Во избежание опасного столкновения, учитель расположился вместе с Бел-чугом на галерее побеседовать, пока вернется адвокат. Стоял чудесный весенний день с благоуханием полевых цветов, с синевой небес, подобных волшебному зеркалу. Напротив, через дорогу, жестяный Христос недвижно замер на кресте, потупив долу глаза, точно понимая, что его муки несообразны с той могучей радостью жизни, которая веяла из всех пор пробужденного естества.
Священник все время думал, что лучше бы ему уйти, однако сидел, как привязанный. Они разговаривали меж собой, но от их голосов веяло таким холодом, что оба не могли глядеть друг другу в глаза. Чтобы смягчить собеседника, Белчуг завел речь о Лауре и о семье Пинти, зная, что Херделя любит похвастаться ими.
А ведь ты, должно быть, знал старика Пинтю еще раньше, ты же одно время учительствовал в Лекинце? — начал священник.
— Постой-ка, брат Ион, — сказал Херделя, и в самом деле просветлев. — Лекинц на белом свете много. Моя была глухая деревенька в долине Дюга, а сватова — городок по всей форме...
Тем временем в гостиной возмущенные г-жа Херделя и Гиги по-всячески обзывали и кляли Белчуга, дожидаясь возвращения Титу, — он чуть свет понесся в податное управление в Армадию взять аванс в счет жалованья отца, потому что в доме не осталось ни гроша.
Адвокат явился раньше срока, вместе с ним был старик писец из суда, удрученный тем, что ему пред-стояло идти потом в Армадию пешком. Адвокат резво поднялся на галерею, начав тараторить чуть ли еще не на улице:
— Мне во всем сопутствует удача... Я покончил с делом гораздо скорее, чем предполагал, надеюсь, я попаду в Бистрицу к обеду. Моя супруга строжайше соблюдает обеденные часы и безумно рада, когда мы обедаем вместе. Вот дешевый способ осчастливить женщину!
Госпожа Херделя и Гиги, заслышав его, вышли из гостиной. Лендвей встретил их с величайшей учтивостью и рассыпался в любезностях, но так как они были высказаны по-венгерски, г-жа Херделя ничего не ответила и только обиженно поджала губы. Херделя, боясь, как бы адвокат не рассердился, поспешил заметить:
— Моя жена не знает венгерского...
— Да-а? Неужели? И при всем том ваши газеты вопят, что вас угнетают, терроризируют, венгризи-ру'ют... Интересно! Ну, хорошо, как вы сами считаете, в Германии или во Франции стали бы держать в государственной школе такого учителя, у которого жена не знает официального языка? Я это не в упрек вам говорю, я ведь не признаю политики. Просто я вспомнил одного коллегу-румына, он как-то недавно в Армадии -все плакался, что теперь, с предстоящими выборами депутата, бедным румынам приходится терпеть нажим и произвол... Ха-ха!.. Весьма любопытно!..
Он говорил очень быстро, по-коршуньи водя глазами вокруг, чтобы за разговором не упустить дела. Белчугу показалось, что адвокат хотел уязвить и его, и, напыжась, он ответил по-румынски:
— В Германии или еще где-то обстоятельства совсем другие, господин адвокат!.. Мы здесь исконная нация, прав мы лишены, а знаем только одни обязанности...
— Кто это? —спросил удивленный Лендвей, задетый тем, что ему ответили по-румынски. — Что он говорит? А? — добавил он потом, хотя и отлично все понял.
Херделя, чтобы не расхлебывать новых неприятностей, постарался повернуть разговор и увел Лендвея в первую комнату; там стояли по стенам две кровати, обеденный стол и деревянный диван — все старое и трухлявое.
— Здесь у нас нет ничего примечательного, не так ли? — бросил адвокат, сразу проходя дальше, в узенькую, продолговатую комнатушку с одним окном на улицу и другим в сад. — Значит, начнем отсюда!.. Начинаем, уважаемый! — крикнул он писцу, тот сумрачно уселся за письменный стол Хердели и вынул из потертого портфеля бумаги.
Из спорной мебели тут был лакированный стол с точеными ножками, накрытый трехцветной скатертью, которую еще в девичестве расшивала г-жа Херделя, — и красивая кровать; другая такая же стояла в гостиной, на ней спали дочери.
Пока писец раскладывал бумаги, адвокат подозрительно приглядывался к Белчугу; поп благожелательно улыбался, немножко робея под грозными взглядами хозяйки из соседней комнаты.
— Коллекционер, да? — с иронией спросил вдруг Лендвей.
— И друг! — проговорил священник.
— Разумеется, друг, скупающий что только можно у своих друзей, попавших в беду, — презрительно заметил адвокат и тут же обратился к писцу: — Ну, как?
— Готово. Итак, мы имеем...—вопросительно начал писец.
