..
Мои слова неприятно его резанули, я видел это по его лицу.
— Я не политик и не принадлежу ни к какой партии... Я просто рабочий и прекрасно понимаю, что жалкие права, которых мы добились с таким трудом, вот-вот уплывут от нас, если мы не будем едины. Вот почему я и возглавил наш профсоюзный комитет...
— А от меня-то что вам конкретно нужно?
— В отношении вас у меня есть такое предложение. Стать членом нашего комитета такому человеку, как вы, конечно, не дадут, это ясно. Но мы имеем право создать при комитете совещательную группу из людей, чей опыт может быть полезен в нашей работе. Вот в эту группу я и предлагаю вам войти...
У него хорошее, открытое лицо. Человеку с таким лицом можно верить. А если все-таки ловушка? Тогда опять все сначала? Волчьей тенью подкрадется на рассвете к дому полицейский фургон... Забарабанят в дверь... Вытащат сонного из постели... Родится сын, а я в тюрьме?.. И снова валяться на полу, на циновке под тощим одеялом? Бр-р...
— Должен вас огорчить: я не желаю принимать участие в вашей работе — ни в профсоюзной, ни в какой другой. Но вы со своей стороны могли бы мне очень помочь. В ближайшее время )
я собираюсь закончить работу над книгой, которую когда-то начал, и мне могут потребоваться некоторые сведения. Я вас разыщу тогда сам...
Он встал. Неторопливо так, с достоинством, как человек, который сам решает, когда ему закончить беседу. Пожал протянутую ему руку.
— Всего хорошего, господин Халиль!
Я не сомневался, что он на этом не успокоится. Я просто был уверен в этом. Но прошла неделя, другая, третья, а он не показывался. Меня стала разбирать досада. С одной стороны, вроде бы все нормально. Ведь я же сам ему сказал, что не желаю никаких контактов с их комитетом, а если мне потребуется, сумею его найти. И все-таки немного неприятно, когда вот так, не скрывая, тебе показывают, что не очень-то в тебе нуждаются. Мол, невелика птица, нечего с ним цацкаться! Его время прошло, что с него теперь проку?.. Да кто он вообще такой, этот Сайд Абу Карам, чтобы так обо мне думать? Подумаешь, великий профсоюзный вождь! Простой наладчик... В наши дни в профсоюзах вообще одни ничтожества. А я — профессиональный политик, борец, у меня за плечами тюремные казематы, скитания, подполье. У меня, наконец, есть имя! До каких же пор я буду вот так отсиживаться в сторонке? Тратить свою жизнь на то, чтобы возиться с этими бумажонками, с этими постылыми папками ради неизвестно чьих интересов. Ради паршивого жалованья? Сайд хоть по крайней мере еще пытается что-то делать, сопротивляется, не поддается тем, кто по кусочку распродает страну.
Я снимаю телефонную трубку и вызываю к себе секретаршу. Входит. Длинное платье плотно обтягивает бедра. Голова повязана белым платком — последний крик моды среди "правоверных" мусульманок.
— Инас, я хочу узнать у вас кое-что об одном из рабочих. Сайд Абу Карам — вы его знаете?
Лиидее напрягается, в глазах зажигается огонек настороженности.
— Сайд Абу Карам? Слышала о таком, хотя вообще-то я с ним незнакома...
— А что вы о нем слышали?
— Про него говорят, что он любит мутить воду.
— Что вы имеете в виду?
— Ну, что он вечно не в ладах с начальством... Потом... — она запнулась, — говорят, что он коммунист...
— Даже так?
Как быть, спросить ее или, может, не стоит? Э, была не была!
— А про меня такое тоже говорят?
Мнется, не знает, что сказать. Глаза забегали, как мыши в мышеловке.
— Да, и про вас так говорят. Но люди знают, вы ведь теперь исправились...
Кровь бросается мне в голову. Сердце куда-то проваливается и, кажется, сейчас остановится совсем. Поднимаю глаза и встречаюсь с невинным взглядом человека, который доверил свой разум всевышнему, полностью освободив свои извилины от излишней нагрузки. Ну что с нее возьмешь? Она ведь сама не понимает, что говорит.
— А почему про Сайда говорят, что он коммунист?
— Он не постится в рамадан, никогда не молится.
— Да, но таких людей много! Молчит, не знает, что сказать.
— Вы-то сами что думаете?
— Я думаю, что молиться и соблюдать пост обязан каждый.
— Да нет, я спрашиваю, что вы думаете о Сайде?
— Да мало ли что я думаю! Я вообще этим не интересуюсь. И ни с кем особенно не знаюсь...
Вот тут ты, милая, врешь. Знаешься, и еще как! Например, с начальником отдела безопасности. Потому-то тебя и определили ко мне секретаршей. Ну да ладно, придет день, и я от тебя избавлюсь. Ишь как шарит глазами по кабинету. Впрочем, иногда она делает это не только глазами — обыскивает мой кабинет по утрам до моего прихода. А посмотришь — тихоня тихоней, мухи не обидит.
