По телефону услышала приглушённый голос, искажённый страхом.
— Я все понял. Это просто невероятно. С автоматами и на Праге черт-те что. Поверить не могу. Сейчас ничего не скажу, встретимся где всегда, лучше сегодня…
Положил трубку, прежде чем я успела ответить. Мы обычно встречались в шесть, и я решила, что это установлено раз и навсегда. Позвонила пани Крысковой, предупредила о своём уходе, в результате опоздала на десять минут.
Вошла в «Мозаику». Посетителей в кафе было мало, и я издалека увидела недоумка, он сидел в углу, прислонившись к стене, и, опустив голову на грудь, рассматривал ножки соседнего столика. Задумался так глубоко, что и мигать перестал. Я подошла. Никакого движения: не встал, не поздоровался. Удивлённая, я села напротив, намереваясь окликнуть его, и вспомнила, что не знаю даже, как его зовут. Обратиться просто: «пан Юзеф» или «пан Стефан» — ведь на знакомый голос реагируют сразу — не могу, а орать «Эй, пан!» как-то глупо. Ну, ничего не поделаешь…
— Эй, послушайте, пан! — Я старалась говорить спокойно и внятно. — Очнитесь!
Ноль внимания. Вгляделась в него и.., замолчала. Довольно долго просидела напротив, не шевелясь, ни слова не говоря, потом встала, наклонилась и потрясла его за плечо. Все ещё не доверяя себе…
Он держался в углу достаточно крепко, потому и не упал со стула. Чуть наклонился, но продолжал сидеть, вглядываясь теперь в экран калорифера. Дрожащей рукой я достала из сумки пудреницу. Протёрла зеркальце и неловко приложила к его губам.
Ни следа дыхания. Мёртв. Абсолютно, основательно и всецело…
Мелькнула бредовая мысль: а вдруг он так, мёртвый, и пришёл со мной встретиться? На мгновение представилось, как едет трамваем с таким же выражением лица, с таким же взглядом и в той же позиции. Потом голова у меня заработала, но зигзагами и скачками.
Я осмотрелась. Столики рядом были свободны, никто нас не замечал. Паники, конечно, устраивать не стоит. Что же делать?.. Бежать. Смыться отсюда поскорее. Он собирался сообщить мне важную тайну и умер несколько минут назад… Придёт же в голову этакая чушь — ясно, приехал сюда не мёртвый, и никто его не принёс.
Вошёл живой, когда?.. Сколько здесь просидел и вообще отчего умер?! Сердце?.. Господи Боже, вот кретинка, может, его ещё можно спасти?!..
Поначалу я двинулась на ватных ногах, потом быстрее, но не бегом. Едва сама не свалилась трупом, когда кто-то схватил меня за руку.
— Привет, — сказал Гутюша. — Ну и дела — смотришь на меня, а ничего не видишь. Я что, с другой фотографии, или с тобой неладно?
Я взяла себя в руки усилием поистине сверхъестественным.
— Погоди, Гутюша, надо позвонить. Сейчас вернусь.
Нашла заведующего кафе. Телефон в раздевалке меня не устраивал — вдруг одолел страх. Директор тоже не жаждал рекламы и повёл меня к себе.
Позвонила в «Скорую», причём назвалась Софьей Ковальской с Маршалковской, восемь, квартира четырнадцать. Скрыла своё имя как-то не задумываясь, неожиданно. Директор слушал, побледнев, и не обратил внимания, что на Маршалковской, восемь находится театр. Мы вместе вошли в зал, я остановилась около Гутюши и показала пальцем.
— Вон там, в углу…
Заведующий спокойным шагом направился к роковому столику. Гутюша поднялся.
— Что такое? Сначала влетел сюда какой-то, пошептался с тем мужиком в углу и умчался. Потом ты, пошепталась с ним и тоже летишь. Кто он такой? Справочное бюро или пульт управления?
