Они развлекались, швыряя друг в друга рыбьим скелетом весьма солидных размеров. Потом я увидела во дворе машину.
Расслышать что-либо не было никакой возможности, все заглушали дети. Я ткнула Гутюшу локтем, а он кивнул в ответ. Сомнительно, чтобы лесничий раскатывал в «мерседесе», видно, кто-то приехал с визитом и вовсе не стоило этому кому-то показываться на глаза. На всякий случай мы обошли дом и двор и с другой стороны встретили мальчика, которому девчушка в окошке грозила кулачком.
— Отцу пожалуюсь, так и знай! — кричала она. — Не стану за тебя краснеть! Свинья какая, я за тебя сделала, а ты за меня что? Два задания ещё остались!
— Отцепись, вечером сделаю! — огрызнулся мальчик. — Вишь орёт!..
— Ты идёшь или нет?! — рявкнул неподалёку стоявший паренёк постарше.
— Судя по количеству детей, твои надежды оправдались и мы попали-таки к насильнику, — сказала я Гутюше, даже и не пытаясь говорить тихо — тут и охотничий рог не перекрыл бы звонких воплей. — А где же родители этих сорванцов?
Гутюшина логика не раз меня удивляла. И сейчас он сделал весьма остроумный вывод.
— Гостей здесь нету, иначе детвору в момент бы заткнули. Если приехали, значит, пошли куда-то. Зайдём?..
Мы зашли. В доме нас встретила лесникова жена, державшая на руках двухлетнего ребёнка в пижамке. Взглянула на нас чуть ли не с отчаянием.
— Я сейчас сойду к вам, подождите, прошу прощения. Только этого уложу, потому как сегодня уж окончательно можно сойти с ума.
— Восьмой, — сосчитал Гутюша, задумчиво глядя на поднимавшуюся по лестнице женщину. — Ты права, это наверняка тот самый лесник. Тут и трех малолетних Сушко можно подложить, орава и есть орава.
— Девятый, — уточнила я и кивнула на девочку лет восьми, которая тарахтела в углу за тахтой множеством крошечных автомобильчиков. А сверху слышалась возня, выдававшая присутствие десятого, а может, и одиннадцатого ребёнка.
Жена лесничего спустилась к нам.
— Мужа нет, — проговорила она в изнеможении. — Недавно ушёл. А вы тоже из этой комиссии?
— Из какой комиссии? — вырвалось у меня.
— Нет, мы по личному делу, — вмешался Гутюша.
— Ну, сдавать на лето мы ничего не сдаём. Сами видите, с таким выводком никто не выдержит. Какая-то комиссия приехала насчёт озера и его владельца, владелец тоже здесь. А вы? Я ничего не знаю…
Я прикусила себе язык, меня так и подмывало спросить, оба ли уха у её мужа целые. Гутюша спас положение.
— Мы, собственно, тоже к этому владельцу. Как бы частным образом, по поводу озера, конечно, сперва с вашим мужем поговорить, ну, вы понимаете…
Один лишь Бог ведал, что понимала лесникова жена, но кивнула несколько раз с явным облегчением и пальцем показала в окно.
— Они туда и пошли, я-то ничего не знаю, чтобы он продать решил, на озере их и найдёте, несколько минут вон той тропкой через лес…
— Мамочка, я уже все съела!!! — взвыл плачущий детский голос из кухни. — Йоля мне ещё положила!!!..
Мать всех этих детей ничего больше не произнесла, посмотрела только на нас так, что мы мгновенно оказались за пределами дома. Показанное направление более или менее отвечало моим воспоминаниям о местонахождении частного озера.
— Напрямик всегда протоптано, — решил Гутюша, и мы пошли в лес.
Озеро открылось внезапно, и я сразу догадалась, что мы вышли почти с противоположной стороны от мостка со скамейкой, точнее, немного наискосок. Вот оно, это место, где собирала червяков с каким-то странным названием, оступилась на гнилом пне и расцарапала себе пятку. Моя приятельница, доктор медицинских наук, забинтовала ногу тем, что оказалось под рукой, а именно эластичным бинтом километровой длины, и в течение нескольких часов я хромала как тяжкая калека, жертва акульего нападения. Поэтому прекрасно ориентировалась, как легче и ближе пройти к мостку.
Но нам пришлось остановиться.
— Черт, забыла бинокль! — спохватилась я.
— Вот удружила! — фыркнул Гутюша.
— Да тяжеленный, будто булыжник.
— А я-то на что?..
Предаваться сожалениям было поздно. Ни живы, ни мертвы, как трухлявые пеньки вокруг, мы беспрепятственно созерцали группу на мосточке. Лесничий выделялся мундиром, товарища Сушко я узнала — все ж таки нос такой, что с расстояния семидесяти метров узнаешь эту клёцку. Третий был незнаком.
— Слушай, ты, это же он! — прошипел Гутюша придушенным голосом. — Одет прямо как тогда в кабаке!
— Какой он?
— Да Крыса! И одет так же! Отсюда не видать, носки есть?..