— Спасибо, Инас. Вы можете идти.
Иди, иди, дорогая, и поскорее доложи о нашей беседе своему ухажеру из отдела безопасности. Плевать! Семь бед — один ответ. А все-таки надо от нее избавляться — и чем скорее, тем лучше. Мне вообще от многого теперь придется избавляться. Постоял в сторонке, хватит... Разыщу Сайда, а там будь что будет.
III
На процессе об убийстве этой американки, Рут Харрисон, я проходил как свидетель. Правда, когда пришел мой черед говорить, они своими вопросами из меня чуть ли не обвиняемого сделали. Ну и народ! Да только я не поддался, не стал с ними заводиться — только хуже для Халиля будет. Про себя решил твердо: врать не стану, но говорить буду в его пользу. Вначале рассказал о себе. Так мол, и так. Зовут меня Сайд Абу Карам, возраст — сорок лет, работал в те дни наладчиком оборудования в таблеточном цехе фармацевтической компании "Фивы"... Уроженец провинции Асуан, шести месяцев от роду переехал с родителями на постоянное жительство в Каир. Образование — неполное среднее, окончил также техническое училище, слесарное отделение. По окончании учебы работал в Хелуане, переходил с места на место, потому как занялся профсоюзной деятельностью и стал конфликтовать с начальством. В конце концов устроился в компанию "Фивы" — один мой родственник, он поваром у президента компании служит, замолвил за меня словечко...
Теперь вот ушел, работаю в частной мастерской по ремонту автомашин в Асуане. Хозяин тоже мне родственником приходится. Почему ушел? Да хотели меня в Асьют перебросить, на склады. Это все после забастовки началось, года три назад. Обвинили меня тогда в подстрекательстве. В ту пору я был председателем заводского профсоюзного комитета. А так случилось, что в это самое время компания "Фивы" затеяла переговоры с французской фирмой "Ла Рошель" насчет превращения нашего предприятия в один из филиалов этой самой фирмы. Разговоры тут пошли всякие — "рационализация производства", "упорядочение рабочих мест"... Но мы-то, рабочие, знали, чем все это пахнет: не меньше двухсот человек будут выброшены на улицу...
С Халилем Мансуром мы были большие друзья. Познакомился я с ним после его назначения к нам и до сих пор, несмотря на все, что случилось, питаю к нему самые лучшие чувства.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42
Мои слова неприятно его резанули, я видел это по его лицу.
— Я не политик и не принадлежу ни к какой партии... Я просто рабочий и прекрасно понимаю, что жалкие права, которых мы добились с таким трудом, вот-вот уплывут от нас, если мы не будем едины. Вот почему я и возглавил наш профсоюзный комитет...
— А от меня-то что вам конкретно нужно?
— В отношении вас у меня есть такое предложение. Стать членом нашего комитета такому человеку, как вы, конечно, не дадут, это ясно. Но мы имеем право создать при комитете совещательную группу из людей, чей опыт может быть полезен в нашей работе. Вот в эту группу я и предлагаю вам войти...
У него хорошее, открытое лицо. Человеку с таким лицом можно верить. А если все-таки ловушка? Тогда опять все сначала? Волчьей тенью подкрадется на рассвете к дому полицейский фургон... Забарабанят в дверь... Вытащат сонного из постели... Родится сын, а я в тюрьме?.. И снова валяться на полу, на циновке под тощим одеялом? Бр-р...
— Должен вас огорчить: я не желаю принимать участие в вашей работе — ни в профсоюзной, ни в какой другой. Но вы со своей стороны могли бы мне очень помочь. В ближайшее время )
я собираюсь закончить работу над книгой, которую когда-то начал, и мне могут потребоваться некоторые сведения. Я вас разыщу тогда сам...
Он встал. Неторопливо так, с достоинством, как человек, который сам решает, когда ему закончить беседу. Пожал протянутую ему руку.
— Всего хорошего, господин Халиль!
Я не сомневался, что он на этом не успокоится. Я просто был уверен в этом. Но прошла неделя, другая, третья, а он не показывался. Меня стала разбирать досада. С одной стороны, вроде бы все нормально. Ведь я же сам ему сказал, что не желаю никаких контактов с их комитетом, а если мне потребуется, сумею его найти. И все-таки немного неприятно, когда вот так, не скрывая, тебе показывают, что не очень-то в тебе нуждаются. Мол, невелика птица, нечего с ним цацкаться! Его время прошло, что с него теперь проку?.. Да кто он вообще такой, этот Сайд Абу Карам, чтобы так обо мне думать? Подумаешь, великий профсоюзный вождь! Простой наладчик... В наши дни в профсоюзах вообще одни ничтожества. А я — профессиональный политик, борец, у меня за плечами тюремные казематы, скитания, подполье. У меня, наконец, есть имя! До каких же пор я буду вот так отсиживаться в сторонке? Тратить свою жизнь на то, чтобы возиться с этими бумажонками, с этими постылыми папками ради неизвестно чьих интересов. Ради паршивого жалованья? Сайд хоть по крайней мере еще пытается что-то делать, сопротивляется, не поддается тем, кто по кусочку распродает страну.
