Он в ответ снова лязгнул зубами. Да, волчище, твои мысли понятны. Думаешь об одном — как бы съесть...
— А может, правда, пришел за смертью, а?
Из последних сил волк рванулся — вот уже он рядом со мной.
— Я спрашиваю: будешь ли ты доволен, если убью тебя?
Морда волка дрожит от злобы. Душа его рвется к крови, он жаждет достать меня зубами, да не осталось сил...
Я ткнул своей палкой ему в глотку.
— Значит, сожрал всех овец у Бекзат, а теперь желаешь человечьего мяса, а? Проткнуть твою бездонную глотку, которая никогда не насытится? Здесь земля нашего колхоза. Ты — мой волк, моего колхоза. Могу заколоть и овцу, и тебя, если пожелаю. Вижу — ты не хочешь умирать. Я тоже. Кто из нас двоих сильнее, тот владеет жизнью другого. Я сильнее. Однако я понимаю: если убьешь меня — для того, чтоб насытить желудок. Я же в тебе не нуждаюсь: мне не нужна даже твоя шкура, оставляю ее тебе. Чтобы содрать твою шкуру, на это нужно ведь время и силы. К тому же, если совсем по-честному, я тебя жалею. Я думаю, может, если бы выучить, стал бы ты хорошей собакой, охранял бы овец, а? Нет, конечно, из тебя не выйдет собаки. Но я не настолько стар и не так обессилел, как ты, я должен бороться с сильным волком. Я не стану тебя убивать. Силу, которую я потрачу, чтобы убить тебя, лучше использую, чтобы скорее добраться к Бекзат. Идем, хочешь — следуй за мной. Я заберу тебя вниз, если пожелаешь. Способен понять человечность, а, волк? Хочешь, я откормлю тебя? Э, вижу, ты разжиреешь, а потом порвешь цепь и покажешь свою волчью сущность! Я не верю тебе. Вижу, вижу — глаза у тебя нехорошие, морда твоя — недобрая. Да, пока у тебя волчьи зубы — значит, и волчья душа, не способен забыть, что ты волк.
Концом палки я ударил по волчьим глазам, по зубам, по морде. Зубы звякнули о железный наконечник палки — он схватил, закусил и держит что есть силы. Раз встряхнул и еще... Тянет палку к себе, я — к себе. Все же я оказался сильнее, выдернул палку из волчьих зубов. Так мы померялись силами. В волчьих глазах залегла тоска. Или он потерял надежду убить, или вправду совсем обессилел, не знаю, — больше он не открыл пасти.
— Ну, прощай, волчище сердитый, — я ухожу. Мое дело — бороться с сильным, ты же умрешь и сам.
Я повернулся и пошел своей дорогой. Волк завыл мне вслед. Голос его теперь зазвучал иначе — казалось, он не выл, а плакал. Ты же знаешь меня — я вернулся и посмотрел на волка. Эх, вот еще чудо, ведь он и вправду плакал, довелось мне увидеть слезы на волчьих глазах...
— Тот, кто умеет плакать, знал бы меру, когда убивал овец. Я не могу пожалеть тебя. Пришло твое время. Пусть снег задавит тебя. Пусть стиснет, лишит подвижности, задушит. Больше мне нечего тебе сказать. Вознеси свою печаль богу. Плачь, излей тоску в слезах. Видишь — у тебя даже не осталось слез, чтобы плакать!
Я двинулся дальше. Налетел ветер, рассеял туман — он поднялся к вершинам скал. Слава богу, стало хоть видно вокруг! Ветер в горах гудит по-иному, не так, как в долине, — воет, точно голодный волк. Может, сжалился ветер над волком, заговорил с ним, а может, это сам волк подает голос? Воет, глядя мне вслед? Плачет, горюет и воет: мол, упустил добычу? Я думаю, был бы он сыт, тогда бы голос его звучал по-другому! Я думаю о себе, сравниваю себя с волком. Оказавшись, как он, в западне, я завыл бы, заплакал бы? Не знаю... Видел, как он спрыгнул с вершины скалы? Сделал бы я то же, услышав внизу голос волка? Да, конечно. Или волк бы тогда съел меня, либо я — его. Убил бы и съел — как змею? Да, я, Серкебай, ради жизни съевший змею, съел бы и волка...