— Стол и кровать, — хрипловатым голосом добавил Херделя, глядя на Лендвея, как будто ждал его одобрения.
— Стол ореховый, двадцать три кроны! — раздельно прочел писец по своим бумагам.
— Двадцать четыре! — сказал адвокат и знаком велел ему записывать.
Но Белчуг подошел к столу, отвернул скатерть, ощупал его и потом невинно сказал:
— Двадцать шесть!
Взгляды всех полоснули его, точно молнии, г-жа Херделя, бывшая в другой комнате, вся побагровела и что-то буркнула. Лендвей, после минутного колебания, выкрикнул:
— Тридцать!
— Тридцать две! — сказал священник, приковав глаза к столу.
— Деньги вы сразу внесете, не так ли? — отрывисто бросил раззлобленный адвокат.
— Да, да, естественно! — засуетился Белчуг, доставая бумажник из помятого подрясника.
— Тогда я отступаюсь! — заявил Лендвей, пожал плечами и недоуменно посмотрел на Херделю. Он стоял испуганный и потрясенный, его лицо кривилось в горькой усмешке.
Священник, на страх им, пробыл до конца, ощупывал и остукивал каждую вещь, но уже не вмешивался. Когда все кончилось, адвокат велел Херделе подписать векселя и сам расплатился с писцом.
— Уж теперь не пропускайте сроков, господин Херделя! — сказал он, прощаясь за руку. — Жалко денег, хотя львиная доля идет мне в карман... Ну, до свидания! Счастливо оставаться, сударыня, сожалею, что не знаю румынского! — со смешком обратился он к хозяйке.
Госпожа Херделя ожгла Белчуга гневным взглядом и ответила:
— Да уж лучше не знать румынского и быть порядочным человеком!
— Что она говорит, а? — переспросил адвокат у Хердели и вышел, не дожидаясь разъяснений.
На галерее священник простился с учителем и тихонько сказал ему:
— Так я завтра зайду взять стол, Захария...
— Взять?.. Взять... да, да,— пролепетал Херделя.
— Вижу, твоя супруга не на шутку рассердилась, да ведь я тоже в крайности, мне как раз такой стол нужен. Ну, сервус, Захария!
Когда он вышел на улицу, его взгляд упал на Христа, который жалобно бился в муках на кресте. Белчуг перекрестился и прошел мимо ровным шагом, опустив глаза в землю, как и всегда; на душе у него было чувство глубокого удовлетворения, — наконец-то он преподал Херделям хороший урок, и по заслугам...
Лишь после его ухода учитель дал волю своему возмущению, хотя и не сказал домашним, что Белчуг намерен взять стол.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130
Священник все время думал, что лучше бы ему уйти, однако сидел, как привязанный. Они разговаривали меж собой, но от их голосов веяло таким холодом, что оба не могли глядеть друг другу в глаза. Чтобы смягчить собеседника, Белчуг завел речь о Лауре и о семье Пинти, зная, что Херделя любит похвастаться ими.
А ведь ты, должно быть, знал старика Пинтю еще раньше, ты же одно время учительствовал в Лекинце? — начал священник.
— Постой-ка, брат Ион, — сказал Херделя, и в самом деле просветлев. — Лекинц на белом свете много. Моя была глухая деревенька в долине Дюга, а сватова — городок по всей форме...
Тем временем в гостиной возмущенные г-жа Херделя и Гиги по-всячески обзывали и кляли Белчуга, дожидаясь возвращения Титу, — он чуть свет понесся в податное управление в Армадию взять аванс в счет жалованья отца, потому что в доме не осталось ни гроша.
Адвокат явился раньше срока, вместе с ним был старик писец из суда, удрученный тем, что ему пред-стояло идти потом в Армадию пешком. Адвокат резво поднялся на галерею, начав тараторить чуть ли еще не на улице:
— Мне во всем сопутствует удача... Я покончил с делом гораздо скорее, чем предполагал, надеюсь, я попаду в Бистрицу к обеду. Моя супруга строжайше соблюдает обеденные часы и безумно рада, когда мы обедаем вместе. Вот дешевый способ осчастливить женщину!
Госпожа Херделя и Гиги, заслышав его, вышли из гостиной. Лендвей встретил их с величайшей учтивостью и рассыпался в любезностях, но так как они были высказаны по-венгерски, г-жа Херделя ничего не ответила и только обиженно поджала губы. Херделя, боясь, как бы адвокат не рассердился, поспешил заметить:
— Моя жена не знает венгерского...
— Да-а? Неужели? И при всем том ваши газеты вопят, что вас угнетают, терроризируют, венгризи-ру'ют... Интересно! Ну, хорошо, как вы сами считаете, в Германии или во Франции стали бы держать в государственной школе такого учителя, у которого жена не знает официального языка? Я это не в упрек вам говорю, я ведь не признаю политики. Просто я вспомнил одного коллегу-румына, он как-то недавно в Армадии -все плакался, что теперь, с предстоящими выборами депутата, бедным румынам приходится терпеть нажим и произвол... Ха-ха!.. Весьма любопытно!..
