... Но давай больше не спать.... Ладно, противный?
9
С той минуты, как Ион сдал жалобу на почту в Армадии, он опять успокоился, точно отделался от всех забот. По вечерам он ходил к Ане и все искал случая, когда можно будет привести в исполнение замысел, бродивший в его голове и наполнявший душу добрыми надеждами.
Он точно знал, что Джеордже постоянно бывает у Василе Бачу. Ему часто приходилось дожидаться, пока тот уйдет, уляжется Бачу и загасит свет, и уж тогда только выходила Ана. Но его больше никто и ничто не смущало, так он был уверен в успехе. Лишь бы подвернулся случай...
Сердце Аны купалось в безбрежной радости. Она забыла страдания и сомнения, пережитые ею из-за Иона. Видела лишь одно — что он теперь постоянно приходит, и ждала его, все больше любя. Настойчивость Иона была доказательством сдерживаемой и прорывавшейся любви, и это наполняло ее гордостью. Едва только вечерело, ею овладевало нетерпение, и пока она готовила ужин или прибирала в доме, сердцем все время чувствовала, что он там, снаружи, притаился где-нибудь за стогом, у забора или в канаве, молчит, не шелохнется. Она жалела его, и на глаза ее набегали слезы. Однако она таила свое счастье от отца, только все улыбалась, была оживленна. Когда являлся Джеордже, она безбоязненно встречала его, как врага, который уже не страшен. Смотрела ему прямо в глаза, по-прежнему испытующие; он робел и терялся. Душевное удовлетворение как бы пробудило в ней ту изворотливость, с какой полюбившая женщина оберегает свою любовь.
С каждым днем Джеордже все яснее понимал, что Ион стал ему поперек дороги. Это подстрекало его упорство. Он хотел подловить Иона, говоря себе, что тогда уж успокоится. Уходя со двора Василе Бачу, он озирался по сторонам, высматривая Иона. И так как время тянулось все мучительнее, он решил во что бы то ни стало покончить с этим... Спустя неделю он для виду пошел от Бачу на Притыльную улицу, но потом прокрался обратно и стал караулить. Тогда он увидел, как Ион зашел во двор...
Итак, он уверился, но это лишь на миг принесло ему успокоение. Скрытность Аны больно уязвляла его. Он подумал было вовсе отвернуться от нее, но эту мысль быстро заглушило желание, вихрем поднявшееся в душе, — быть подле девушки, надеяться. Тогда он стал еще чаще заходить к Бачу, а если не заходил, то кружил возле их дома, подглядывал, как приближается другой, таращил глаза, стараясь увидеть, как они целуются или обнимаются у BqpoT, и досадовал, что не слышит их разговора...
Но Ион говорил мало. Молчанием он рассчитывал разжечь любовь Аны, стать для нее еще желаннее. Он хотел, чтобы она сама позвала его в дом. Так он перебрался с улицы сперва к воротам, потом во двор, потом на приспу... Теперь оставалось проникнуть в дом. Девушка смотрела на это приближение как на свою победу над ним, и с каждым вечером в ней росло желание забыться в его объятьях, дать полное доказательство своей любви. Часто она говорила ему с девичьей робостью в голосе:
— Почему ты не зайдешь в дом, Ионикэ?
Но парень всегда закрывал ей рот одним и тем же вопросом, полным укора:
— А твой отец?
Близилось рождество. Лютая зима порывалась сойти на землю, но как будто еще не набралась сил. В воздухе сеялись ленивые снежинки, таяли на лету и пропадали в грязи. Ион все равно приходил неизменно каждую ночь. Потом в один из вечеров, когда порошил мелкий снег, Ион пришел немного раньше обычного. Дом чернел во тьме, похожий на спящего буйвола. Ион зашел во двор и сел на приспу, полный решимости. Он стал ждать, без всяких мыслей в голове. Только сердце билось резче, точно томимое предчувствием. Безмолвие вокруг было таким немым, что он слышал, как падают в грязь снежинки и даже как они сталкиваются в воздухе подобно трепыханию легких крылышек. Позже скрипнула дверь сеней, отворясь, Ана метнулась к нему, под полу сумана, и ласково стала упрашивать:
— Нынче ты уж должен зайти в комнату, Ионикэ'..
Я тебя не отпущу, пока не зайдешь... Отец крепко
спит... пришел пьяный из Жидовицы и так храпит, что
прямо стены дрожат!..
Ион обхватил Ану за талию и погладил ее грудь. Потом молча встал и пошел за ней. В сенях они остановились. Девушка задвинула засов, потом взяла Иона за руку и провела внутрь.
В комнате тьма казалась еще гуще. Только чуть серели проемы окон. Иону тут все было знакомо. С кровати слышался одышливый храп Бачу, и так близко, что он показался Иону притворным. Сердце его обдало холодком. Он знал, что если тот проснется и обнаружит его, то может без дальних слов раскроить ему голову топором, и Иону уже виделось его лезвие, грозно поблескивающее под кроватью.
