– Да армия не допустит!
– А что именно в Петербурге, господа? – уже в полном тоне озабоченности спросил Гулай.
– У образованных нервы сдали, – выдавил Офросимов.
Со всей остротой своей и Грохолец не мог сообразить больше, чем узнал:
– Восстал петроградский гарнизон. Власть захватили 12 членов Думы. Все министры арестованы.
– А… Государь? – невольно сразу спрашивалось. (В прежней привычке Гулая было – говорить «царь», как все говорят в обществе, но среди офицеров это звучало грубо.)
– Ничего не известно.
– И неужели дело членов Думы арестовывать министров? – выдюживал, высиживал из себя Офросимов. – Да ни за что армия не допустит!
– А откуда известно? – добивался Гулай, уж про немецкий плакат что теперь.
– Слухи, – пожал узкими плечами Грохолец. – Но уже по всем телефонам, через всех солдат.
– Но если так, – соображал Гулай, – тогда почему ж командование прямо не объявит?
Грохолец медленно поводил головой в кивке, как бы узнавая невидимое, пришедшее:
– Начальник дивизии сейчас вызывает командиров полков – и… – и? – ещё удивлялся, – полковых священников.
И вот эти священники – как на панихиду – больше всего и убеждали.
Офросимов сидел крутой тучей.
И уже не на шутку передалось Гулаю – нет, тут не забавой пахнет. И он тоже сидел – хмурой глыбой.
А тонкий, подвижный командир батальона, при своей части и при оружии, готовый и к бою и к смерти, как всегда, – что мог?…
Вся острота его была упёрта во что-то тупое, неизвестное.
Со всеми их чувствами и мыслями ничего от них не зависело – а как решит начальство.
410
Именно в дни наибольшего напряжения – наименьшая возможность восстановить силы. Две ночи подряд полностью разрушили Рузскому, не отдохнёшь и днём. И эту третью ночь грозили развалить, – но после двух часов ночи пришёл, наконец, второй Манифест – и, кажется, государственный кризис кончился. И Рузский велел Данилову ни за что себя не будить, лёг со снотворным, расслабился, заснул.
Данилов бы тоже охотно всхрапнул, но – должность начальника штаба, да и сложением он был куда крепче Рузского, да и моложе.
Оставалась, кажется, только техника: передать в три своих армии, и на Карельский перешеек, и в Балтийский флот все полученные свыше документы – ещё раз отречение Николая, отречение Михаила, приказ №1 Николая Николаевича, – и сдыхались, и спать ложись. Но не тут-то было.
Последовал телеграфный вызов с необычным соединением: от Западного фронта. Квецинский вызвал Данилова. И передал, что главкозап – в большой тревоге и недоверии (не объяснил – кому не доверяет, но получалось так, что Ставке): Манифест Михаила ничьей подписью не скреплён – и, стало быть, недействителен. И Эверт не хочет его публиковать, пока не получит решения остальных Главнокомандующих.
Тут и Данилову просветило: действительно! Манифест Николая скреплён Фредериксом, а Михаила – никем. Неряшливость, неумелость – или тут какой-то смысл?… Очень стал осторожничать Эверт… Однако и будить Рузского не мог Данилов взять на себя. Пусть у Эверта Манифест и полежит.
Хотя, например, все волнения в Балтийском флоте и Ставка, и штаб Северного фронта объясняли именно задержкой первого Манифеста: если бы сразу его объявили – никаких бы волнений и не было.
И с Северного – Манифесты потекли. И Ставка предполагала, что всё течёт нормально. Досылала запрос: сообщить, как будет принято объявление актов войсками и населением.
Но тут Болдырев досмотрелся и принёс Данилову: в приказе №1 Николая Николаевича была фраза: «витязи земли русской! – знаю, как много готовы вы отдать на благо России и престола …», – но какой же к чертям теперь престол, если мы передаём отречение Михаила?
Действительно, получалась несуразность. И Манифест Михаила и приказ Николая Николаевича просто помечены одним и тем же 3 марта, а часы не ставятся, – и вот поплывут недоумения по всем войскам.
Болдырев предлагал: сократить «и престола», оставить только «благо России». Но Данилов и вообще был служака, и к Николаю Николаевичу у него оставалось старое почтение совместной службы, – как это сократить Верховного Главнокомандующего? мы не имеем права. В тот момент, когда великий князь писал, – престол ещё был.
Будить Рузского? Опять же нельзя. Стал звонить Лукомскому: может быть, приказ великого князя пока задержать до выяснения? Верховный сам исправит? Лукомский тоже стал в тупик: задерживать не имеем права, а может быть так истолковать – что и отречение Михаила сошло к нам с высоты престола? – Нет! будут везде тяжёлые недоразумения, кто поймёт эти тонкости? Тогда, предложил Лукомский, пустить приказ Верховного заметно раньше Манифеста? – Но это уже упущено, мы спешили передать Манифесты. – И правильно.
Неразрешимо. И будить Рузского нельзя. И Алексеев – не согласен ничего сокращать и требовал приказ Верховного тоже рассылать.
