А, теперь вспомнил — вы тогда читали стишки перед микрофоном, в них еще повторялось «Жду, не дождусь... освобожденья»...
Последние слова Патек произносил уже в спину Ивонны — слезы все-таки брызнули у нее из глаз, и она пошла прочь, не попрощавшись.
— Постойте, пани! — Патек догнал ее, попытался ухватить за локоть. — Раз уж мы с вами так славно переписывались... Я сейчас жалею, зачем, дурак, не читал ваши ответы... Так, может, вы свободны вечерком? Я бы за вами заехал, у меня, правда, всего лишь «популяр», но классный... Знаю, вы привыкли к роскошным драндулетам, но я покупаю «Спартак» кофейного цвета, а крыша черная...
Ивонна спиной чувствовала, как стоит там этот человек, со своей маловатой, не по росту, хотя и вполне честной головой, со своими длинными, уныло опущенными руками.
Она не помнила, как снова очутилась в автобусе. И надо же, чтобы я, именно я, самая искушенная из всей нашей компании, попалась на удочку, как глупая курица! Ну, с Крчмой порвала, раз и навсегда. До смерти! Рыжий усач, старый обманщик, интриган!
В квартиру Навары Ивонна ворвалась богиней мести.
— Я прямо с «Баррандова», чтоб тебе было ясно! И поди прочь от меня, нечего протягивать руку, змея! Не пытайся мне теперь доказывать, что ты ничего не знала!
— А я и не пытаюсь, — возразила Мишь.
— Кто еще знал об этом? — Ивонна мерила комнату большими шагами, подобно разъяренной львице; швырнула сумочку на стол. — Кто еще делал из меня шута горохового?!
— Это мы коллективно... все, кроме Гейница, тот был тогда на строительстве плотины. Писал Камилл.
— Об этом я и без тебя догадалась, думаешь, я совсем дура? Нет ли у вас тарелок подешевле?
— На что они тебе?
— Чтоб расколотить! Все разом!
— Но Камилл... у него ведь это шло от сердца, Ивонна, он даже не давал нам эти письма читать. Ни твои, ни его. Насколько я его знаю, ведь, в сущности, он впервые получил возможность без помех выразить тебе свои чувства! Просто ты — его судьба на всю жизнь.
И эта Руженка, эта бывшая праведная коза, Руженка Вашатова, тоже строила из меня петрушку! Ни словечком не обмолвилась, когда я зашла к ней в редакцию!
— Ну, а на вечеринке? Неужто у вас не хватило порядочности шепнуть мне хоть слово?
— Там это было как-то не к месту — встретить тебя таким... Да и не предполагали мы, что ты сразу двинешь к Патеку.
— Как же вы не подумали, что я первым долгом полечу к нему, — Ивонна уже иронизировала над собой, — чтобы броситься ему на шею, как горничная, переписывавшаяся с солдатом? — Она схватила свою сумочку, вынула пачку писем. — Где тут у вас клозет?
Она начала рвать письма еще в прихожей, по два сразу, яростно, в клочки. Вернувшись, с демонстративной брезгливостью отряхнула руки.
— Так. А теперь налей мне что-нибудь, да покрепче! И в стакан из-под горчицы!
— Правильно, запьем это дело, как и эти письма! — Мишь налила две изрядные порции водки. — А где ты остановилась? На вечеринке, опьяненные твоим возвращением, мы как-то не опустились до практических вопросов. Ивонна рассказала о своих мытарствах.
— Значит, пока поживешь у нас.
— Это с твоей стороны великодушно, но в Быджове, у бабушки, моя дочь...
— Значит, будешь жить здесь с Моникой. Если, конечно, втиснетесь в детскую комнату. По крайней мере в ней хоть на время поселится ребенок.
— А что скажет Мариан?
— Он все равно живет больше в институте и для института— чем дальше, тем больше. В последнее время он приходит домой уже только ночевать.
— Ну, тогда спасибо, змея подколодная!
Крчма уселся в «свое» кресло под торшером, машинально взял газету, словно был у себя дома.
— Что вам предложить, пан профессор? — осведомилась Мишь.
— Как всегда.
Из детской комнаты донеслись голоса, потом оттуда выбежала девчушка, остановилась при виде незнакомого человека.
— Ты Моника, правда? Какая красивая у тебя кукла. Она тебя слушается? А как ее зовут?
— Долли. Ее зовут Долли.
— По-моему, она не очень послушная, если ты так часто дерешь ее за волосы: вон уже чуть ли не половину выдрала!
— Тетя Мишь сшила ей платье. — Моника решила отвлечь внимание от грехов своего раннего детства и с гордостью понесла показывать куклу Крчме. За нею вошла Ивонна, поздоровалась.
— Моника, не приставай к дяде, — взяв дочку за руку, вывела ее из комнаты; когда Ивонна злилась, у нее сужался кончик прямого носа, а ноздри, наоборот, расширялись.— Ну, пан профессор, вы отличились!..
