Он шел против ветра и думал, что скоро камни прикроют его. Между ними ветер дул тише. Кьюлаэра успокоился, он шел петляя, выбирая места, где поменьше снега. Скоро наконец, уйдя за громадные камни, Кьюлаэра вышел на открытое место и замер, увидев перед собой седовласую фигуру в черном одеянии.
Мудрец насмешливо улыбался.
— Как... как ты сюда попал, Миротворец? — запинаясь, проговорил Кьюлаэра.
— Очень быстро, уверяю тебя.
— Но как?
И только теперь Кьюлаэра понял, насколько бессмысленным было задавать этот вопрос шаману, и решил задать другой вопрос:
— Как ты узнал, что я убежал? Ты спал!
— Я никогда не сплю настолько глубоко, чтобы не знать, где ты находишься, — заверил его Миротворец. — С этой ночи я буду следить за каждым твоим шагом, Кьюлаэра, не важно, как крепко буду я спать! Пойдем вернемся к нашим друзьям. Было бы предательством бросить их в этом диком краю.
В его словах не было ни малейшей угрозы, но, произнося их, он обеими руками сжимал посох, и выражение его глаз напомнило Кьюлаэре о том, как всякий раз он оказывался слаб по сравнению с учителем. В какой-то момент ощущение магических доспехов на теле чуть не вынудило воина к спору, сопротивлению, а воспоминания о тысячах побоев вдруг ожили так ярко, что дали бы достаточно злобы для броска, но он также вспомнил, как ему достались эти доспехи, как они с Миротворцем плечом к плечу встречали опасности, и понял, что не способен испытать даже самой легкой неприязни к старику. Он вздохнул и сдался:
— Как скажешь, Миротворец. Значит, назад. В лагерь.
Мудрец рассмеялся, похлопал его по плечу, и они пошли назад, туда, где лежали огромные валуны.
Глава 20
Это, конечно, была не последняя попытка. Теперь с рвением кающегося грешника Кьюлаэра горел желанием расплатиться за все свои былые грехи, пусть и с риском для собственной жизни. По дороге он часами изводил Миротворца уговорами, приставаниями, нытьем:
— Это надо сделать, Миротворец! Молодые расы не могут ждать! За каждый час нашего промедления посланцы Боленкара подкупают еще одного гнома, еще одного эльфа, еще одного человека! Лишний день отсрочки — это одной битвой больше. Так и до лишней войны недалеко. Надо идти на юг!
— На юг надо будет идти тогда, когда мы сможем победить, — поправлял его мудрец. — Пусть будет, как будет, Кьюлаэра. Если ты ударишь, не будучи готов, Боленкар победит и в результате принесет в тысячу раз больше бед, чем успеет в ожидании твоего меча!
Но Кьюлаэра не мог позволить, чтобы все было, как было, — он не отставал от Миротворца, пока наконец Йокот однажды не рявкнул на него, чтобы он заткнулся, поскольку гному это все уже надоело до смерти.
На следующий день Кьюлаэра снова прицепился к Миротворцу, изводил и умолял его, пока наконец мудрец не набросился на него сам:
— Иди на юг без меча и его победоносной силы — ты погибнешь, ничего не добившись и ничего не совершив за всю свою жизнь, Кьюлаэра! Ты правда этого хочешь?
— Конечно нет! — Китишейн подошла и уставилась на него широко раскрытыми глазами. — Как ты смеешь сделать меня вдовой, не успев даже жениться на мне!
Опешивший Кьюлаэра повернулся к ней.
Китишейн вспыхнула и опустила глаза.
— Ну, может, ты и не собирался... но я тешила себя...
— Конечно, собирался! Или хотел больше всего на свете! Хотя я не был уверен, что ты согласишься, если я спрошу.
Радость и счастье вспыхнули в ее глазах; она вскинула голову и предложила:
— Попробуй.
— Я боюсь, — пробормотал Кьюлаэра. — Я боюсь попросить, пока не сделано это дело. Потом, если Боленкар будет мертв, а я жив, я, наверное, решусь попросить.
Китишейн вздрогнула от неожиданного прилива желания и прижалась к Кьюлаэре.
— Не могу смириться с мыслью, что ты погибнешь! Может быть, я сказала глупость про то, что жду не дождусь, когда стану твоей женой...
— Нет, — резко ответил Миротворец. — Если ты обручишься или будешь близка с ним, ты ослабишь его удар тревогой за твою судьбу. Ты должна оставаться девственницей, Китишейн, девственницей и лучницей, пока не кончится война. Потом ты можешь заново начинать строить свою жизнь.
Китишейн опустила глаза.
— Это будет тяжело, Миротворец, тяжело будет ждать.
— Никогда больше не скажу, что на свете не бывает чудес, — прошептал Кьюлаэра, не спускавший с нее глаз.
Больше в этот день он не сказал ни слова о том, что ему надо идти на юг.
Но ночью он снова попытался сбежать.