Они постояли несколько минут, не шевелясь, прислушиваясь к всхрапыванию. Различали стук своих сердец, изнывших от напряжения. Храп вдруг оборвался густым кашлем. Василе Бачу зашевелился на постели, как будто собираясь встать. Ион похолодел. Девушка отчаянно сжала ему руку. Но старик чуть поворошился, опять повернулся на спину и захрапел еще усерднее.
Ана спала на печке за трубой, там были свалены в кучу коврики, одежки, подушки, простыни. В печке под грудой золы шипели сырые ольховые полешки... Девушка дотянулась на цыпочках до его уха и зашептала, сжимая ему руку:
-- Оставь суман на припечке... Не зашуми, а то
убьет нас обоих!..
Хрустнув суставами, Ион взобрался на постель.
Он обнял Ану, она дрожала, точно ее била лихорадка. Потом Ана стала шептать ему всякие укоры, жаловаться и упрашивать, чтобы он был смирным.
Ион спокойно слушал ее, а сам настораживал уши в сторону кровати Василе Бачу, которая стояла изножьем к их головам. Он боялся, что шепот Аны разбудит его, и зажал ей рот поцелуем. Потом порывистым движением заголил ее. Девушка обвила руками его шею, сдавила так, точно хотела задушить его, — откуда и сила взялась, и залепетала ему на ухо жалобно, но покорно:
— Ионикэ... что ты... что ты... не надо... не надо...
У нее хлынули слезы, и она плакала, всхлипывая,
не переставая шептать бессвязные мольбы, Ион успокаивал ее, целуя:
— Молчи... Молчи... Молчи...
Но всхлипывания Аны были все безудержней и вдруг разразились глухим, отрывистым вскриком, она даже сама испугалась и впилась зубами в губы Иона.
Крик ее пронизал тьму и протяжно прозвенел в ушах Василе Бачу, который хоть и был мертвецки пьян, проснулся и прислушался. Услышав всхлипыванья, он недоуменно проворчал:
— Вы чего там делаете?
От его сиплого голоса у любовников застыла кровь в жилах. Ана сразу онемела, подавшись в объятья Иона.
Так прошла минута. Бачу послушал в полусне-полуяви. Потом пошарил рукой на лавке у изголовья кровати, как будто искал спички. В его одурманенном хмелем мозгу мелькнула догадка о том, что происходит на печке, и он было сделал движение встать. Но тотчас подумал, что это, верно, Джеордже и, стало быть, можно оставить их в покое.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130
9
С той минуты, как Ион сдал жалобу на почту в Армадии, он опять успокоился, точно отделался от всех забот. По вечерам он ходил к Ане и все искал случая, когда можно будет привести в исполнение замысел, бродивший в его голове и наполнявший душу добрыми надеждами.
Он точно знал, что Джеордже постоянно бывает у Василе Бачу. Ему часто приходилось дожидаться, пока тот уйдет, уляжется Бачу и загасит свет, и уж тогда только выходила Ана. Но его больше никто и ничто не смущало, так он был уверен в успехе. Лишь бы подвернулся случай...
Сердце Аны купалось в безбрежной радости. Она забыла страдания и сомнения, пережитые ею из-за Иона. Видела лишь одно — что он теперь постоянно приходит, и ждала его, все больше любя. Настойчивость Иона была доказательством сдерживаемой и прорывавшейся любви, и это наполняло ее гордостью. Едва только вечерело, ею овладевало нетерпение, и пока она готовила ужин или прибирала в доме, сердцем все время чувствовала, что он там, снаружи, притаился где-нибудь за стогом, у забора или в канаве, молчит, не шелохнется. Она жалела его, и на глаза ее набегали слезы. Однако она таила свое счастье от отца, только все улыбалась, была оживленна. Когда являлся Джеордже, она безбоязненно встречала его, как врага, который уже не страшен. Смотрела ему прямо в глаза, по-прежнему испытующие; он робел и терялся. Душевное удовлетворение как бы пробудило в ней ту изворотливость, с какой полюбившая женщина оберегает свою любовь.
С каждым днем Джеордже все яснее понимал, что Ион стал ему поперек дороги. Это подстрекало его упорство. Он хотел подловить Иона, говоря себе, что тогда уж успокоится. Уходя со двора Василе Бачу, он озирался по сторонам, высматривая Иона. И так как время тянулось все мучительнее, он решил во что бы то ни стало покончить с этим... Спустя неделю он для виду пошел от Бачу на Притыльную улицу, но потом прокрался обратно и стал караулить. Тогда он увидел, как Ион зашел во двор...
Итак, он уверился, но это лишь на миг принесло ему успокоение. Скрытность Аны больно уязвляла его. Он подумал было вовсе отвернуться от нее, но эту мысль быстро заглушило желание, вихрем поднявшееся в душе, — быть подле девушки, надеяться. Тогда он стал еще чаще заходить к Бачу, а если не заходил, то кружил возле их дома, подглядывал, как приближается другой, таращил глаза, стараясь увидеть, как они целуются или обнимаются у BqpoT, и досадовал, что не слышит их разговора...