Взвинченная, я в момент поняла Гутюшу и молниеносно сделала вывод.
— Ухожу. Ты тоже. Заплати и бегом! Жду тебя в машине.
— Да я вроде заплатил и уже намылился, — ответил Гутюша и вышел вместе со мной.
Отъехали мы недалеко, я остановилась в конце Дворковой. Повернулась к Гутюше.
— Теперь расскажи все ещё раз, подробно.
— Что рассказать?
— Про кафе. Сначала: когда пришёл тот, в углу?
— Без пятнадцати шесть. Я смотрел на часы, потому как условился с одним тут, да он не соизволил явиться.
— Хорошо. Дальше. Когда пришёл тот, который с ним шептался, и как все происходило?
— Как происходило? Да обыкновенно происходило. Без пяти шесть забежал, я смотрел на часы. Сел рядом с тем, в углу.
— И что?
— И ничего. Посидел, потом встал, сказал ему что-то на ухо и ушёл. Потом заявилась ты, в шесть десять, опять я смотрел на часы…
— Стой. А тот, в углу? Другой ушёл, а тот?
— Ничего. Сидел себе. А что?..
— Сейчас. Как выглядел другой? Ты бы его узнал?
Гутюша вдруг разнервничался.
— Кончай канитель! Давай кошку из лукошка, иначе я в кусты. О чем речь бежит?
— Он умер, понимаешь? Пришёл ведь живой, так? Гутюша был ошарашен.
— Кто умер?
— Тот, в углу.
— Который там сидел?
— Ну да.
— Как это умер, если сидел?
— Ну так что? В подвале даже стоял!
— Господи, — пробормотал Гутюша, глядя недоумевающе на меня.
Я начала размышлять вслух.
— Пришёл живой. К нему подсел на минутку некто. И потом оказалось, живой помер. На мой взгляд, помер бесповоротно, никакой надежды. Или сам, или помог кто-то. Не знаю как, ножом вроде бы не пырнул, следов нету. Не пырял?
Гутюша думал на свой манер.
— Слушай, а тебе не показалось, может, он был умирающий труп? Тот ему что-нибудь ляпнул, и этот совсем скопытился…
— Я спрашиваю: ножом не пырял? Ты ведь все время смотрел на них?
— Ну смотрел, не пырял. Подержал его маленько за ухо, когда шептал, и ушёл себе. И что все это значит?
— Значит — буза страшная и сплошной ужас. У тебя знакомый в прозекторской, как хочешь, но разузнай, отчего он умер. Ведь он мне звонил, и мы условились здесь. Собирался мне рассказать…
Я замолчала. Ситуация вдруг прояснилась вполне отчётливо. Ведь я с ним договорилась о встрече, выходит, я и убила недоумка. Солгала: зовут меня, дескать, Софья Ковальская, насчёт звонка не отпереться, директор слышал. Сразу после звонка исчезла поспешненько; дура набитая, да разве мало убийц-дураков? С другой стороны, убил его точно тот, шепталыцик. Кто-то подслушал, как он со мной условился — ведь открыто сказал, что во всем разобрался и мне расскажет. Враг примчался и убил его до моего приезда. Недоумок ничего не успел передать, кабы успел, так и меня, возможно, кокнули бы…
Да, но ведь они толком не представляют, что именно он мне рассказал раньше, понятия не имеют, что именно мне известно! А ну им придёт в голову обезопасить себя на всякий случай! Как ни глянь, везде клин: для властей — преступница, для мерзавцев этих — головная боль. А теперь ещё сижу и болтаю с Гутюшей — вот чума-то, и следующим будет Гутюша…
— Я теперь сижу на бобах, погорел, значит, — вздохнул Гутюша, он, видно, размышлял в том же направлении. — Ты уж рассказывай, какой гвоздь, а то у меня чердак съехал набок. Я так и чуял, плохо дело, сразу, как мумец засмердел…
Я рассказала все, исповедуясь перед будущей жертвой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69
— Я все понял. Это просто невероятно. С автоматами и на Праге черт-те что. Поверить не могу. Сейчас ничего не скажу, встретимся где всегда, лучше сегодня…
Положил трубку, прежде чем я успела ответить. Мы обычно встречались в шесть, и я решила, что это установлено раз и навсегда. Позвонила пани Крысковой, предупредила о своём уходе, в результате опоздала на десять минут.