Он снова дождался, пока все уснут, снова отползал дюйм за дюймом, снова поднялся на ноги и бесшумно побежал в ночь. Но на этот раз остановился среди валунов, а потом осторожно пошел обратно по собственным следам и так добрался таким образом до высокой сосны. Там он присел, высоко подпрыгнул, схватился за ветвь и подтянулся. Забравшись на высоту двадцать футов, он уселся поближе к стволу, обхватил его рукой и стал ждать утра.
Но ждать ему пришлось совсем не так долго. Меньше чем через полчаса появился огромный медведь, иноходью бредущий по снегу. Кьюлаэра посмотрел на него с удивлением: какой медведь выйдет из берлоги зимой? И что пробудило его от долгой зимней спячки?
Голод!
Любопытство Кьюлаэры сильно поугасло. Он смотрел на медведя, и ужас мало-помалу начинал охватывать его: зверь побродил туда-сюда и приблизился к его дереву!
Медведь встал на задние лапы, потянулся, посмотрел сквозь сучья и встретился глазами с Кьюлаэрой, который, словно зачарованный, не мог отвести от зверя глаз, повторяя:
— Уходи, медведь! Уходи!
Зверь оказался очень непослушным. Вцепившись огромными лапами в ствол, он начал взбираться на дерево.
У Кьюлаэры от страха заболел живот. Ему безумно захотелось, чтобы у него был сейчас с собой обещанный мудрецом меч, но так как меча не было, вытащил из ножен старый.
Медведь добрался до нижних ветвей и, пользуясь ими как лестницей, стал хвататься за одну ветку и ставить ноги на другую, пониже. Он взбирался все выше и выше, все ближе и ближе к человеку. Кьюлаэра посмотрел вверх; он мог взобраться еще на пять футов выше, а дальше ствол становился слишком тонким и не смог бы выдержать двоих. Он посмотрел на соседнее дерево, подумал, сможет ли перепрыгнуть на него, не упав и не разбившись насмерть. Решив, что не сможет, он повернулся к медведю и начал готовиться к схватке. Если суждено умереть, лучше умереть сражаясь, а не спасаясь бегством, а он, возможно, вовсе и не погибнет, если доспехи Аграпакса способны справиться не только с человеческими мечами, но и с медвежьими когтями.
Медведь взобрался еще чуть выше, его голова уже была рядом с ногами Кьюлаэры. Кьюлаэра приготовился ударить его, как только зверь переберется на следующую ветку. Но медведь смотрел на него взглядом, в котором не было ни голода, ни злобы. Он открыл пасть, но, вместо того чтобы прорычать, сказал:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103
Мудрец насмешливо улыбался.
— Как... как ты сюда попал, Миротворец? — запинаясь, проговорил Кьюлаэра.
— Очень быстро, уверяю тебя.
— Но как?
И только теперь Кьюлаэра понял, насколько бессмысленным было задавать этот вопрос шаману, и решил задать другой вопрос:
— Как ты узнал, что я убежал? Ты спал!
— Я никогда не сплю настолько глубоко, чтобы не знать, где ты находишься, — заверил его Миротворец. — С этой ночи я буду следить за каждым твоим шагом, Кьюлаэра, не важно, как крепко буду я спать! Пойдем вернемся к нашим друзьям. Было бы предательством бросить их в этом диком краю.
В его словах не было ни малейшей угрозы, но, произнося их, он обеими руками сжимал посох, и выражение его глаз напомнило Кьюлаэре о том, как всякий раз он оказывался слаб по сравнению с учителем. В какой-то момент ощущение магических доспехов на теле чуть не вынудило воина к спору, сопротивлению, а воспоминания о тысячах побоев вдруг ожили так ярко, что дали бы достаточно злобы для броска, но он также вспомнил, как ему достались эти доспехи, как они с Миротворцем плечом к плечу встречали опасности, и понял, что не способен испытать даже самой легкой неприязни к старику. Он вздохнул и сдался:
— Как скажешь, Миротворец. Значит, назад. В лагерь.
Мудрец рассмеялся, похлопал его по плечу, и они пошли назад, туда, где лежали огромные валуны.
Глава 20
Это, конечно, была не последняя попытка. Теперь с рвением кающегося грешника Кьюлаэра горел желанием расплатиться за все свои былые грехи, пусть и с риском для собственной жизни. По дороге он часами изводил Миротворца уговорами, приставаниями, нытьем:
— Это надо сделать, Миротворец! Молодые расы не могут ждать! За каждый час нашего промедления посланцы Боленкара подкупают еще одного гнома, еще одного эльфа, еще одного человека! Лишний день отсрочки — это одной битвой больше. Так и до лишней войны недалеко. Надо идти на юг!
— На юг надо будет идти тогда, когда мы сможем победить, — поправлял его мудрец. — Пусть будет, как будет, Кьюлаэра. Если ты ударишь, не будучи готов, Боленкар победит и в результате принесет в тысячу раз больше бед, чем успеет в ожидании твоего меча!