Я снимаю телефонную трубку и вызываю к себе секретаршу. Входит. Длинное платье плотно обтягивает бедра. Голова повязана белым платком — последний крик моды среди "правоверных" мусульманок.
— Инас, я хочу узнать у вас кое-что об одном из рабочих. Сайд Абу Карам — вы его знаете?
Лиидее напрягается, в глазах зажигается огонек настороженности.
— Сайд Абу Карам? Слышала о таком, хотя вообще-то я с ним незнакома...
— А что вы о нем слышали?
— Про него говорят, что он любит мутить воду.
— Что вы имеете в виду?
— Ну, что он вечно не в ладах с начальством... Потом... — она запнулась, — говорят, что он коммунист...
— Даже так?
Как быть, спросить ее или, может, не стоит? Э, была не была!
— А про меня такое тоже говорят?
Мнется, не знает, что сказать. Глаза забегали, как мыши в мышеловке.
— Да, и про вас так говорят. Но люди знают, вы ведь теперь исправились...
Кровь бросается мне в голову. Сердце куда-то проваливается и, кажется, сейчас остановится совсем. Поднимаю глаза и встречаюсь с невинным взглядом человека, который доверил свой разум всевышнему, полностью освободив свои извилины от излишней нагрузки. Ну что с нее возьмешь? Она ведь сама не понимает, что говорит.
— А почему про Сайда говорят, что он коммунист?
— Он не постится в рамадан, никогда не молится.
— Да, но таких людей много! Молчит, не знает, что сказать.
— Вы-то сами что думаете?
— Я думаю, что молиться и соблюдать пост обязан каждый.
— Да нет, я спрашиваю, что вы думаете о Сайде?
— Да мало ли что я думаю! Я вообще этим не интересуюсь. И ни с кем особенно не знаюсь...
Вот тут ты, милая, врешь. Знаешься, и еще как! Например, с начальником отдела безопасности. Потому-то тебя и определили ко мне секретаршей. Ну да ладно, придет день, и я от тебя избавлюсь. Ишь как шарит глазами по кабинету. Впрочем, иногда она делает это не только глазами — обыскивает мой кабинет по утрам до моего прихода. А посмотришь — тихоня тихоней, мухи не обидит.
— Спасибо, Инас. Вы можете идти.
Иди, иди, дорогая, и поскорее доложи о нашей беседе своему ухажеру из отдела безопасности. Плевать! Семь бед — один ответ. А все-таки надо от нее избавляться — и чем скорее, тем лучше. Мне вообще от многого теперь придется избавляться. Постоял в сторонке, хватит... Разыщу Сайда, а там будь что будет.
III
На процессе об убийстве этой американки, Рут Харрисон, я проходил как свидетель. Правда, когда пришел мой черед говорить, они своими вопросами из меня чуть ли не обвиняемого сделали. Ну и народ! Да только я не поддался, не стал с ними заводиться — только хуже для Халиля будет. Про себя решил твердо: врать не стану, но говорить буду в его пользу. Вначале рассказал о себе. Так мол, и так. Зовут меня Сайд Абу Карам, возраст — сорок лет, работал в те дни наладчиком оборудования в таблеточном цехе фармацевтической компании "Фивы"... Уроженец провинции Асуан, шести месяцев от роду переехал с родителями на постоянное жительство в Каир. Образование — неполное среднее, окончил также техническое училище, слесарное отделение. По окончании учебы работал в Хелуане, переходил с места на место, потому как занялся профсоюзной деятельностью и стал конфликтовать с начальством. В конце концов устроился в компанию "Фивы" — один мой родственник, он поваром у президента компании служит, замолвил за меня словечко...
Теперь вот ушел, работаю в частной мастерской по ремонту автомашин в Асуане. Хозяин тоже мне родственником приходится. Почему ушел? Да хотели меня в Асьют перебросить, на склады. Это все после забастовки началось, года три назад. Обвинили меня тогда в подстрекательстве. В ту пору я был председателем заводского профсоюзного комитета. А так случилось, что в это самое время компания "Фивы" затеяла переговоры с французской фирмой "Ла Рошель" насчет превращения нашего предприятия в один из филиалов этой самой фирмы. Разговоры тут пошли всякие — "рационализация производства", "упорядочение рабочих мест"... Но мы-то, рабочие, знали, чем все это пахнет: не меньше двухсот человек будут выброшены на улицу...
С Халилем Мансуром мы были большие друзья. Познакомился я с ним после его назначения к нам и до сих пор, несмотря на все, что случилось, питаю к нему самые лучшие чувства.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42