Голос волка все дальше, слабее. Постепенно совсем исчезает. Я продолжал свой путь, не зная, сколько еще осталось... Скорей бы кыштоо, скорей бы увидеть Бекзат! Как тяжело одному... Встреча с волком нагнала тоску. Впереди — скала. Что там чернеет под выступом, будто даже шевелится? Я внимательно присмотрелся — вижу: да это ворон! Самый настоящий ворон! Что-то долбит в снегу клювом. Раскинутые рога. Значит, горный козел, — видно, подох от голода, застыл. Шкура примерзла к костям, не поддается клюву, как ни старается ворон — вкладывает всю силу. Да, на морозе туша обратилась в камень — ворон не может пробить шкуру козла... Увидел меня, посмотрел и будто обрадовался: бог посылал ему теплое мясо, если скоро умрет человек... Ворон... За одно мгновение мысль моя облетела весь мир. Сито жизни.. Почудилось: ворон, взмахивая крыльями, опускается мне на спину, собираясь насытиться плотью. Вот уж кому не жаль человека! Отдирает кусками мясо, глотает... Сердце мое кольнуло от страха, скорее открыл глаза. Задумался всего на мгновенье — смотрю, а ворон уже рядом, подобрался совсем близко... Ох, нехороший у ворона взгляд — голодный. Только что был ведь другим — застывшим, ледяным, безнадежным. Вдруг сделался оживленным. Вижу — так и поедает меня глазами ворон. Да и всегда-то его взгляд неприятен, даже если насытил желудок, но когда сам голодный, холодный, взгляд становится в сто раз голоднее. Конечно, подобное встречаем и в людях — есть ведь люди с повадками ворона... Да, еще говорят, что глаза ворона— исцеляющее лекарство и глаз стервятника —- тоже. Может ли излечить глаз убийцы? Говорят, что стервятник видит очень далеко —- за пять сотен верст. И если добудешь отвар его глаз, обостряется взгляд ослабевших глаз человека. Ох, должно быть, как хорошо видеть так далеко!.. Далеко... видеть — что? То, что ищет стервятник? Видеть добычу? Нет, таких глаз мне не нужно... Глаза ворона разве бывают когда-нибудь сытыми? Я ведь сказал — поедал меня ворон глазами. Насытился этим? Нет, напротив, стал голоднее прежнего. Оживился было на минуту и опять ослабел без пищи... Видно, скоро умрет... Смерть ворона... Не ворон над погибшим человеком — человек над вороном, а?
Это ворон или туман? На моих глазах ворон превратился в туман. И я тоже обернулся туманом. Неужели оба сделались мягкими, оба неуловимыми, холодными, как туман? Я думаю: есть ли в вороне кровь? Шевелится — значит, осталась. Сколько в нем крови? Один глоток? А, кто знает! Подожди, разгляжу его хорошенько. Смотри-ка, он уже совсем близко! В другое время, подпрыгивая, убежал бы, завидев меня. Теперь же будто нарочно хочет приблизиться. Разглядывает меня, как я его? Может, прикидывает, сколько крови во мне? Хочет наброситься, если достанет? Посмотрим! А все же хорошо, что он шевелится возле. В таком гиблом месте каждое живое существо для человека поддержка. И тот, кто станет клевать твое тело, — тоже поддержка? Я к ворону, он ко мне — так сближаемся. От меня к ворону переходит тепло, от него на меня веет холодом. Ворон— он разве с холодной кровью?
