— Таких порций и ломовая лошадь не выдержит!
Высказывание Пирка заинтересовало соседний стол—» там все замолчали.
— Мой бывший соученик, инженер Пирк, — представила его Руженка заместителю министра и обоим знаменитым писателям.
— Вы прекрасно играли, — заметил замминистра,
— Скуль! — Пирк машинально поднял бокал высоко над головой. — Однако пора мне восвояси, а то, может, за это время как раз увеличилось мое семейство. Но если и в третий раз будет девчонка, я уступлю ее Гейницу, — он доверительно наклонился к Камиллу. — А то у него своих ни одной, а хочет страшно, сам же втихаря ревнует того парнишку, который у него от Герольда... нет, не так — это Павла имела от Герольда, то есть, значит, от тебя, приятель... Ну, оставайтесь все в любви и радости, друзья! — Пирк поднялся. — Где мой Страдивари из Седлчан?
Встал и развеселившийся заместитель министра — ему надо было о чем-то переговорить с Тайцнером. Руженка пересела обратно к Камиллу.
Половина гостей разошлась, однако у стойки с прежней живостью наполнялись бокалы; сигаретный дым, местами слишком громкий говор, взрывы смеха — несколько чопорное начало давно уступило духу сердечности. К столу Ру-женки то и дело подходили авторы — выпить за ее здоровье, галантно поцеловать руку. Она краем глаза наблюдала за Камиллом: ага, ты и знать не знаешь, а ведь это все больше те, чьи рукописи у меня! Расспрашивая Тайц-нера, ты поставил меня в неловкое положение, так теперь хорошенько смотри, как тут все лебезят перед той, которую когда-то не замечали в классе, о которой говорили со скрытой снисходительностью: ах, эта вечно краснеющая дурочка не пойдет далеко! И почему у тебя такой унылый вид, когда я улыбаюсь тебе как можно приветливее? По-дружески понимаю, каково тебе видеть общество, в которое ты тщетно пытаешься войти: литераторы куда моложе тебя, а уже отмечены успехом, и завтра об этом из газет узнает широкая общественность...
Камилл собрался было распрощаться, когда к нему подсела хорошенькая девушка. Руженка, не снимая улыбки, критически оценила ее взглядом: да ты, милая, уже малость перебрала, твоя норма, поди, не так уж высока... Но молодая писательница смотрела только на Камилла.
— Подумайте, мне даже не сообщили, в чем дело,— просто написали, чтоб я приехала в Прагу на дружескую встречу по случаю вручения премий! Можете представить, как я была поражена, когда уже здесь узнала, что мою вещичку признали лучшей из первых публикаций молодых! Первая моя книжечка — и сразу премия!
— Позвольте вас поздравить... и поднять бокал за то, чтоб и все, что вы напишете впредь, было удостоено премий!
— Мне очень приятно слышать это именно от вас. Я так рада! Но я не надоедаю вам, пан редактор?
— Видите ли, я не...
— Пан Герольд не наш редактор, — подхватила Руженка. — Зато ему всегда везло у женщин: будьте осторожны, он опасный человек!
— О, простите, я думала, это столик для редакторов... Я сгораю от стыда! Может быть, вы член жюри?
— Нет. Если хотите знать правду, мне вообще здесь не место, я попал сюда случайно. И уже ухожу. — Он встал.
— Но вы все-таки выпьете со мной на посошок..V4TO6 я знала, что вы не сердитесь, ладно? — молодая писательница потащила его за руку к стойке.
Руженка проводила парочку милой улыбкой. Вот что получается, когда литературному эмбриону выдают премии— но этого добился Тайцнер; стоит ему узнать, что где-то объявилась смазливая пишущая девчонка, как он сейчас видит в ней вторую Пуйманову и на заседаниях жюри рекомендует в таких превосходных степенях, что от рвения очки запотевают! А девчонка уверена, что завоевала Прагу, дурочка деревенская, и что теперь ей только развернуть паруса и под свежим ветром успеха триумфально вплоть в большой, беспорядочный литературный мир! Она и понятия не имеет, как выглядят порой в будничной жизни все эти творцы, как они униженно плачутся в редакциях, что такой маленький тираж обрекает их ребеночка на голодную смерть, или, напротив, угрожают собственным инфарктом, причем иной раз поручают высказать эту угрозу своей агрессивной супруге... Один ищет случая на даровщинку выпить бокал рислинга, другой завидует коллеге до того, что получает язву желудка, третий, отважно галопируя на Пегасе, панически боится своей жены, четвертый, вместо того чтоб написать что-нибудь дельное, обивает пороги высоких инстанций с требованием исправить наконец ошибку и выдвинуть его на Государственную премию...