— Но-но, что за тон! — С маленькими женщинами я еще кое-как справляюсь, со взрослыми дело обстоит хуже.— Подумай сама, Ивонна! Где бы ты сейчас предпочла быть, только — правду! Там или здесь, дома?
— Типично ваша демагогия... Ну, здесь, — досадливо ответила Ивонна.
— Тогда в чем дело? Ты здесь — и, вполне возможно, в известной мере благодаря нам. Так что радуйся и не дери глотку... Пардон, — он оглянулся на дверь детской, но Моника уже скрылась за нею.
— Никогда бы не подумала, что вы такой интриган!
— У меня теперь больше времени на интриги — мне ведь не надо теперь исправлять школьные тетради.
Открыв входную дверь своим ключом, вошел Мариан, поздоровался с Крчмой, кивнул Ивонне.
— Вот чудо, что ты сегодня так рано!—воскликнула Мишь
— Когда в институте начинают новую тему, всегда работы невпроворот. — Мариан, избегая взгляда жены, обращался словно к одному Крчме.— За день, то есть за смену, успеваешь чем дальше, тем меньше. Об этом заботятся кой какие инстанции, не желая понять, как важно оградить хотя бы некоторых работников от помех в рабочее время. Корреспонденты радио или газет заставляют отвечать на непрофессиональные, из пальцев высосанные вопросы и ни
черта не знают о том, что тридцать пять процентов людей умирает от злокачественных опухолей!
Ивонна посмотрела на Мариана так, будто ее удивил его обиженный и в то же время самоуверенный тон; он это заметил.
— Тем более, что отдельный человек не в силах сделать так уж много. Можно говорить о великой удаче, если он сумеет продвинуть знание проблемы хоть на шажок по сравнению с предшественниками. — Мариан попытался смягчить впечатление от своих резких слов.
— А известно тебе правило, рекомендуемое для творческих натур, — о необходимости поддерживать максимальный контакт с жизнью? — спросил Крчма, и пускай Мариан сам решает, насколько этот вопрос провокационен.
— Мне прежде всего необходим контакт с жизнью белых мышей.
— Не очень лестно для людей, — заметила Ивонна.
— Льстить людям не входит в мои обязанности, а мыши нужны мне по совершенно ясной причине,— ласковым тоном произнес Мариан. — У них, в отличие от людей, цикл воспроизводства краток, что дает нам возможность выводить генетически точно определяемые так называемые ин-бредные или сингенные линии опухолей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40
Последние слова Патек произносил уже в спину Ивонны — слезы все-таки брызнули у нее из глаз, и она пошла прочь, не попрощавшись.
— Постойте, пани! — Патек догнал ее, попытался ухватить за локоть. — Раз уж мы с вами так славно переписывались... Я сейчас жалею, зачем, дурак, не читал ваши ответы... Так, может, вы свободны вечерком? Я бы за вами заехал, у меня, правда, всего лишь «популяр», но классный... Знаю, вы привыкли к роскошным драндулетам, но я покупаю «Спартак» кофейного цвета, а крыша черная...
Ивонна спиной чувствовала, как стоит там этот человек, со своей маловатой, не по росту, хотя и вполне честной головой, со своими длинными, уныло опущенными руками.
Она не помнила, как снова очутилась в автобусе. И надо же, чтобы я, именно я, самая искушенная из всей нашей компании, попалась на удочку, как глупая курица! Ну, с Крчмой порвала, раз и навсегда. До смерти! Рыжий усач, старый обманщик, интриган!
В квартиру Навары Ивонна ворвалась богиней мести.
— Я прямо с «Баррандова», чтоб тебе было ясно! И поди прочь от меня, нечего протягивать руку, змея! Не пытайся мне теперь доказывать, что ты ничего не знала!
— А я и не пытаюсь, — возразила Мишь.
— Кто еще знал об этом? — Ивонна мерила комнату большими шагами, подобно разъяренной львице; швырнула сумочку на стол. — Кто еще делал из меня шута горохового?!
— Это мы коллективно... все, кроме Гейница, тот был тогда на строительстве плотины. Писал Камилл.
— Об этом я и без тебя догадалась, думаешь, я совсем дура? Нет ли у вас тарелок подешевле?
— На что они тебе?
— Чтоб расколотить! Все разом!
— Но Камилл... у него ведь это шло от сердца, Ивонна, он даже не давал нам эти письма читать. Ни твои, ни его. Насколько я его знаю, ведь, в сущности, он впервые получил возможность без помех выразить тебе свои чувства! Просто ты — его судьба на всю жизнь.
И эта Руженка, эта бывшая праведная коза, Руженка Вашатова, тоже строила из меня петрушку! Ни словечком не обмолвилась, когда я зашла к ней в редакцию!
— Ну, а на вечеринке? Неужто у вас не хватило порядочности шепнуть мне хоть слово?