Нет, на Северном решили подождать. Конец ночи и рассветные часы ничего не решают, приказ Верховного держали. Наконец вдвоём, Данилов с Болдыревым, решились будить главкосева.
В комнате была полутьма: уже снаружи дневной свет, но шторы. Рузский проснулся болезненно, даже со стоном. И с упрёком. Выслушал.
– Чушь какая…
Ну конечно анахронизм. Ну конечно «и престола» уже оскорбительно драло ухо фальшью.
Пока они ему объясняли – Данилов сев у кровати, Болдырев стоя за ним, а счастливый сон непоправимо ускользнул. Но вытянув ноги под одеялом, уже тому был рад Рузский, что не надо ему подниматься, одеваться, не надо к телеграфу идти. В 63 года закачают… Бумагу он и посмотреть не взял у Данилова, он оценивал со слуха, присмежа глаза.
Анахронизм… Не только в этом «престоле», но в самом Николае Николаевиче, вздутом в качестве Верховного. Позавчера вокруг отречения столько было борьбы, что Рузский не решился возразить сразу в этом. А на самом деле это было беспомощное, жалкое движение вспять. Делали великий исторический шаг – и тут же трусливо виляли.
Вот и каркала ворона – «и престола», – а сыр падал. Поразительно неисправимый старый дурак, как можно настолько не чувствовать времени? Конечно никакой «престол» в приказ идти не может. Можно было и самим догадаться, не будить.
Так ведь – и Алексеев!… О старательный писарь! И как же решился – собирать совещание Главнокомандующих?…
Нет, только единством с новым правительством и держимся мы теперь.
411
(газетное)
МАНИФЕСТ НИКОЛАЯ II
ОТРЕЧЕНИЕ ВЕЛИКОГО КНЯЗЯ МИХАИЛА АЛЕКСАНДРОВИЧА
ПОДРОБНОСТИ ОТРЕЧЕНИЯ
– Что же мне делать? – тихо спросил Царь.
– Отречься от престола, – ответил представитель Временного Правительства.
Царю тут же был дан для подписи заготовленный заранее акт отречения, и Царь подписал его.
РАДИОТЕЛЕГРАММА ЗА ГРАНИЦУ.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258 259 260 261 262 263 264 265 266 267 268 269 270 271 272 273 274 275 276 277 278 279 280 281 282 283 284 285 286 287 288 289 290 291 292 293 294 295 296 297 298 299 300 301 302 303 304 305 306 307 308 309 310 311 312 313 314 315 316 317 318 319 320 321 322 323 324 325 326 327
– А что именно в Петербурге, господа? – уже в полном тоне озабоченности спросил Гулай.
– У образованных нервы сдали, – выдавил Офросимов.
Со всей остротой своей и Грохолец не мог сообразить больше, чем узнал:
– Восстал петроградский гарнизон. Власть захватили 12 членов Думы. Все министры арестованы.
– А… Государь? – невольно сразу спрашивалось. (В прежней привычке Гулая было – говорить «царь», как все говорят в обществе, но среди офицеров это звучало грубо.)
– Ничего не известно.
– И неужели дело членов Думы арестовывать министров? – выдюживал, высиживал из себя Офросимов. – Да ни за что армия не допустит!
– А откуда известно? – добивался Гулай, уж про немецкий плакат что теперь.
– Слухи, – пожал узкими плечами Грохолец. – Но уже по всем телефонам, через всех солдат.
– Но если так, – соображал Гулай, – тогда почему ж командование прямо не объявит?
Грохолец медленно поводил головой в кивке, как бы узнавая невидимое, пришедшее:
– Начальник дивизии сейчас вызывает командиров полков – и… – и? – ещё удивлялся, – полковых священников.
И вот эти священники – как на панихиду – больше всего и убеждали.
Офросимов сидел крутой тучей.
И уже не на шутку передалось Гулаю – нет, тут не забавой пахнет. И он тоже сидел – хмурой глыбой.
А тонкий, подвижный командир батальона, при своей части и при оружии, готовый и к бою и к смерти, как всегда, – что мог?…
Вся острота его была упёрта во что-то тупое, неизвестное.
Со всеми их чувствами и мыслями ничего от них не зависело – а как решит начальство.
410
Именно в дни наибольшего напряжения – наименьшая возможность восстановить силы. Две ночи подряд полностью разрушили Рузскому, не отдохнёшь и днём. И эту третью ночь грозили развалить, – но после двух часов ночи пришёл, наконец, второй Манифест – и, кажется, государственный кризис кончился. И Рузский велел Данилову ни за что себя не будить, лёг со снотворным, расслабился, заснул.
Данилов бы тоже охотно всхрапнул, но – должность начальника штаба, да и сложением он был куда крепче Рузского, да и моложе.
Оставалась, кажется, только техника: передать в три своих армии, и на Карельский перешеек, и в Балтийский флот все полученные свыше документы – ещё раз отречение Николая, отречение Михаила, приказ №1 Николая Николаевича, – и сдыхались, и спать ложись. Но не тут-то было.
