.. А что бы я сделал, если б она расшумелась? Да, если бы взял ее — не отдохнул бы... Одно хорошо: захватила бы что-нибудь поесть.
Вот и Серкебай-жар. Издали кажется прежним, а подойдешь сюда — и видишь: совсем другим стал Красный яр. Ну-ка, где та расселина, в которой гнездились ястребы? Нет ее уже, размыло, верно... А на том выступе, где куст можжевельника,— там я, спустившись на аркане, остановился осмотреться и передохнуть...
Еще белый ястреб! Тот самый? Другой? Откуда он вылетел? Откуда-то пониже можжевельника, а? Хотя самой расселины уже нет, обосновался, видно, на привычном месте, под защитой куста. Вот это и есть родина! Ласточки и грачи за тысячи километров весной прилетают в свои гнезда. Они счастливы в своих гнездах, особенно ласточки. Да, они чем-то близки к человеку. Недаром свободно влетают в дом человека, будто в свой дом, строят гнезда под его крышей. Не только человек, и пернатые возвращаются издалека, чтобы вывести потомство на родине. Улетают снова — и опять возвращаются со своими выросшими птенцами. В этом святость родины — она наделяет детьми и человека, и птиц... Конечно, этот белый ястреб приспособился к нашему лету, зиме, весне и осени, глаза и крылья привыкли ко всему — здесь нет для него лучшего гнезда, чем Серкебай-жар, нет лучшей родины, чем киргизская земля.
Но ведь я тогда унес всех птиц, что были в расселине. Откуда же этот ястреб, чей потомок? Может быть, случайно остался зимовать или же улетел от хозяина, которому я отдал его? А может, это уже их внуки, правнуки?
Темнеет. Появляются звезды. Ветер переменил направление. Кто-то нажимает на сигнал машины. Беспокоится? В темноте трудно ходить но горам, пора спуститься, горы прекрасны, а поднимешься наверх — поднимается и настроение, мысли переполняют тебя, появляется бодрость...
Как тихо, а? Лишь ветерок шелестит в кустах можжевельника, будто шепчутся они. О чем, уж не обо мне ли? Я ведь сегодня их гость. Когда приходит гость — всё радуется... — и кусты и деревья. И пшеница, и скот, и кусты любят музыку, любят и гостя тоже... Здесь ночью — музыка... Нет, это птица... видно, ждала наступления темноты. А вот, соперничая с ней, трелью рассыпался соловей. О чем он поет? Хочет сказать о своей мечте? Страстно желает недостижимого? А может быть, просто зовет ясный день, чтобы солнце согревало землю, чтобы пролился дождь и воздух был чист, а жизнь— прекрасна, и чтоб много распустилось цветов?.. Пусть будет больше воды, пусть всегда зеленеют листья и всегда поспевают плоды!.. Пением он убаюкивает природу. Травы, цветы наслаждаются легкой трелью, его голос для них — как луч солнца, благотворный дождь и тепло. Его голос расправляет морщины на склонах гор. Он приносит покой и сон мне, гостю, оставшемуся здесь ночевать. Соловьи поют, соперничая друг с другом, сладкой и нежной делают эту ночь, эту землю. Слушая ласковый голос, и сам превращаешься в соловья, — в душе рождается песня. Вот это и есть наша земля, земля соловьев, цветов, солнца, любви... Каждый глазок цветка глядит любовью... Вот соловей уже тянет меня за ресницы, я засыпаю... Соловей укачивает... Мелодия вливается в сон...
Всю ночь проспал!
Видеть ясный, прозрачный рассвет—возможно ли лучше счастье! Чувствуешь себя молодым и сильным...
Птицы поют... Меня усыпил соловей, угостил своей мелодией. Гора, лесок, соловей... родные братья, а? Мы все родня. Если не станет одного, жизнь других сделается беднее. Вот она какова, Чуйская долина...
Вернуться в село, пока народ еще не поднялся?..
В ушах моих зазвучала песня. Кто это поет? Очень похоже на голос Комурчу. Хотя откуда ему взяться здесь... Нужно посмотреть, оглядеться. Ну конечно, скалы похожи на Комурчу, щебет птиц рассказывает о Комурчу. А ведь правда: птицы поют голосом Комурчу! Как было бы хорошо, если б полил дождь. Подобно Комурчу, я разделся бы донага, подставил себя дождю... Однако он был другой породы. Выдержу ли, что выдержал он?
Солнце взошло. Земля в солнечных лучах. Язык птиц зазвучал по-иному. Земля открыла глаза, горы расправили плечи, деревья встряхнулись. Солнце запело, гора запела.
Где-то внизу бурлит река.
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
ЗМЕЯ
Крупными хлопьями падает снег. За день погода резко переменилась: ушло тепло и будто вдруг вернулась зима. Ночь. Серкебай один. Это улица, которой он не ходит обычно; специально выбрал сейчас потише, потемнее. В ушах еще звучат чужие слова искренние и притворные, перед глазами — глаза сидящих в зале... Одни улыбаются, другие раскрыты доверчиво, третьи не могут смотреть прямо, а некоторые вроде бы смеются, но приглядишься — с кончиков их ресниц словно бы капает яд..
