Разумеется, это была полнейшая чушь. Даже не видя ее лица, Пикетт мог с уверенностью заявить, что этой особе меньше тридцати, возможно даже гораздо меньше.
– Но вы же сказали, что познакомились с ним, когда он был ребенком, – сказал Тодд, надеясь уличить ее во лжи.
– Верно.
– Значит, вы не могли его знать…
– Понимаю, это кажется неправдоподобным. Но здесь, в каньоне, все происходит не так, как в остальном мире. Скоро вы сами это поймете – если останетесь здесь. А я надеюсь, вы останетесь.
– Хотите сказать, я куплю этот дом?
– Нет, я имею в виду, что вы в нем останетесь.
– Зачем мне это делать? – удивился он.
Ненадолго воцарилось молчание, после чего незнакомка наконец вышла из тени.
– Потому что я этого хочу, – заявила она.
Это был точно выверенный ход, какой бывает только в профессиональном кино. Пауза, движение, поза.
А лицо! Казалось, оно тоже сошло с экрана, потому что было изумительным в своей красоте и совершенстве. У Кати оказались огромные светящиеся глаза цвета зелени и фиалок. Их яркость подчеркивали темные тени для век и густые ресницы. Нос и полные губы были весьма изящны, подбородок твердый, скулы высокие, можно сказать славянские. Лицо обрамляли темные прямые волосы. На женщине было множество украшений, причем весьма изысканных. К шее плотно прилегало одно ожерелье, значительно ниже, между грудей, свисало другое. В ушах сверкали золотые серьги, на запястьях поблескивали браслеты, причем по нескольку на каждой руке, и каждый был необыкновенной резной работы. Носила она их столь непринужденно, словно купалась в королевских украшениях всю свою жизнь.
– Уверен, что вы без труда могли бы найти мне замену, – сказал Тодд, – среди множества других молодых людей.
– Несомненно, могла бы, – ответила она, – но мне не нужны другие мужчины. Мне нужны вы.
Тодд был совершенно сбит с толку. Картинка никак не складывалась. С виду эта дама казалась уравновешенной и утонченной – между тем несла явную чушь. Она видела Тодда первый раз в жизни. Он не был ее выбором, а приехал в этот дом по собственному желанию, чтобы укрыться от людей. Она же пыталась ему внушить, будто он прибыл сюда по ее воле, да еще заявляет, что каким-то образом может заставить его остаться. Нет, все это сущая чепуха.
И все же выглядела она далеко не сумасшедшей. Более того, вид у Кати был такой, словно она только что вышла из припарковавшегося у павильона лимузина и под крик оголтелых поклонников собиралась ступить на красную ковровую дорожку. Пожалуй, в этом качестве Тодд был бы не прочь ее сопровождать. Вдвоем они составили бы потрясающую пару.
– Вы не слишком подробно изучили дом, – произнесла она.
– Откуда вы знаете?
– О… у меня повсюду глаза, – отшутилась она. – В какой бы комнате вы ни находились, мне об этом сразу становится известно. Уж поверьте на слово.
– Не скажу, что мне это слишком по душе, – признался Тодд. – Терпеть не могу, когда за мной шпионят.
– Я вовсе не шпионила. – В мгновение ока приятный тон ее речи сменился на рассерженный.
– Ну, а как называется то, что вы делали?
– Я бы назвала это гостеприимством. Следить за тем, чтобы твоему гостю было уютно…
– Не понимаю.
– Ну разумеется, – она немного смягчилась, – не понимаете. Но скоро поймете. Когда у нас появится возможность провести какое-то время вместе, вы сами поймете, что здесь происходит.
– И что же?
Дама почти отвернулась от него, как будто собралась уходить, но этого ему хотелось меньше всего.
– Думаю, лучше отложим объяснения до следующего раза, – произнесла она.
– Нет, – поспешно проговорил Тодд. Катя застыла, не оборачиваясь.
– Простите меня, – произнес он. Такие слова не часто срывались с его уст.
– Вы в самом деле раскаиваетесь? – переспросила она, по-прежнему стоя к нему спиной. Как бы ни было это глупо, но он жаждал поймать ее взгляд, будто тот был способен заполнить пустоту в его душе.
– Прошу вас, – повторил он, – простите меня.
– Ладно, – смилостивилась Катя, одарив наконец его взглядом – Прощаю. Пока.
– Только скажите: что же я упустил? В доме…
– О, это подождет.
– Хотя бы намекните.
– Вы спускались вниз? Я имею в виду, на самый нижний, подвальный этаж.
– Нет.
– Тогда и не делайте этого. – Она наклонила голову и лукаво посмотрела на него снизу вверх. – Я отведу вас туда сама.
– Отведите сейчас, – настаивал Тодд. не желая упускать случая проверить правдивость ее заявлений.
– Нет, только не сейчас.
– Но почему же?
– Сегодня вечер «Оскара».
– Ну и что?
– А то, что вы чересчур взвинчены. Взгляните на себя. Очевидно, вы вообразили, будто сможете потопить свою боль в алкоголе. Не выйдет. Все, кто бывал в этом доме, так или иначе пытались это сделать…
– Все?
– Да, все в этом каньоне. Здесь много бывало людей, которые испытывали те же чувства, что терзают сейчас вас.
– И какие же это чувства?
– Желание получить награды за свои труды.
– О, таким актерам, как я, «Оскаров» не дают.
– Ну почему же?
– Думаю, я недостаточно хорош.
– А сами как считаете?
– Полагаю, большую часть своей жизни, – немного поразмыслив, произнес он, – я всего лишь был самим собой.
– Это поистине подвиг, – заметила Катя. – Люди думают, это просто. Но это не просто. Оставаться собой… очень трудно.
Хотя разговор их принял весьма странный оборот, в сущности, она была права. До чего же сложно играть самого себя! Стоит на секунду утратить внимание, как камере нечего снимать. В глазах появляется пустота. Тодд неоднократно замечал это как на своих ролях, так и на чужих: едва актер на несколько секунд потеряет бдительность, тотчас неумолимая камера высвечивает всю его бессодержательность.
– Уж я-то знаю, как это больно, когда тебя не ценят, – сказала она.
– Видите ли, у меня есть кое-что другое.
– И это другое, очевидно, деньги.
– Да. И слава.
– Но вы часто думаете, что все это чепуха. Что эти невежды из Академии отдают голоса за своих друзей. Что с них взять? Тем не менее, вас продолжают глодать сомнения. В глубине души вы хотите получить эту никчемную маленькую награду. Хотите, чтобы они признали ваш титанический труд над собой во имя того, чтобы стать образцом совершенства.
Пикетт был потрясен. Она сумела так точно воспроизвести в словах все те чувства, что неизменно захлестывали его каждый раз в дни «Оскара» – эту глупейшую смесь презрения и зависти, – словно считывала их у него из головы.
– Как вы догадались?
– Все дело в том, что я сама это пережила. С одной стороны, хочется, чтобы тебя любили. С другой – ненавидишь себя за это желание. Ведь любовь толпы ровным счетом ничего не значит, и ты сама это знаешь.
– И все равно хочешь.
– Да, все равно хочешь.
– Сущее проклятие.
– Из-за того, что хочешь?
– Ну да.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192