Он говорил очень быстро, по-коршуньи водя глазами вокруг, чтобы за разговором не упустить дела. Белчугу показалось, что адвокат хотел уязвить и его, и, напыжась, он ответил по-румынски:
— В Германии или еще где-то обстоятельства совсем другие, господин адвокат!.. Мы здесь исконная нация, прав мы лишены, а знаем только одни обязанности...
— Кто это? —спросил удивленный Лендвей, задетый тем, что ему ответили по-румынски. — Что он говорит? А? — добавил он потом, хотя и отлично все понял.
Херделя, чтобы не расхлебывать новых неприятностей, постарался повернуть разговор и увел Лендвея в первую комнату; там стояли по стенам две кровати, обеденный стол и деревянный диван — все старое и трухлявое.
— Здесь у нас нет ничего примечательного, не так ли? — бросил адвокат, сразу проходя дальше, в узенькую, продолговатую комнатушку с одним окном на улицу и другим в сад. — Значит, начнем отсюда!.. Начинаем, уважаемый! — крикнул он писцу, тот сумрачно уселся за письменный стол Хердели и вынул из потертого портфеля бумаги.
Из спорной мебели тут был лакированный стол с точеными ножками, накрытый трехцветной скатертью, которую еще в девичестве расшивала г-жа Херделя, — и красивая кровать; другая такая же стояла в гостиной, на ней спали дочери.
Пока писец раскладывал бумаги, адвокат подозрительно приглядывался к Белчугу; поп благожелательно улыбался, немножко робея под грозными взглядами хозяйки из соседней комнаты.
— Коллекционер, да? — с иронией спросил вдруг Лендвей.
— И друг! — проговорил священник.
— Разумеется, друг, скупающий что только можно у своих друзей, попавших в беду, — презрительно заметил адвокат и тут же обратился к писцу: — Ну, как?
— Готово. Итак, мы имеем...—вопросительно начал писец.
— Стол и кровать, — хрипловатым голосом добавил Херделя, глядя на Лендвея, как будто ждал его одобрения.
— Стол ореховый, двадцать три кроны! — раздельно прочел писец по своим бумагам.
— Двадцать четыре! — сказал адвокат и знаком велел ему записывать.
Но Белчуг подошел к столу, отвернул скатерть, ощупал его и потом невинно сказал:
— Двадцать шесть!
Взгляды всех полоснули его, точно молнии, г-жа Херделя, бывшая в другой комнате, вся побагровела и что-то буркнула. Лендвей, после минутного колебания, выкрикнул:
— Тридцать!
— Тридцать две! — сказал священник, приковав глаза к столу.
— Деньги вы сразу внесете, не так ли? — отрывисто бросил раззлобленный адвокат.
— Да, да, естественно! — засуетился Белчуг, доставая бумажник из помятого подрясника.
— Тогда я отступаюсь! — заявил Лендвей, пожал плечами и недоуменно посмотрел на Херделю. Он стоял испуганный и потрясенный, его лицо кривилось в горькой усмешке.
Священник, на страх им, пробыл до конца, ощупывал и остукивал каждую вещь, но уже не вмешивался. Когда все кончилось, адвокат велел Херделе подписать векселя и сам расплатился с писцом.
— Уж теперь не пропускайте сроков, господин Херделя! — сказал он, прощаясь за руку. — Жалко денег, хотя львиная доля идет мне в карман... Ну, до свидания! Счастливо оставаться, сударыня, сожалею, что не знаю румынского! — со смешком обратился он к хозяйке.
Госпожа Херделя ожгла Белчуга гневным взглядом и ответила:
— Да уж лучше не знать румынского и быть порядочным человеком!
— Что она говорит, а? — переспросил адвокат у Хердели и вышел, не дожидаясь разъяснений.
На галерее священник простился с учителем и тихонько сказал ему:
— Так я завтра зайду взять стол, Захария...
— Взять?.. Взять... да, да,— пролепетал Херделя.
— Вижу, твоя супруга не на шутку рассердилась, да ведь я тоже в крайности, мне как раз такой стол нужен. Ну, сервус, Захария!
Когда он вышел на улицу, его взгляд упал на Христа, который жалобно бился в муках на кресте. Белчуг перекрестился и прошел мимо ровным шагом, опустив глаза в землю, как и всегда; на душе у него было чувство глубокого удовлетворения, — наконец-то он преподал Херделям хороший урок, и по заслугам...
Лишь после его ухода учитель дал волю своему возмущению, хотя и не сказал домашним, что Белчуг намерен взять стол.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130