Теперь меня уже окончательно пригвоздило к месту. Знала Крысу в качестве изысканного джентльмена из казино, в другой ипостаси его не видывала. Гутюша знал оба воплощения, я поверила сразу. Из зарослей вдруг выскочил некто четвёртый.
Мы дружно охнули, говорить не было нужды — появился поделён замшевого. Схватил лесничего за руки со спины, зажал, лесничий пытался достать его пинком.
— Кур-р-р-р-ва мать!!! — рыкнул Гутюша, бросился вперёд и увяз в трухлявых пеньках. Я рванула его обратно.
— Да не сюда, кретин, ноги поломаешь! Лесом! Вон тропинка!
Это была скорее не тропинка, а более сносный обход по берегу к мосткам, но, к сожалению, тростник заслонял видимость. А между тростником и твёрдой почвой тянулся болотистый пояс, весь в гнилых стволах и пнях. Мне известно было два места, где удалось бы продраться через все это и видеть озеро, ибо количество червей, необходимых моей приятельнице, вынудило меня тогда тщательно изучить местность. Не успела я сообщить об этом, а Гутюша уже ломился через заросли, как разъярённый буйвол. Я оставила его и выглянула.
Увиденное отбило у меня всякую охоту к прогулкам на долгое время. Согнувшись, судорожно уцепившись одной рукой за какой-то сук, а другой за ветки ивы, стараясь удержаться в своих туфлях на скользком пне, я смотрела жадно, с диким ужасом, чувствуя, что глаза у меня вылезают из орбит и тянутся, рвутся в сторону увиденного. Разум ещё сомневался в доподлинное™ происходящего, зато душа не сомневалась: это зрелище навсегда останется моей единоличной тайной. Да, никогда в жизни, ни за какие сокровища никому слова не пикну…
Когда я наконец добралась до места и нашла Гутюшу, мосточка уже не существовало. У берега торчали останки сломанных опор. От скамейки и следа не осталось, если не считать плавающих в воде многочисленных обломков. Лесничий лежал под сосенкой метрах в десяти подальше, как-то странно скорчившись, однако живой — стонал.
У Гутюши свело челюсти, не мог слова сказать, только хрипел…
Я могла бы говорить без усилий, да желания не было. Подождала, пока Гутюша оклемается.
— Бросил его, — прохрипел он наконец. — Когда я прибежал, он и бросил. Тащил его и бросил. Я не могу больше, тошнит меня, ты взгляни только, как те выглядят, ох, не гляди лучше, тебя вырвет…
Да уж, зрелище эстетичным не назовёшь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69
Расслышать что-либо не было никакой возможности, все заглушали дети. Я ткнула Гутюшу локтем, а он кивнул в ответ. Сомнительно, чтобы лесничий раскатывал в «мерседесе», видно, кто-то приехал с визитом и вовсе не стоило этому кому-то показываться на глаза. На всякий случай мы обошли дом и двор и с другой стороны встретили мальчика, которому девчушка в окошке грозила кулачком.
— Отцу пожалуюсь, так и знай! — кричала она. — Не стану за тебя краснеть! Свинья какая, я за тебя сделала, а ты за меня что? Два задания ещё остались!
— Отцепись, вечером сделаю! — огрызнулся мальчик. — Вишь орёт!..
— Ты идёшь или нет?! — рявкнул неподалёку стоявший паренёк постарше.
— Судя по количеству детей, твои надежды оправдались и мы попали-таки к насильнику, — сказала я Гутюше, даже и не пытаясь говорить тихо — тут и охотничий рог не перекрыл бы звонких воплей. — А где же родители этих сорванцов?
Гутюшина логика не раз меня удивляла. И сейчас он сделал весьма остроумный вывод.
— Гостей здесь нету, иначе детвору в момент бы заткнули. Если приехали, значит, пошли куда-то. Зайдём?..
Мы зашли. В доме нас встретила лесникова жена, державшая на руках двухлетнего ребёнка в пижамке. Взглянула на нас чуть ли не с отчаянием.
— Я сейчас сойду к вам, подождите, прошу прощения. Только этого уложу, потому как сегодня уж окончательно можно сойти с ума.
— Восьмой, — сосчитал Гутюша, задумчиво глядя на поднимавшуюся по лестнице женщину. — Ты права, это наверняка тот самый лесник. Тут и трех малолетних Сушко можно подложить, орава и есть орава.
— Девятый, — уточнила я и кивнула на девочку лет восьми, которая тарахтела в углу за тахтой множеством крошечных автомобильчиков. А сверху слышалась возня, выдававшая присутствие десятого, а может, и одиннадцатого ребёнка.
Жена лесничего спустилась к нам.
— Мужа нет, — проговорила она в изнеможении. — Недавно ушёл. А вы тоже из этой комиссии?
— Из какой комиссии? — вырвалось у меня.
— Нет, мы по личному делу, — вмешался Гутюша.