Вот уже рядом... Распахивает клюв, смотрит на меня с вожделением.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96
— А может, правда, пришел за смертью, а?
Из последних сил волк рванулся — вот уже он рядом со мной.
— Я спрашиваю: будешь ли ты доволен, если убью тебя?
Морда волка дрожит от злобы. Душа его рвется к крови, он жаждет достать меня зубами, да не осталось сил...
Я ткнул своей палкой ему в глотку.
— Значит, сожрал всех овец у Бекзат, а теперь желаешь человечьего мяса, а? Проткнуть твою бездонную глотку, которая никогда не насытится? Здесь земля нашего колхоза. Ты — мой волк, моего колхоза. Могу заколоть и овцу, и тебя, если пожелаю. Вижу — ты не хочешь умирать. Я тоже. Кто из нас двоих сильнее, тот владеет жизнью другого. Я сильнее. Однако я понимаю: если убьешь меня — для того, чтоб насытить желудок. Я же в тебе не нуждаюсь: мне не нужна даже твоя шкура, оставляю ее тебе. Чтобы содрать твою шкуру, на это нужно ведь время и силы. К тому же, если совсем по-честному, я тебя жалею. Я думаю, может, если бы выучить, стал бы ты хорошей собакой, охранял бы овец, а? Нет, конечно, из тебя не выйдет собаки. Но я не настолько стар и не так обессилел, как ты, я должен бороться с сильным волком. Я не стану тебя убивать. Силу, которую я потрачу, чтобы убить тебя, лучше использую, чтобы скорее добраться к Бекзат. Идем, хочешь — следуй за мной. Я заберу тебя вниз, если пожелаешь. Способен понять человечность, а, волк? Хочешь, я откормлю тебя? Э, вижу, ты разжиреешь, а потом порвешь цепь и покажешь свою волчью сущность! Я не верю тебе. Вижу, вижу — глаза у тебя нехорошие, морда твоя — недобрая. Да, пока у тебя волчьи зубы — значит, и волчья душа, не способен забыть, что ты волк.
Концом палки я ударил по волчьим глазам, по зубам, по морде. Зубы звякнули о железный наконечник палки — он схватил, закусил и держит что есть силы. Раз встряхнул и еще... Тянет палку к себе, я — к себе. Все же я оказался сильнее, выдернул палку из волчьих зубов. Так мы померялись силами. В волчьих глазах залегла тоска. Или он потерял надежду убить, или вправду совсем обессилел, не знаю, — больше он не открыл пасти.
— Ну, прощай, волчище сердитый, — я ухожу. Мое дело — бороться с сильным, ты же умрешь и сам.
Я повернулся и пошел своей дорогой. Волк завыл мне вслед. Голос его теперь зазвучал иначе — казалось, он не выл, а плакал. Ты же знаешь меня — я вернулся и посмотрел на волка. Эх, вот еще чудо, ведь он и вправду плакал, довелось мне увидеть слезы на волчьих глазах...
— Тот, кто умеет плакать, знал бы меру, когда убивал овец. Я не могу пожалеть тебя. Пришло твое время. Пусть снег задавит тебя. Пусть стиснет, лишит подвижности, задушит. Больше мне нечего тебе сказать. Вознеси свою печаль богу. Плачь, излей тоску в слезах. Видишь — у тебя даже не осталось слез, чтобы плакать!
Я двинулся дальше. Налетел ветер, рассеял туман — он поднялся к вершинам скал. Слава богу, стало хоть видно вокруг! Ветер в горах гудит по-иному, не так, как в долине, — воет, точно голодный волк. Может, сжалился ветер над волком, заговорил с ним, а может, это сам волк подает голос? Воет, глядя мне вслед? Плачет, горюет и воет: мол, упустил добычу? Я думаю, был бы он сыт, тогда бы голос его звучал по-другому! Я думаю о себе, сравниваю себя с волком. Оказавшись, как он, в западне, я завыл бы, заплакал бы? Не знаю... Видел, как он спрыгнул с вершины скалы? Сделал бы я то же, услышав внизу голос волка? Да, конечно. Или волк бы тогда съел меня, либо я — его. Убил бы и съел — как змею? Да, я, Серкебай, ради жизни съевший змею, съел бы и волка...