Но Ион говорил мало. Молчанием он рассчитывал разжечь любовь Аны, стать для нее еще желаннее. Он хотел, чтобы она сама позвала его в дом. Так он перебрался с улицы сперва к воротам, потом во двор, потом на приспу... Теперь оставалось проникнуть в дом. Девушка смотрела на это приближение как на свою победу над ним, и с каждым вечером в ней росло желание забыться в его объятьях, дать полное доказательство своей любви. Часто она говорила ему с девичьей робостью в голосе:
— Почему ты не зайдешь в дом, Ионикэ?
Но парень всегда закрывал ей рот одним и тем же вопросом, полным укора:
— А твой отец?
Близилось рождество. Лютая зима порывалась сойти на землю, но как будто еще не набралась сил. В воздухе сеялись ленивые снежинки, таяли на лету и пропадали в грязи. Ион все равно приходил неизменно каждую ночь. Потом в один из вечеров, когда порошил мелкий снег, Ион пришел немного раньше обычного. Дом чернел во тьме, похожий на спящего буйвола. Ион зашел во двор и сел на приспу, полный решимости. Он стал ждать, без всяких мыслей в голове. Только сердце билось резче, точно томимое предчувствием. Безмолвие вокруг было таким немым, что он слышал, как падают в грязь снежинки и даже как они сталкиваются в воздухе подобно трепыханию легких крылышек. Позже скрипнула дверь сеней, отворясь, Ана метнулась к нему, под полу сумана, и ласково стала упрашивать:
— Нынче ты уж должен зайти в комнату, Ионикэ'..
Я тебя не отпущу, пока не зайдешь... Отец крепко
спит... пришел пьяный из Жидовицы и так храпит, что
прямо стены дрожат!..
Ион обхватил Ану за талию и погладил ее грудь. Потом молча встал и пошел за ней. В сенях они остановились. Девушка задвинула засов, потом взяла Иона за руку и провела внутрь.
В комнате тьма казалась еще гуще. Только чуть серели проемы окон. Иону тут все было знакомо. С кровати слышался одышливый храп Бачу, и так близко, что он показался Иону притворным. Сердце его обдало холодком. Он знал, что если тот проснется и обнаружит его, то может без дальних слов раскроить ему голову топором, и Иону уже виделось его лезвие, грозно поблескивающее под кроватью.
Они постояли несколько минут, не шевелясь, прислушиваясь к всхрапыванию. Различали стук своих сердец, изнывших от напряжения. Храп вдруг оборвался густым кашлем. Василе Бачу зашевелился на постели, как будто собираясь встать. Ион похолодел. Девушка отчаянно сжала ему руку. Но старик чуть поворошился, опять повернулся на спину и захрапел еще усерднее.
Ана спала на печке за трубой, там были свалены в кучу коврики, одежки, подушки, простыни. В печке под грудой золы шипели сырые ольховые полешки... Девушка дотянулась на цыпочках до его уха и зашептала, сжимая ему руку:
-- Оставь суман на припечке... Не зашуми, а то
убьет нас обоих!..
Хрустнув суставами, Ион взобрался на постель.
Он обнял Ану, она дрожала, точно ее била лихорадка. Потом Ана стала шептать ему всякие укоры, жаловаться и упрашивать, чтобы он был смирным.
Ион спокойно слушал ее, а сам настораживал уши в сторону кровати Василе Бачу, которая стояла изножьем к их головам. Он боялся, что шепот Аны разбудит его, и зажал ей рот поцелуем. Потом порывистым движением заголил ее. Девушка обвила руками его шею, сдавила так, точно хотела задушить его, — откуда и сила взялась, и залепетала ему на ухо жалобно, но покорно:
— Ионикэ... что ты... что ты... не надо... не надо...
У нее хлынули слезы, и она плакала, всхлипывая,
не переставая шептать бессвязные мольбы, Ион успокаивал ее, целуя:
— Молчи... Молчи... Молчи...
Но всхлипывания Аны были все безудержней и вдруг разразились глухим, отрывистым вскриком, она даже сама испугалась и впилась зубами в губы Иона.
Крик ее пронизал тьму и протяжно прозвенел в ушах Василе Бачу, который хоть и был мертвецки пьян, проснулся и прислушался. Услышав всхлипыванья, он недоуменно проворчал:
— Вы чего там делаете?
От его сиплого голоса у любовников застыла кровь в жилах. Ана сразу онемела, подавшись в объятья Иона.
Так прошла минута. Бачу послушал в полусне-полуяви. Потом пошарил рукой на лавке у изголовья кровати, как будто искал спички. В его одурманенном хмелем мозгу мелькнула догадка о том, что происходит на печке, и он было сделал движение встать. Но тотчас подумал, что это, верно, Джеордже и, стало быть, можно оставить их в покое.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130