— Ну, сдавать на лето мы ничего не сдаём. Сами видите, с таким выводком никто не выдержит. Какая-то комиссия приехала насчёт озера и его владельца, владелец тоже здесь. А вы? Я ничего не знаю…
Я прикусила себе язык, меня так и подмывало спросить, оба ли уха у её мужа целые. Гутюша спас положение.
— Мы, собственно, тоже к этому владельцу. Как бы частным образом, по поводу озера, конечно, сперва с вашим мужем поговорить, ну, вы понимаете…
Один лишь Бог ведал, что понимала лесникова жена, но кивнула несколько раз с явным облегчением и пальцем показала в окно.
— Они туда и пошли, я-то ничего не знаю, чтобы он продать решил, на озере их и найдёте, несколько минут вон той тропкой через лес…
— Мамочка, я уже все съела!!! — взвыл плачущий детский голос из кухни. — Йоля мне ещё положила!!!..
Мать всех этих детей ничего больше не произнесла, посмотрела только на нас так, что мы мгновенно оказались за пределами дома. Показанное направление более или менее отвечало моим воспоминаниям о местонахождении частного озера.
— Напрямик всегда протоптано, — решил Гутюша, и мы пошли в лес.
Озеро открылось внезапно, и я сразу догадалась, что мы вышли почти с противоположной стороны от мостка со скамейкой, точнее, немного наискосок. Вот оно, это место, где собирала червяков с каким-то странным названием, оступилась на гнилом пне и расцарапала себе пятку. Моя приятельница, доктор медицинских наук, забинтовала ногу тем, что оказалось под рукой, а именно эластичным бинтом километровой длины, и в течение нескольких часов я хромала как тяжкая калека, жертва акульего нападения. Поэтому прекрасно ориентировалась, как легче и ближе пройти к мостку.
Но нам пришлось остановиться.
— Черт, забыла бинокль! — спохватилась я.
— Вот удружила! — фыркнул Гутюша.
— Да тяжеленный, будто булыжник.
— А я-то на что?..
Предаваться сожалениям было поздно. Ни живы, ни мертвы, как трухлявые пеньки вокруг, мы беспрепятственно созерцали группу на мосточке. Лесничий выделялся мундиром, товарища Сушко я узнала — все ж таки нос такой, что с расстояния семидесяти метров узнаешь эту клёцку. Третий был незнаком.
— Слушай, ты, это же он! — прошипел Гутюша придушенным голосом. — Одет прямо как тогда в кабаке!
— Какой он?
— Да Крыса! И одет так же! Отсюда не видать, носки есть?..
Теперь меня уже окончательно пригвоздило к месту. Знала Крысу в качестве изысканного джентльмена из казино, в другой ипостаси его не видывала. Гутюша знал оба воплощения, я поверила сразу. Из зарослей вдруг выскочил некто четвёртый.
Мы дружно охнули, говорить не было нужды — появился поделён замшевого. Схватил лесничего за руки со спины, зажал, лесничий пытался достать его пинком.
— Кур-р-р-р-ва мать!!! — рыкнул Гутюша, бросился вперёд и увяз в трухлявых пеньках. Я рванула его обратно.
— Да не сюда, кретин, ноги поломаешь! Лесом! Вон тропинка!
Это была скорее не тропинка, а более сносный обход по берегу к мосткам, но, к сожалению, тростник заслонял видимость. А между тростником и твёрдой почвой тянулся болотистый пояс, весь в гнилых стволах и пнях. Мне известно было два места, где удалось бы продраться через все это и видеть озеро, ибо количество червей, необходимых моей приятельнице, вынудило меня тогда тщательно изучить местность. Не успела я сообщить об этом, а Гутюша уже ломился через заросли, как разъярённый буйвол. Я оставила его и выглянула.
Увиденное отбило у меня всякую охоту к прогулкам на долгое время. Согнувшись, судорожно уцепившись одной рукой за какой-то сук, а другой за ветки ивы, стараясь удержаться в своих туфлях на скользком пне, я смотрела жадно, с диким ужасом, чувствуя, что глаза у меня вылезают из орбит и тянутся, рвутся в сторону увиденного. Разум ещё сомневался в доподлинное™ происходящего, зато душа не сомневалась: это зрелище навсегда останется моей единоличной тайной. Да, никогда в жизни, ни за какие сокровища никому слова не пикну…
Когда я наконец добралась до места и нашла Гутюшу, мосточка уже не существовало. У берега торчали останки сломанных опор. От скамейки и следа не осталось, если не считать плавающих в воде многочисленных обломков. Лесничий лежал под сосенкой метрах в десяти подальше, как-то странно скорчившись, однако живой — стонал.
У Гутюши свело челюсти, не мог слова сказать, только хрипел…
Я могла бы говорить без усилий, да желания не было. Подождала, пока Гутюша оклемается.
— Бросил его, — прохрипел он наконец. — Когда я прибежал, он и бросил. Тащил его и бросил. Я не могу больше, тошнит меня, ты взгляни только, как те выглядят, ох, не гляди лучше, тебя вырвет…
Да уж, зрелище эстетичным не назовёшь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69