Голос волка все дальше, слабее. Постепенно совсем исчезает. Я продолжал свой путь, не зная, сколько еще осталось... Скорей бы кыштоо, скорей бы увидеть Бекзат! Как тяжело одному... Встреча с волком нагнала тоску. Впереди — скала. Что там чернеет под выступом, будто даже шевелится? Я внимательно присмотрелся — вижу: да это ворон! Самый настоящий ворон! Что-то долбит в снегу клювом. Раскинутые рога. Значит, горный козел, — видно, подох от голода, застыл. Шкура примерзла к костям, не поддается клюву, как ни старается ворон — вкладывает всю силу. Да, на морозе туша обратилась в камень — ворон не может пробить шкуру козла... Увидел меня, посмотрел и будто обрадовался: бог посылал ему теплое мясо, если скоро умрет человек... Ворон... За одно мгновение мысль моя облетела весь мир. Сито жизни.. Почудилось: ворон, взмахивая крыльями, опускается мне на спину, собираясь насытиться плотью. Вот уж кому не жаль человека! Отдирает кусками мясо, глотает... Сердце мое кольнуло от страха, скорее открыл глаза. Задумался всего на мгновенье — смотрю, а ворон уже рядом, подобрался совсем близко... Ох, нехороший у ворона взгляд — голодный. Только что был ведь другим — застывшим, ледяным, безнадежным. Вдруг сделался оживленным. Вижу — так и поедает меня глазами ворон. Да и всегда-то его взгляд неприятен, даже если насытил желудок, но когда сам голодный, холодный, взгляд становится в сто раз голоднее. Конечно, подобное встречаем и в людях — есть ведь люди с повадками ворона... Да, еще говорят, что глаза ворона— исцеляющее лекарство и глаз стервятника —- тоже. Может ли излечить глаз убийцы? Говорят, что стервятник видит очень далеко —- за пять сотен верст. И если добудешь отвар его глаз, обостряется взгляд ослабевших глаз человека. Ох, должно быть, как хорошо видеть так далеко!.. Далеко... видеть — что? То, что ищет стервятник? Видеть добычу? Нет, таких глаз мне не нужно... Глаза ворона разве бывают когда-нибудь сытыми? Я ведь сказал — поедал меня ворон глазами. Насытился этим? Нет, напротив, стал голоднее прежнего. Оживился было на минуту и опять ослабел без пищи... Видно, скоро умрет... Смерть ворона... Не ворон над погибшим человеком — человек над вороном, а?
Это ворон или туман? На моих глазах ворон превратился в туман. И я тоже обернулся туманом. Неужели оба сделались мягкими, оба неуловимыми, холодными, как туман? Я думаю: есть ли в вороне кровь? Шевелится — значит, осталась. Сколько в нем крови? Один глоток? А, кто знает! Подожди, разгляжу его хорошенько. Смотри-ка, он уже совсем близко! В другое время, подпрыгивая, убежал бы, завидев меня. Теперь же будто нарочно хочет приблизиться. Разглядывает меня, как я его? Может, прикидывает, сколько крови во мне? Хочет наброситься, если достанет? Посмотрим! А все же хорошо, что он шевелится возле. В таком гиблом месте каждое живое существо для человека поддержка. И тот, кто станет клевать твое тело, — тоже поддержка? Я к ворону, он ко мне — так сближаемся. От меня к ворону переходит тепло, от него на меня веет холодом. Ворон— он разве с холодной кровью?
Вот уже рядом... Распахивает клюв, смотрит на меня с вожделением.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96