Снег бьет в лицо, не дает открыть глаза, однако Серкебай видит —видит собрание, где только что сидел, откуда только что вышел.
Сколько было собраний за эти годы, сколько добрых слов, сколько ругани и споров... Встречался со знакомыми и незнакомыми, с родными и врагами, с женщинами и мужчинами, с умными и глупыми, с добродушными и хитрыми... со многих брал пример. Бывало, оставался побежденным... Да, он учился, сталкиваясь с людьми, каждое слово, каждый спор, встреча были нужны... Это легко сказать—- почти сорок лет был председателем... Один обругает, другой взглянет искоса, третий поблагодарит, четвертый проклянет — все это нужно выдержать. Всем не угодишь... Когда уговорами, когда бранью и даже... плеткой... было и такое... А Кызалак, избранный только что председателем... Тогда он был ребенком. Только-только кончилась война... Все было истощено: кони, быки, машины и даже сама земля... Да разве только земля? А люди? Кто не поглядывал в эти дни на дорогу? Кто не ждал б никого с дороги войны?
Счастливы казались дома, откуда выходили инвалиды, опиравшиеся на костыли. Рады их семьи — все же живыми вернулись они домой. Соседи, встречая на улице, завидуют, однако хотя и здороваются радостно, в голосе их слышна тоска; словно добавляют про себя:
«Дай бог, чтобы и наш хозяин вернулся... Пусть с костылями — лишь бы вернулся...»
В каком запустении стояли тогда дома, были заброшены сады... Лишь одно — наша победа, давало радость; эта радость царила над всем, ее чувствовал каждый дом, каждый человек. Да и дереву, горе, реке, камню... — всему давала она вдохновение и надежду. Лишь это вдохновение заставляло людей высоко держать голову, заставляло работать не зная усталости. А там... Иногда человек и лошадь пристально смотрели друг на друга, ах, как взгляд одного отражался во взгляде другого! Они смотрели друг на друга, то обвиняя, то жалея, то понимая, то не понимая, то проклиная, то сочувствуя...
Все запаздывало тогда. Поздно закончились пахота, сев, поздно поспело, мало того, поздно растаял ледник на вершине горы... Сколько ни затачивай плуг —лемеха не входили в землю; сколько ни стегай коня — стоял без сил, опустив голову.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96
Вот и Серкебай-жар. Издали кажется прежним, а подойдешь сюда — и видишь: совсем другим стал Красный яр. Ну-ка, где та расселина, в которой гнездились ястребы? Нет ее уже, размыло, верно... А на том выступе, где куст можжевельника,— там я, спустившись на аркане, остановился осмотреться и передохнуть...
Еще белый ястреб! Тот самый? Другой? Откуда он вылетел? Откуда-то пониже можжевельника, а? Хотя самой расселины уже нет, обосновался, видно, на привычном месте, под защитой куста. Вот это и есть родина! Ласточки и грачи за тысячи километров весной прилетают в свои гнезда. Они счастливы в своих гнездах, особенно ласточки. Да, они чем-то близки к человеку. Недаром свободно влетают в дом человека, будто в свой дом, строят гнезда под его крышей. Не только человек, и пернатые возвращаются издалека, чтобы вывести потомство на родине. Улетают снова — и опять возвращаются со своими выросшими птенцами. В этом святость родины — она наделяет детьми и человека, и птиц... Конечно, этот белый ястреб приспособился к нашему лету, зиме, весне и осени, глаза и крылья привыкли ко всему — здесь нет для него лучшего гнезда, чем Серкебай-жар, нет лучшей родины, чем киргизская земля.
Но ведь я тогда унес всех птиц, что были в расселине. Откуда же этот ястреб, чей потомок? Может быть, случайно остался зимовать или же улетел от хозяина, которому я отдал его? А может, это уже их внуки, правнуки?
Темнеет. Появляются звезды. Ветер переменил направление. Кто-то нажимает на сигнал машины. Беспокоится? В темноте трудно ходить но горам, пора спуститься, горы прекрасны, а поднимешься наверх — поднимается и настроение, мысли переполняют тебя, появляется бодрость...