Вошла в «Мозаику». Посетителей в кафе было мало, и я издалека увидела недоумка, он сидел в углу, прислонившись к стене, и, опустив голову на грудь, рассматривал ножки соседнего столика. Задумался так глубоко, что и мигать перестал. Я подошла. Никакого движения: не встал, не поздоровался. Удивлённая, я села напротив, намереваясь окликнуть его, и вспомнила, что не знаю даже, как его зовут. Обратиться просто: «пан Юзеф» или «пан Стефан» — ведь на знакомый голос реагируют сразу — не могу, а орать «Эй, пан!» как-то глупо. Ну, ничего не поделаешь…
— Эй, послушайте, пан! — Я старалась говорить спокойно и внятно. — Очнитесь!
Ноль внимания. Вгляделась в него и.., замолчала. Довольно долго просидела напротив, не шевелясь, ни слова не говоря, потом встала, наклонилась и потрясла его за плечо. Все ещё не доверяя себе…
Он держался в углу достаточно крепко, потому и не упал со стула. Чуть наклонился, но продолжал сидеть, вглядываясь теперь в экран калорифера. Дрожащей рукой я достала из сумки пудреницу. Протёрла зеркальце и неловко приложила к его губам.
Ни следа дыхания. Мёртв. Абсолютно, основательно и всецело…
Мелькнула бредовая мысль: а вдруг он так, мёртвый, и пришёл со мной встретиться? На мгновение представилось, как едет трамваем с таким же выражением лица, с таким же взглядом и в той же позиции. Потом голова у меня заработала, но зигзагами и скачками.
Я осмотрелась. Столики рядом были свободны, никто нас не замечал. Паники, конечно, устраивать не стоит. Что же делать?.. Бежать. Смыться отсюда поскорее. Он собирался сообщить мне важную тайну и умер несколько минут назад… Придёт же в голову этакая чушь — ясно, приехал сюда не мёртвый, и никто его не принёс.
Вошёл живой, когда?.. Сколько здесь просидел и вообще отчего умер?! Сердце?.. Господи Боже, вот кретинка, может, его ещё можно спасти?!..
Поначалу я двинулась на ватных ногах, потом быстрее, но не бегом. Едва сама не свалилась трупом, когда кто-то схватил меня за руку.
— Привет, — сказал Гутюша. — Ну и дела — смотришь на меня, а ничего не видишь. Я что, с другой фотографии, или с тобой неладно?
Я взяла себя в руки усилием поистине сверхъестественным.
— Погоди, Гутюша, надо позвонить. Сейчас вернусь.
Нашла заведующего кафе. Телефон в раздевалке меня не устраивал — вдруг одолел страх. Директор тоже не жаждал рекламы и повёл меня к себе.
Позвонила в «Скорую», причём назвалась Софьей Ковальской с Маршалковской, восемь, квартира четырнадцать. Скрыла своё имя как-то не задумываясь, неожиданно. Директор слушал, побледнев, и не обратил внимания, что на Маршалковской, восемь находится театр. Мы вместе вошли в зал, я остановилась около Гутюши и показала пальцем.
— Вон там, в углу…
Заведующий спокойным шагом направился к роковому столику. Гутюша поднялся.
— Что такое? Сначала влетел сюда какой-то, пошептался с тем мужиком в углу и умчался. Потом ты, пошепталась с ним и тоже летишь. Кто он такой? Справочное бюро или пульт управления?
Взвинченная, я в момент поняла Гутюшу и молниеносно сделала вывод.