— Там это было как-то не к месту — встретить тебя таким... Да и не предполагали мы, что ты сразу двинешь к Патеку.
— Как же вы не подумали, что я первым долгом полечу к нему, — Ивонна уже иронизировала над собой, — чтобы броситься ему на шею, как горничная, переписывавшаяся с солдатом? — Она схватила свою сумочку, вынула пачку писем. — Где тут у вас клозет?
Она начала рвать письма еще в прихожей, по два сразу, яростно, в клочки. Вернувшись, с демонстративной брезгливостью отряхнула руки.
— Так. А теперь налей мне что-нибудь, да покрепче! И в стакан из-под горчицы!
— Правильно, запьем это дело, как и эти письма! — Мишь налила две изрядные порции водки. — А где ты остановилась? На вечеринке, опьяненные твоим возвращением, мы как-то не опустились до практических вопросов. Ивонна рассказала о своих мытарствах.
— Значит, пока поживешь у нас.
— Это с твоей стороны великодушно, но в Быджове, у бабушки, моя дочь...
— Значит, будешь жить здесь с Моникой. Если, конечно, втиснетесь в детскую комнату. По крайней мере в ней хоть на время поселится ребенок.
— А что скажет Мариан?
— Он все равно живет больше в институте и для института— чем дальше, тем больше. В последнее время он приходит домой уже только ночевать.
— Ну, тогда спасибо, змея подколодная!
Крчма уселся в «свое» кресло под торшером, машинально взял газету, словно был у себя дома.
— Что вам предложить, пан профессор? — осведомилась Мишь.
— Как всегда.
Из детской комнаты донеслись голоса, потом оттуда выбежала девчушка, остановилась при виде незнакомого человека.
— Ты Моника, правда? Какая красивая у тебя кукла. Она тебя слушается? А как ее зовут?
— Долли. Ее зовут Долли.
— По-моему, она не очень послушная, если ты так часто дерешь ее за волосы: вон уже чуть ли не половину выдрала!
— Тетя Мишь сшила ей платье. — Моника решила отвлечь внимание от грехов своего раннего детства и с гордостью понесла показывать куклу Крчме. За нею вошла Ивонна, поздоровалась.
— Моника, не приставай к дяде, — взяв дочку за руку, вывела ее из комнаты; когда Ивонна злилась, у нее сужался кончик прямого носа, а ноздри, наоборот, расширялись.— Ну, пан профессор, вы отличились!..
— Но-но, что за тон! — С маленькими женщинами я еще кое-как справляюсь, со взрослыми дело обстоит хуже.— Подумай сама, Ивонна! Где бы ты сейчас предпочла быть, только — правду! Там или здесь, дома?
— Типично ваша демагогия... Ну, здесь, — досадливо ответила Ивонна.
— Тогда в чем дело? Ты здесь — и, вполне возможно, в известной мере благодаря нам. Так что радуйся и не дери глотку... Пардон, — он оглянулся на дверь детской, но Моника уже скрылась за нею.
— Никогда бы не подумала, что вы такой интриган!
— У меня теперь больше времени на интриги — мне ведь не надо теперь исправлять школьные тетради.
Открыв входную дверь своим ключом, вошел Мариан, поздоровался с Крчмой, кивнул Ивонне.
— Вот чудо, что ты сегодня так рано!—воскликнула Мишь
— Когда в институте начинают новую тему, всегда работы невпроворот. — Мариан, избегая взгляда жены, обращался словно к одному Крчме.— За день, то есть за смену, успеваешь чем дальше, тем меньше. Об этом заботятся кой какие инстанции, не желая понять, как важно оградить хотя бы некоторых работников от помех в рабочее время. Корреспонденты радио или газет заставляют отвечать на непрофессиональные, из пальцев высосанные вопросы и ни
черта не знают о том, что тридцать пять процентов людей умирает от злокачественных опухолей!
Ивонна посмотрела на Мариана так, будто ее удивил его обиженный и в то же время самоуверенный тон; он это заметил.
— Тем более, что отдельный человек не в силах сделать так уж много. Можно говорить о великой удаче, если он сумеет продвинуть знание проблемы хоть на шажок по сравнению с предшественниками. — Мариан попытался смягчить впечатление от своих резких слов.
— А известно тебе правило, рекомендуемое для творческих натур, — о необходимости поддерживать максимальный контакт с жизнью? — спросил Крчма, и пускай Мариан сам решает, насколько этот вопрос провокационен.
— Мне прежде всего необходим контакт с жизнью белых мышей.
— Не очень лестно для людей, — заметила Ивонна.
— Льстить людям не входит в мои обязанности, а мыши нужны мне по совершенно ясной причине,— ласковым тоном произнес Мариан. — У них, в отличие от людей, цикл воспроизводства краток, что дает нам возможность выводить генетически точно определяемые так называемые ин-бредные или сингенные линии опухолей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40