Не могу же я упустить такого свидетеля, как муж убитой. Все по закону, говорю, никаких нарушений. А он свое гнет. Дескать, плохо я понимаю, в чем моя задача как генерального прокурора. Мое дело, оказывается, не законность блюсти, а радеть в первую очередь об интересах государства, о его престиже, его добрых отношениях с друзьями. Какими — мог бы и не пояснять, дураку понятно. "Между прочим, нетрудно было сообразить, что чета Харрисон — люди, уважаемые в обществе, не какие-то там..." — "Да знаю я, знаю. Но поймите же и меня тоже: дело ведь нешуточное, речь идет о жизни человека. Мой долг до конца разобраться, убийца он, в конце концов, или нет". — "Так ты, что же, до сих пор в этом не разобрался?" А ему, стало быть, все ясно? Завидная уверенность. Ладно еще, когда об этом твердят молодцы из ведомства общественной безопасности, с этих спрос невелик. Но Яхья Саадани?! Коли так, плохо дело. Уж он-то хорошо знает, что думают те, кто "повыше", те самые, за кем всегда последнее слово. "Но я вызвал тебя сегодня не затем, чтобы полемизировать тут с тобой о том, что законно, а что нет. И инструктировать тебя тоже не собираюсь. Просто считаю, настало время полностью ввести тебя в курс дела, а там — поступай как знаешь... Разумеется, ты помнишь, что на следствии Халиль Мансур говорил о двух магнитофонных кассетах, которые у него изъяли при обыске работники Управления общественной безопасности?" Я-то помню, а вот когда он успел так дотошно изучить материалы следствия? Все знает, до мелочей.
Он подошел к небольшому черному сейфу в стене, достал две кассеты и выложил их передо мной на стол. Я почувствовал, как по спине пробежал неприятный холодок: в этих пленках отчетливо присутствовала какая-то незримая угроза. Вложив одну из кассет в магнитофон, он немного прокрутил пленку вперед, услышал мужской голос, вернул запись на начало и нажал на "стоп". "Я хочу, чтобы ты прослушал обе пленки предельно внимательно. Первая — это разговор Харрисона с женой в Париже, он сам мне это подтвердил, когда заходил ко мне в офис. Правда, порывался тогда же забрать эту запись, но я не дал, упросил его повременить. Ну а вторая — разговор Халиля Мансура с Рут Харрисон, по-моему, как раз накануне ее убийства... В общем, для тебя это в некотором роде подарок судьбы, ты ведь любишь судебные дела "с изюминкой", не так ли?" И он включил магнитофон.
Голос Рут Харрисон, будто бы пришедший с того света. Комната, где мы сидим, во власти призраков. Ощущение места и времени исчезает, и кажется, что сам я вот-вот тоже обращусь во что-то бестелесное... Жутко... А пленка все крутится, крутится. И я, как слабый челн, ношусь в бурных страшных волнах — жалкий, безвольный, неспособный мыслить, утративший возможность что-либо чувствовать. Я могу только слушать, и я слушаю, слушаю, слушаю, как огромное ухо, которое будто срослось с этим магнитофоном ш всасывает в себя несущиеся оттуда слова и звуки, а потом кидает их куда-то мне в душу, в самый темный, дальний угол. Здесь, под замком, они будут надежно упрятаны, отсюда им не ускользнуть. Моя душа — могила, и сам я теперь мертвец. Все, конец.
И вдруг — тишина. Ощущение как после обморока. Трудно
дышать, не хватает воздуха. Медленно, с трудом прихожу в себя. Голова, руки — мои, спина вроде бы тоже. Он сидит напротив и сверлит меня своим леденящим взглядом. Смеется. Жутковатое это зрелище, смеющийся череп, так и кажется, вот-вот бросится душить... Поднимаюсь и, как старик, ковыляю к двери, ноги не держат. Он провожает меня и на прощание сует мне холодную ладонь. Рукопожатие змеи...
Тупо гляжу в окно машины. Сейчас приеду. Привычный круг по дорожке к подъезду. Стремительно скатывается по ступенькам швейцар, предупредительно открывает дверцу. "С добрым утром, ваше превосходительство!" Иду по лестнице, ноги как чужие. А вокруг люди, и все на меня смотрят. Вот проклятье, да что же это с ногами? Надо сделать над собой усилие. У входа толпа журналистов. "Сегодня никаких заявлений не будет. Процесс подходит к концу. Суду необходима спокойная обстановка". — "Но, ваше превосходительство, читатели требуют!.. Мы не можем игнорировать общественное мнение!.. Мы же демократическая страна!.. Одно только слово — на кого работал Халиль Мансур? На Советы? На болгар? На венгров?" Э, да не все ли теперь равно? "На всех, на всех работал..."
На скамье подсудимых Мансур, по бокам полицейские. Он достает из кармана пачку сигарет, вынимает одну, закуривает и глядит в мою сторону. Наши взгляды встречаются, и я читаю в его глазах: а убийца-то все-таки не я. Убийца — ты, и ты это знаешь. Как же ты будешь жить теперь? Сумеешь ли спокойно спать по ночам?

1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42