Как тихо, а? Лишь ветерок шелестит в кустах можжевельника, будто шепчутся они. О чем, уж не обо мне ли? Я ведь сегодня их гость. Когда приходит гость — всё радуется... — и кусты и деревья. И пшеница, и скот, и кусты любят музыку, любят и гостя тоже... Здесь ночью — музыка... Нет, это птица... видно, ждала наступления темноты. А вот, соперничая с ней, трелью рассыпался соловей. О чем он поет? Хочет сказать о своей мечте? Страстно желает недостижимого? А может быть, просто зовет ясный день, чтобы солнце согревало землю, чтобы пролился дождь и воздух был чист, а жизнь— прекрасна, и чтоб много распустилось цветов?.. Пусть будет больше воды, пусть всегда зеленеют листья и всегда поспевают плоды!.. Пением он убаюкивает природу. Травы, цветы наслаждаются легкой трелью, его голос для них — как луч солнца, благотворный дождь и тепло. Его голос расправляет морщины на склонах гор. Он приносит покой и сон мне, гостю, оставшемуся здесь ночевать. Соловьи поют, соперничая друг с другом, сладкой и нежной делают эту ночь, эту землю. Слушая ласковый голос, и сам превращаешься в соловья, — в душе рождается песня. Вот это и есть наша земля, земля соловьев, цветов, солнца, любви... Каждый глазок цветка глядит любовью... Вот соловей уже тянет меня за ресницы, я засыпаю... Соловей укачивает... Мелодия вливается в сон...
Всю ночь проспал!
Видеть ясный, прозрачный рассвет—возможно ли лучше счастье! Чувствуешь себя молодым и сильным...
Птицы поют... Меня усыпил соловей, угостил своей мелодией. Гора, лесок, соловей... родные братья, а? Мы все родня. Если не станет одного, жизнь других сделается беднее. Вот она какова, Чуйская долина...
Вернуться в село, пока народ еще не поднялся?..
В ушах моих зазвучала песня. Кто это поет? Очень похоже на голос Комурчу. Хотя откуда ему взяться здесь... Нужно посмотреть, оглядеться. Ну конечно, скалы похожи на Комурчу, щебет птиц рассказывает о Комурчу. А ведь правда: птицы поют голосом Комурчу! Как было бы хорошо, если б полил дождь. Подобно Комурчу, я разделся бы донага, подставил себя дождю... Однако он был другой породы. Выдержу ли, что выдержал он?
Солнце взошло. Земля в солнечных лучах. Язык птиц зазвучал по-иному. Земля открыла глаза, горы расправили плечи, деревья встряхнулись. Солнце запело, гора запела.
Где-то внизу бурлит река.
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
ЗМЕЯ
Крупными хлопьями падает снег. За день погода резко переменилась: ушло тепло и будто вдруг вернулась зима. Ночь. Серкебай один. Это улица, которой он не ходит обычно; специально выбрал сейчас потише, потемнее. В ушах еще звучат чужие слова искренние и притворные, перед глазами — глаза сидящих в зале... Одни улыбаются, другие раскрыты доверчиво, третьи не могут смотреть прямо, а некоторые вроде бы смеются, но приглядишься — с кончиков их ресниц словно бы капает яд..
Снег бьет в лицо, не дает открыть глаза, однако Серкебай видит —видит собрание, где только что сидел, откуда только что вышел.
Сколько было собраний за эти годы, сколько добрых слов, сколько ругани и споров... Встречался со знакомыми и незнакомыми, с родными и врагами, с женщинами и мужчинами, с умными и глупыми, с добродушными и хитрыми... со многих брал пример. Бывало, оставался побежденным... Да, он учился, сталкиваясь с людьми, каждое слово, каждый спор, встреча были нужны... Это легко сказать—- почти сорок лет был председателем... Один обругает, другой взглянет искоса, третий поблагодарит, четвертый проклянет — все это нужно выдержать. Всем не угодишь... Когда уговорами, когда бранью и даже... плеткой... было и такое... А Кызалак, избранный только что председателем... Тогда он был ребенком. Только-только кончилась война... Все было истощено: кони, быки, машины и даже сама земля... Да разве только земля? А люди? Кто не поглядывал в эти дни на дорогу? Кто не ждал б никого с дороги войны?
Счастливы казались дома, откуда выходили инвалиды, опиравшиеся на костыли. Рады их семьи — все же живыми вернулись они домой. Соседи, встречая на улице, завидуют, однако хотя и здороваются радостно, в голосе их слышна тоска; словно добавляют про себя:
«Дай бог, чтобы и наш хозяин вернулся... Пусть с костылями — лишь бы вернулся...»
В каком запустении стояли тогда дома, были заброшены сады... Лишь одно — наша победа, давало радость; эта радость царила над всем, ее чувствовал каждый дом, каждый человек. Да и дереву, горе, реке, камню... — всему давала она вдохновение и надежду. Лишь это вдохновение заставляло людей высоко держать голову, заставляло работать не зная усталости. А там... Иногда человек и лошадь пристально смотрели друг на друга, ах, как взгляд одного отражался во взгляде другого! Они смотрели друг на друга, то обвиняя, то жалея, то понимая, то не понимая, то проклиная, то сочувствуя...
Все запаздывало тогда. Поздно закончились пахота, сев, поздно поспело, мало того, поздно растаял ледник на вершине горы... Сколько ни затачивай плуг —лемеха не входили в землю; сколько ни стегай коня — стоял без сил, опустив голову.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96