— Матушка! Матушка! — прошептала взволнованная жертва столь многих противоречивых переживаний. — Я помолюсь еще… Злой дух преследует меня.
Руфь почувствовала, с какой силой дочь ухватилась за нее, и услышала несколько слов молитвы, произнесенных на одном дыхании, после чего голос умолк, а руки ослабили свою хватку. Когда лицо почти бесчувственной матери отодвинулось, казалось, что мертвые пристально смотрят на каждого из остальных с таинственным и неземным пониманием. Взгляд наррагансета был спокойным, как в час торжества его гордости, высокомерным, непокорным и полным вызова, в то время как взгляд бедного создания, так долго жившего его добротой, был смущенным, робким, но не без проблеска надежды. Последовало торжественное молчание, а затем Мик опять возвысил голос в лесу, чтобы просить руку Всемогущего, управляющую небом и землей, осенить своим благоволением тех, кто остался жив.
Перемены, происшедшие на этом континенте за полтора века, просто удивительны. Города возникли там, где в те времена землю покрывали дремучие леса, и имеется веское основание полагать, что на том или близ того места, где встретил смерть Конанчет, ныне стоит цветущий город. Но несмотря на то, что в стране возобладала столь деятельная жизнь, долина — арена этой легенды — изменилась мало. Деревенька разрослась до поселка; фермы превратились в обширные хозяйства; жилища стали просторнее и несколько более удобными; количество церквей возросло до трех; укрепленные дома и все другие признаки защиты от опасности насилия давно исчезли, но это место все еще заброшено, редко посещаемо и носит заметные следы своего первоначального лесистого характера.
Потомок Марка и Марты является в данное время владельцем усадьбы, в которой разворачивалось действие столь многих волнующих событий нашего незатейливого рассказа. Даже здание, послужившее вторым жилищем для его предков, частично сохранилось, хотя пристройки и усовершенствования сильно изменили его облик. Сады, молодые и цветущие в 1675 году, ныне состарились и чахнут. Деревья уступили место по преимуществу тем сортам плодовых, с которыми почва и климат с тех пор познакомили жителей. Все же некоторые стоят, ибо известно, что в их тени происходили ужасные сцены и их существование полно глубокого нравственного смысла.
Развалины блокгауза, хотя и сильно обветшавшие и разрушающиеся, тоже можно увидеть. Возле них находится последнее прибежище всех Хиткоутов, живших и умиравших по соседству в течение почти двух столетий. Их могилы более недавнего времени можно распознать по мраморным плитам, но ближе к руинам расположены многие из тех, чьи надгробия, полускрытые в траве, вырезаны из обычной необработанной древесины плодовых деревьев этой местности.
Человеку, увлеченному воспоминаниями о давно прошедших днях, подвернулся случай несколько лет назад посетить это место. Было легко проследить рождения и смерти поколений по зримым надписям на более долговечных надгробиях тех, кого здесь хоронили в течение ста лет. Поиск сведений о людях, живших до того, становился делом трудным и мучительным, но рвение этого человека было нелегко обуздать.
На каждом маленьком холмике, за единственным исключением, лежал камень, и на каждом камне была надпись, пусть ее и невозможно было прочитать. Безымянная могила по своему размеру и расположению предположительно вмещала останки тех, кто пал в ночь пожара. Была здесь и еще одна, где глубоко выбитыми буквами было начертано имя Пуританина. Смерть настигла его в 1680 году. Рядом располагался скромный камень, на котором с большим трудом читалось единственное слово: «Смиренный». Было невозможно установить, стояла ли там дата 1680 или 1690. Смерть этого человека покрыта такой же тайной, какая окутывала столь многое в его жизни. Его настоящее имя, происхождение или характер более подробно, чем они раскрыты на этих страницах, так и не удалось проследить. Однако в семействе Хиткоутов еще хранится книга приказов и распоряжений кавалерийского отряда, как гласит легенда, связанная каким-то образом с его судьбой. К этому испорченному и отрывочному документу приложен фрагмент какого-то дневника или журнала, имеющего отношение к осуждению Карла I к смерти на эшафоте.
Тело Контента лежит рядом с его малолетними детьми, и, кажется, он еще был жив в первой четверти прошлого столетия. Не так давно был в живых пожилой человек, помнивший, что видел его, седоголового патриарха, почитаемого за свои годы и уважаемого за свою незлобивость и справедливость. Он прожил полвека или около того, оставаясь неженатым. Этот печальный факт достаточно очевиден исходя из даты на камне ближайшего холмика. Надпись гласила, что это могила «Руфи, дочери Джорджа Хардинга из Колонии залива Массачусетс и жены капитана Контента Хиткоута». Она умерла осенью 1675 года, как сообщает камень, «с душой, порушенной для земных целей по причине многих семейных несчастий, хотя и с надеждой в согласии с Заветом и своей верой в Господа».
Священник, в последнее время отправлявший службу, если ныне и не служит в главной церкви поселения, именуется достопочтенным Миком Лэмом. Хотя он притязает на то, что является потомком того, кто проповедовал в храме в период, к которому относится наше повествование, время и смешанные браки произвели эту перемену фамилии, как, к счастью, и некоторые другие, в ортодоксальном толковании долга. Когда этот достойный служитель церкви ознакомился с целью, заставившей человека, родившегося в другом государстве и считающего себя потомком ревнителей веры, покинувших страну предков, чтобы молиться по-иному, проявить интерес к судьбам первопоселенцев долины, ему доставило удовольствие помочь расспрашивающему. В поселке и его окрестностях было много домов, где жили семейства Дадли и Рингов. Он показал камень, окруженный многими другими, носившими те же фамилии, на котором было грубо нацарапано: «Я Нипсет, наррагансет; с первым снегом я стану воином! » Идет молва, что хотя несчастный брат Фейс постепенно вернулся на пути цивилизованной жизни, он часто испытывал порывы к соблазнительным радостям, что вкусил когда-то, живя свободной жизнью лесов.
Среди этих печальных останков прежних времен священнику был задан вопрос относительно места, где был погребен Конанчет. Он с готовностью предложил показать его. Могила находилась на холме и была приметна только надгробным камнем, который трава не позволяла разыскать раньше. Он содержал всего одно слово: «Наррагансет».
— А этот рядом с ним? — спросил заинтересованный путник. — Здесь еще один, не замеченный раньше.
Священник склонился к траве и соскреб мох со скромного надгробия. Затем он указал на строку, вырезанную с большей, чем обычно, тщательностью.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154