— Ты быстроногий, — сказал он,— и будешь хорошо гоняться за скотиной. Животные слушаются тех, кто умеет быстро бегать. Пасти скот — работа нелегкая, и если ты с нею справишься, так справишься и кое с чем потруднее. Я сам это испытал. И скотина бывает зловредной, как прочие существа; если дать ей волю, она тебя загоняет. А ты нипочем не сдавайся — иначе тебе никакого уважения не будет. Хватай скотину за хвост и бей, тогда все сразу придет в порядок. Но смотри куда бьешь; корова дороже человека, со скотом всегда надо обращаться бережно!
Скотовод арендовал у муниципалитета выгон по ту сторону озера, между проселочной дорогой и местечком Лангеде. Выгон известен был под названием «Холм висельников», так как там проходил длинный каменный вал, где в старину стояли виселицы, — еще в те времена, когда каждое маленькое местечко имело свое лобное место и собственного палача. На выгоне попадались среди мусора и камней человеческие кости. За валом тянулись заросли вереска, чередуясь с луговинами, на которых я и пас свое стадо, состоявшее в первое лето из полусотни голов. Большая часть стада принадлежала моему хозяину. Тут были волы, телята, коровы, которые еще не отелились; некоторые коровы остались почему-то яловыми, хотя и ходили с быками. Трава на луговинах была тощая, и своих дойных коров хозяин здесь пасти не позволял. Кроме того, я пас скот, принадлежавший разным мелким крестьянам, дворы которых стояли вдоль дороги по обе стороны выгона. Эта чужая скотина паслась всегда особняком — в одиночку или попарно, как она привыкла стоять в хлеву. Хозяйское стадо не хотело знаться с чужими коровами, да и между собой животные не могли поладить, что доставляло мне много лишних хлопот.
Хотя я в полдень пригонял скот домой, мне все же давали и утром и после полудня большую корзинку с едой и крынку цельного молока — гораздо больше, чем я мог съесть и выпить. С высоты холма был виден наш новый дом, стоявший по другую сторону озера, и когда матери нужно было молоко, она вывешивала сигнал на стене около кухонной лестницы, а я в ответ махал курткой. Тогда Сине или Анна приходили за молоком, захватив для меня маленькую фляжку с горячим кофе. Пока я пил, сестра рылась в моей корзинке, где, кроме бутербродов, часто попадалось что-нибудь лакомое — пара яблок или блинчики.
— Мать просила тебе кланяться и сказать, чтобы ты не носил еду обратно, — сказала мне Сине в первый же раз. — Иначе тебе будут давать меньше.
Голода я теперь не знал, еды было вдоволь. Меня стали часто навещать городские мальчишки, вечно голодные и жадно смотревшие на мою корзинку; за бутерброд они охотно помогали мне пасти стадо. Вскоре у нас завелся и прейскурант в соответствии с качеством съестного: сыр и копченая колбаса ценились невысоко, разве только уж очень голодный мальчик соглашался больше двух раз прогнать скотину за кусок хлеба с сыром; за бутерброд с копченой колбасой гоняли чуточку дольше; а за бутерброд с ветчиной каждый мальчик с радостью проделывал это целых пять раз. Домашняя колбаса и жареная телятина ценилась в восемь прогонов.
Но все равно моего завтрака не хватало, чтобы расплатиться со всеми. Мы пасли стадо по очереди, но без всякой системы, и скотина доставляла нам порядочно хлопот. Поэтому нечего было опасаться, что я принесу домой остатки еды.
Вначале я немного скучал и, если удавалось, хоть ненадолго забегал каждый вечер домой. Особенно меня тянуло к младшим сестрам. Мать бывала утомлена и измучена после долгого трудового дня; она поворачивала меня во все стороны, смотрела — чистые ли у меня уши и не рваная ли на мне одежда, и потихоньку бранилась, пока чинила ее. Она не знала, о чем со мной разговаривать: я уже больше не был ее маленьким товарищем по работе, которому она все поверяла. Это очень огорчало меня. Но я кормил себя сам, и сознание этого поднимало мой дух.
Мне пошло на пользу, что я не жил дома: теперь, со стороны, мне было виднее, что там происходило. Дома я редко видел отца и мать вместе; теперь же я мог мысленно наблюдать за обоими одновременно и сравнивать их. Это немного отдалило меня от матери и, наоборот, способствовало тому, что я начал снисходительнее относиться к отцу.
— Где отец?—спросил я как-то, забежав домой.
— Зачем он тебе? — поинтересовалась мать.
И вдруг я понял, что соскучился по нем.
— Ну что же, если хочешь его видеть, твое желание очень легко исполнить, — заявила мать.— Отца не так-то трудно найти.
Мне показалось, что в ее голосе прозвучала насмешка. Я подождал немного и поспешил назад, боясь, как бы мне не попало от хозяина. Но в воскресенье случилось непостижимое: отец сам пришел на пастбище! Сестры рассказали ему, что я сидел и ждал его; со мной он, правда, ни словом об этом не обмолвился, но я видел по его глазам, что он доволен. И вдобавок он принес для моего кнута палку, на которой сам вырезал узор.
Теперь роковой вопрос о смысле жизни меня больше не волновал, но у меня было над чем призадуматься: я еще не постиг секрета, как надо пасти скотину, и очень неуверенно обращался со стадом, — я, так сказать, полагался на случай. Корзинка, всегда полная еды, позволяла мне не спешить с решением этой проблемы; когда приходили городские мальчики, они пасли за меня скотину, а я в это время валялся на траве,— словом, я становился глупее и ленивее оттого, что у меня было много съестного. Когда же мальчики не приходили, оказывалось, что я ничему не научился и мне трудно управляться со стадом.
Сначала я боялся хозяина. Он был молод и холост, и его обвиняли в том, что он слишком требователен в работе. Но скоро я понял, что о нем судили неправильно. Он когда-то был солдатом, учился в сельскохозяйственной школе и вернулся домой с новыми идеями, а этого здесь не любили.
Скотоводческая ферма Харильдов некогда принадлежала торговому дому, имевшему большие земельные владения. С течением времени торговый дом одолели конкуренты, и от него осталась одна небольшая лавочка, в которой торговали родители Харильда. Ханс Харильд, мой хозяин, вернувшись года два назад с военной службы, получил всю землю и перевел скотоводческую ферму на западную окраину города, а его родители остались жить на прежнем месте. Молодой хозяин намеревался перестроить ферму и собрал большие запасы леса и камня.
Я спал на одной кровати со старшим работником Петером Ибсеном. Первое время я его очень боялся. Но мать поговорила с Петером и обещала стирать ему белье, за это он должен был будить меня среди ночи. Вообще относился он ко мне хорошо. Если же со мной случалась беда, он не сплетничал и приказывал девушкам-работницам не болтать об этом никому. Я жил в страхе, что весь город узнает о моем позоре. Петер был единственным постоянным батраком на ферме, для других работ хозяин нанимал поденщиков, которые на ночь уходили домой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46