началом беспощадных враждебных действий, с тех пор разорявших жителей пограничья. Но в то время как к политике колонисты оставались равнодушными, личные переживания не позволяли пренебречь ни одним разумным средством, чтобы вернуть мучеников в том случае, если их пощадили.
Разведчики шныряли среди союзнических и наполовину умиротворенных племен, ближайших к поселению, одинаково щедро пуская в ход вознаграждение и угрозы, чтобы установить принадлежность дикарей, опустошивших долину, как и наиболее существенные перипетии судьбы их несчастных жертв. Но все попытки выяснить истину потерпели неудачу. Наррагансеты утверждали, что это их постоянные враги могикане, действуя со свойственным им вероломством, ограбили своих английских друзей, тогда как могикане яростно бросали такое же обвинение в адрес наррагансетов. В других случаях некоторые индейцы пытались делать смутные намеки на враждебные чувства жестоких воинов, которые, как было известно, под именем Пяти народов обитали в пределах границ голландской колонии Новые Нидерланды, и упирали на зависть бледнолицых, говорящих на языке, отличном от языка янки. Короче, расспросы не дали никакого результата, и Контент, представляя в воображении свою дочь все еще живой, был принужден допустить для самого себя вероятность того, что она может быть погребена далеко в океане диких лесов, которые тогда покрывали большую часть этого континента.
Правда, однажды семейства достиг слух волнующего характера. Какой-то бродячий торговец, направлявшийся из дебрей внутренних районов на рынок океанского побережья, забрел в долину. Он принес с собой известие, будто ребенок, предположительно похожий на пропавшую девочку, живет среди дикарей на берегах малых озер соседней колонии. Расстояние до этого места было велико, тропа вела через тысячи опасностей, а результат был далеко не определенный. Однако это оживило долго спавшие надежды. Руфь никогда не выдвигала требований, которые могли повлечь серьезный риск для ее мужа, и многие месяцы последний даже не заговаривал на эту тему. И все же природа мощно работала внутри него. Его взгляд, всегда осмысленный и спокойный, становился все более задумчивым, на его лбу собирались все более глубокие линии от забот, и, наконец, печаль завладела лицом, обычно таким безмятежным.
Как раз в это самое время Ибен Дадли надумал настаивать на решительном и благосклонном ответе со стороны Фейс, которого он всегда добивался на свой неуклюжий лад. Один из удачно предопределенных случаев, время от времени сводивших девушку и молодого жителя пограничья в беседах наедине, позволил ему достаточно четко осуществить свой план. Фейс выслушала его, не проявляя своего обычного непостоянства, и отвечала почти без уклончивости, как предмет разговора, казалось, того требовал,
— Это хорошо, Ибен Дадли, — сказала она, — и это не больше того, что честная девушка имеет право выслушать от человека, который приложил так много усилий, как ты, чтобы добиться ее расположения. Но тот, кому я взбаламучу жизнь, Должен исполнить торжественный обет, прежде чем я прислушаюсь к его пожеланиям!
— Я бывал в городах понизу и изучил их образ жизни, и я побывал в разведчиках колонии, чтобы удерживать индейцев в их вигвамах, — возразил соискатель руки, стремясь напомнить о мужественных поступках, которых можно было обоснованно ожидать от человека, готового отважиться на столь рискованный эксперимент, как женитьба. — Сделка с молодым капитаном насчет участка на холме и гомстеда в деревне вот-вот будет заключена, и поскольку соседи не пойдут на попятный насчет договоренности помочь в закладке или возведении дома, я не вижу ничего, что…
— Ты ошибаешься, наблюдательный Дадли, — прервала девушка, — если думаешь, что твои глаза способны увидеть то, что следует найти, прежде чем наши судьбы соединятся.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154