— Ухожу. Ты тоже. Заплати и бегом! Жду тебя в машине.
— Да я вроде заплатил и уже намылился, — ответил Гутюша и вышел вместе со мной.
Отъехали мы недалеко, я остановилась в конце Дворковой. Повернулась к Гутюше.
— Теперь расскажи все ещё раз, подробно.
— Что рассказать?
— Про кафе. Сначала: когда пришёл тот, в углу?
— Без пятнадцати шесть. Я смотрел на часы, потому как условился с одним тут, да он не соизволил явиться.
— Хорошо. Дальше. Когда пришёл тот, который с ним шептался, и как все происходило?
— Как происходило? Да обыкновенно происходило. Без пяти шесть забежал, я смотрел на часы. Сел рядом с тем, в углу.
— И что?
— И ничего. Посидел, потом встал, сказал ему что-то на ухо и ушёл. Потом заявилась ты, в шесть десять, опять я смотрел на часы…
— Стой. А тот, в углу? Другой ушёл, а тот?
— Ничего. Сидел себе. А что?..
— Сейчас. Как выглядел другой? Ты бы его узнал?
Гутюша вдруг разнервничался.
— Кончай канитель! Давай кошку из лукошка, иначе я в кусты. О чем речь бежит?
— Он умер, понимаешь? Пришёл ведь живой, так? Гутюша был ошарашен.
— Кто умер?
— Тот, в углу.
— Который там сидел?
— Ну да.
— Как это умер, если сидел?
— Ну так что? В подвале даже стоял!
— Господи, — пробормотал Гутюша, глядя недоумевающе на меня.
Я начала размышлять вслух.
— Пришёл живой. К нему подсел на минутку некто. И потом оказалось, живой помер. На мой взгляд, помер бесповоротно, никакой надежды. Или сам, или помог кто-то. Не знаю как, ножом вроде бы не пырнул, следов нету. Не пырял?
Гутюша думал на свой манер.
— Слушай, а тебе не показалось, может, он был умирающий труп? Тот ему что-нибудь ляпнул, и этот совсем скопытился…
— Я спрашиваю: ножом не пырял? Ты ведь все время смотрел на них?
— Ну смотрел, не пырял. Подержал его маленько за ухо, когда шептал, и ушёл себе. И что все это значит?
— Значит — буза страшная и сплошной ужас. У тебя знакомый в прозекторской, как хочешь, но разузнай, отчего он умер. Ведь он мне звонил, и мы условились здесь. Собирался мне рассказать…
Я замолчала. Ситуация вдруг прояснилась вполне отчётливо. Ведь я с ним договорилась о встрече, выходит, я и убила недоумка. Солгала: зовут меня, дескать, Софья Ковальская, насчёт звонка не отпереться, директор слышал. Сразу после звонка исчезла поспешненько; дура набитая, да разве мало убийц-дураков? С другой стороны, убил его точно тот, шепталыцик. Кто-то подслушал, как он со мной условился — ведь открыто сказал, что во всем разобрался и мне расскажет. Враг примчался и убил его до моего приезда. Недоумок ничего не успел передать, кабы успел, так и меня, возможно, кокнули бы…
Да, но ведь они толком не представляют, что именно он мне рассказал раньше, понятия не имеют, что именно мне известно! А ну им придёт в голову обезопасить себя на всякий случай! Как ни глянь, везде клин: для властей — преступница, для мерзавцев этих — головная боль. А теперь ещё сижу и болтаю с Гутюшей — вот чума-то, и следующим будет Гутюша…
— Я теперь сижу на бобах, погорел, значит, — вздохнул Гутюша, он, видно, размышлял в том же направлении. — Ты уж рассказывай, какой гвоздь, а то у меня чердак съехал набок. Я так и чуял, плохо дело, сразу, как мумец засмердел…
Я рассказала все, исповедуясь перед будущей жертвой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69