Но Кьюлаэра не мог позволить, чтобы все было, как было, — он не отставал от Миротворца, пока наконец Йокот однажды не рявкнул на него, чтобы он заткнулся, поскольку гному это все уже надоело до смерти.
На следующий день Кьюлаэра снова прицепился к Миротворцу, изводил и умолял его, пока наконец мудрец не набросился на него сам:
— Иди на юг без меча и его победоносной силы — ты погибнешь, ничего не добившись и ничего не совершив за всю свою жизнь, Кьюлаэра! Ты правда этого хочешь?
— Конечно нет! — Китишейн подошла и уставилась на него широко раскрытыми глазами. — Как ты смеешь сделать меня вдовой, не успев даже жениться на мне!
Опешивший Кьюлаэра повернулся к ней.
Китишейн вспыхнула и опустила глаза.
— Ну, может, ты и не собирался... но я тешила себя...
— Конечно, собирался! Или хотел больше всего на свете! Хотя я не был уверен, что ты согласишься, если я спрошу.
Радость и счастье вспыхнули в ее глазах; она вскинула голову и предложила:
— Попробуй.
— Я боюсь, — пробормотал Кьюлаэра. — Я боюсь попросить, пока не сделано это дело. Потом, если Боленкар будет мертв, а я жив, я, наверное, решусь попросить.
Китишейн вздрогнула от неожиданного прилива желания и прижалась к Кьюлаэре.
— Не могу смириться с мыслью, что ты погибнешь! Может быть, я сказала глупость про то, что жду не дождусь, когда стану твоей женой...
— Нет, — резко ответил Миротворец. — Если ты обручишься или будешь близка с ним, ты ослабишь его удар тревогой за твою судьбу. Ты должна оставаться девственницей, Китишейн, девственницей и лучницей, пока не кончится война. Потом ты можешь заново начинать строить свою жизнь.
Китишейн опустила глаза.
— Это будет тяжело, Миротворец, тяжело будет ждать.
— Никогда больше не скажу, что на свете не бывает чудес, — прошептал Кьюлаэра, не спускавший с нее глаз.
Больше в этот день он не сказал ни слова о том, что ему надо идти на юг.
Но ночью он снова попытался сбежать.
Он снова дождался, пока все уснут, снова отползал дюйм за дюймом, снова поднялся на ноги и бесшумно побежал в ночь. Но на этот раз остановился среди валунов, а потом осторожно пошел обратно по собственным следам и так добрался таким образом до высокой сосны. Там он присел, высоко подпрыгнул, схватился за ветвь и подтянулся. Забравшись на высоту двадцать футов, он уселся поближе к стволу, обхватил его рукой и стал ждать утра.
Но ждать ему пришлось совсем не так долго. Меньше чем через полчаса появился огромный медведь, иноходью бредущий по снегу. Кьюлаэра посмотрел на него с удивлением: какой медведь выйдет из берлоги зимой? И что пробудило его от долгой зимней спячки?
Голод!
Любопытство Кьюлаэры сильно поугасло. Он смотрел на медведя, и ужас мало-помалу начинал охватывать его: зверь побродил туда-сюда и приблизился к его дереву!
Медведь встал на задние лапы, потянулся, посмотрел сквозь сучья и встретился глазами с Кьюлаэрой, который, словно зачарованный, не мог отвести от зверя глаз, повторяя:
— Уходи, медведь! Уходи!
Зверь оказался очень непослушным. Вцепившись огромными лапами в ствол, он начал взбираться на дерево.
У Кьюлаэры от страха заболел живот. Ему безумно захотелось, чтобы у него был сейчас с собой обещанный мудрецом меч, но так как меча не было, вытащил из ножен старый.
Медведь добрался до нижних ветвей и, пользуясь ими как лестницей, стал хвататься за одну ветку и ставить ноги на другую, пониже. Он взбирался все выше и выше, все ближе и ближе к человеку. Кьюлаэра посмотрел вверх; он мог взобраться еще на пять футов выше, а дальше ствол становился слишком тонким и не смог бы выдержать двоих. Он посмотрел на соседнее дерево, подумал, сможет ли перепрыгнуть на него, не упав и не разбившись насмерть. Решив, что не сможет, он повернулся к медведю и начал готовиться к схватке. Если суждено умереть, лучше умереть сражаясь, а не спасаясь бегством, а он, возможно, вовсе и не погибнет, если доспехи Аграпакса способны справиться не только с человеческими мечами, но и с медвежьими когтями.
Медведь взобрался еще чуть выше, его голова уже была рядом с ногами Кьюлаэры. Кьюлаэра приготовился ударить его, как только зверь переберется на следующую ветку. Но медведь смотрел на него взглядом, в котором не было ни голода, ни злобы. Он открыл пасть, но, вместо того чтобы прорычать, сказал:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103