Последовал телеграфный вызов с необычным соединением: от Западного фронта. Квецинский вызвал Данилова. И передал, что главкозап – в большой тревоге и недоверии (не объяснил – кому не доверяет, но получалось так, что Ставке): Манифест Михаила ничьей подписью не скреплён – и, стало быть, недействителен. И Эверт не хочет его публиковать, пока не получит решения остальных Главнокомандующих.
Тут и Данилову просветило: действительно! Манифест Николая скреплён Фредериксом, а Михаила – никем. Неряшливость, неумелость – или тут какой-то смысл?… Очень стал осторожничать Эверт… Однако и будить Рузского не мог Данилов взять на себя. Пусть у Эверта Манифест и полежит.
Хотя, например, все волнения в Балтийском флоте и Ставка, и штаб Северного фронта объясняли именно задержкой первого Манифеста: если бы сразу его объявили – никаких бы волнений и не было.
И с Северного – Манифесты потекли. И Ставка предполагала, что всё течёт нормально. Досылала запрос: сообщить, как будет принято объявление актов войсками и населением.
Но тут Болдырев досмотрелся и принёс Данилову: в приказе №1 Николая Николаевича была фраза: «витязи земли русской! – знаю, как много готовы вы отдать на благо России и престола …», – но какой же к чертям теперь престол, если мы передаём отречение Михаила?
Действительно, получалась несуразность. И Манифест Михаила и приказ Николая Николаевича просто помечены одним и тем же 3 марта, а часы не ставятся, – и вот поплывут недоумения по всем войскам.
Болдырев предлагал: сократить «и престола», оставить только «благо России». Но Данилов и вообще был служака, и к Николаю Николаевичу у него оставалось старое почтение совместной службы, – как это сократить Верховного Главнокомандующего? мы не имеем права. В тот момент, когда великий князь писал, – престол ещё был.
Будить Рузского? Опять же нельзя. Стал звонить Лукомскому: может быть, приказ великого князя пока задержать до выяснения? Верховный сам исправит? Лукомский тоже стал в тупик: задерживать не имеем права, а может быть так истолковать – что и отречение Михаила сошло к нам с высоты престола? – Нет! будут везде тяжёлые недоразумения, кто поймёт эти тонкости? Тогда, предложил Лукомский, пустить приказ Верховного заметно раньше Манифеста? – Но это уже упущено, мы спешили передать Манифесты. – И правильно.
Неразрешимо. И будить Рузского нельзя. И Алексеев – не согласен ничего сокращать и требовал приказ Верховного тоже рассылать.
Нет, на Северном решили подождать. Конец ночи и рассветные часы ничего не решают, приказ Верховного держали. Наконец вдвоём, Данилов с Болдыревым, решились будить главкосева.
В комнате была полутьма: уже снаружи дневной свет, но шторы. Рузский проснулся болезненно, даже со стоном. И с упрёком. Выслушал.
– Чушь какая…
Ну конечно анахронизм. Ну конечно «и престола» уже оскорбительно драло ухо фальшью.
Пока они ему объясняли – Данилов сев у кровати, Болдырев стоя за ним, а счастливый сон непоправимо ускользнул. Но вытянув ноги под одеялом, уже тому был рад Рузский, что не надо ему подниматься, одеваться, не надо к телеграфу идти. В 63 года закачают… Бумагу он и посмотреть не взял у Данилова, он оценивал со слуха, присмежа глаза.
Анахронизм… Не только в этом «престоле», но в самом Николае Николаевиче, вздутом в качестве Верховного. Позавчера вокруг отречения столько было борьбы, что Рузский не решился возразить сразу в этом. А на самом деле это было беспомощное, жалкое движение вспять. Делали великий исторический шаг – и тут же трусливо виляли.
Вот и каркала ворона – «и престола», – а сыр падал. Поразительно неисправимый старый дурак, как можно настолько не чувствовать времени? Конечно никакой «престол» в приказ идти не может. Можно было и самим догадаться, не будить.
Так ведь – и Алексеев!… О старательный писарь! И как же решился – собирать совещание Главнокомандующих?…
Нет, только единством с новым правительством и держимся мы теперь.
411
(газетное)
МАНИФЕСТ НИКОЛАЯ II
ОТРЕЧЕНИЕ ВЕЛИКОГО КНЯЗЯ МИХАИЛА АЛЕКСАНДРОВИЧА
ПОДРОБНОСТИ ОТРЕЧЕНИЯ
– Что же мне делать? – тихо спросил Царь.
– Отречься от престола, – ответил представитель Временного Правительства.
Царю тут же был дан для подписи заготовленный заранее акт отречения, и Царь подписал его.
РАДИОТЕЛЕГРАММА ЗА ГРАНИЦУ.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258 259 260 261 262 263 264 265 266 267 268 269 270 271 272 273 274 275 276 277 278 279 280 281 282 283 284 285 286 287 288 289 290 291 292 293 294 295 296 297 298 299 300 301 302 303 304 305 306 307 308 309 310 311 312 313 314 315 316 317 318 319 320 321 322 323 324 325 326 327