Будем справедливы: Камилл не принадлежит ни к одной из этих категорий; но не потому ли, что у него пока еще не вышло ни единой книги? Как эта новоиспеченная обладательница грамоты и конверта с деньгами тащила его к стойке! Еще выцыганит у него свидание, собака такая!
О, господи, кажется, я тоже сегодня хлебнула через меру.
Мариан набрал номер гостиничного бюро обслуживания, попросил Ивонну.
— Мишь собирается навестить тебя вечером в твоем «Рице»...
— А мы уже сидим с ней в холле!
— Если ты не против, то через полчасика заявлюсь и я, чтоб умножить ваши ряды.
— Ждем с нетерпением!
Сам не знаю почему, но по какой-то причине предпочитаю сказать это Миши в присутствии Ивонны. Мишь не истеричка, на словах она в любом случае будет сдержанна, но нельзя ручаться за ее внутреннюю реакцию. И не помешает, чтобы под рукой была Ивонна, этот, к счастью, прирожденный прагматик. Не только крах своей карьеры, но и все удары по ее чувствам она принимает по-спортивному и, в сущности, ко всему относится оптимистично...
Усевшись рядом с Мишью и Ивонной в кресло возле курительного столика, Мариан оглядел солидную обстановку гостиничного холла.
— Ну, как же ты поживаешь, Ивонна?
— Неплохо. Некоторые постояльцы, особенно с Запада, настоящие гранды; причем, как ни странно, больше всего те, кому необходимо изображать величие в собственных глазах. Я могла бы жить по-королевски, но в делишки пана шефа бюро обслуживания не вступаю. Как найдут его неприметный альбомчик с телефонами и даже с фотографиями «валютных барышень» — плохо ему придется! Видать, в коммерческом успехе столько магической притягательности, что только независимые и сильные натуры в состоянии вовремя дать задний ход.
Конечно, эти подпольные гешефты меня вовсе не занимают, но всегда невольно стараешься отдалить дело, за которое тебе не очень-то хочется браться...
— Как ведет себя Моника?
— Для второклашки приемлемо. Маменька недавно выговор получила за доченьку: болтала на уроке с соседкой. Учительница велела ей переписать что-то там двадцать раз — в наказание. А Моника заявила, что никак не может этого исполнить: она еще не очень хорошо говорит по-чешски и потому не знает, что значит «наказание»...
В холле началась суета, сидевшие вставали с кресел, в волнении устремлялись к телевизору:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40
Высказывание Пирка заинтересовало соседний стол—» там все замолчали.
— Мой бывший соученик, инженер Пирк, — представила его Руженка заместителю министра и обоим знаменитым писателям.
— Вы прекрасно играли, — заметил замминистра,
— Скуль! — Пирк машинально поднял бокал высоко над головой. — Однако пора мне восвояси, а то, может, за это время как раз увеличилось мое семейство. Но если и в третий раз будет девчонка, я уступлю ее Гейницу, — он доверительно наклонился к Камиллу. — А то у него своих ни одной, а хочет страшно, сам же втихаря ревнует того парнишку, который у него от Герольда... нет, не так — это Павла имела от Герольда, то есть, значит, от тебя, приятель... Ну, оставайтесь все в любви и радости, друзья! — Пирк поднялся. — Где мой Страдивари из Седлчан?
Встал и развеселившийся заместитель министра — ему надо было о чем-то переговорить с Тайцнером. Руженка пересела обратно к Камиллу.
Половина гостей разошлась, однако у стойки с прежней живостью наполнялись бокалы; сигаретный дым, местами слишком громкий говор, взрывы смеха — несколько чопорное начало давно уступило духу сердечности. К столу Ру-женки то и дело подходили авторы — выпить за ее здоровье, галантно поцеловать руку. Она краем глаза наблюдала за Камиллом: ага, ты и знать не знаешь, а ведь это все больше те, чьи рукописи у меня! Расспрашивая Тайц-нера, ты поставил меня в неловкое положение, так теперь хорошенько смотри, как тут все лебезят перед той, которую когда-то не замечали в классе, о которой говорили со скрытой снисходительностью: ах, эта вечно краснеющая дурочка не пойдет далеко! И почему у тебя такой унылый вид, когда я улыбаюсь тебе как можно приветливее? По-дружески понимаю, каково тебе видеть общество, в которое ты тщетно пытаешься войти: литераторы куда моложе тебя, а уже отмечены успехом, и завтра об этом из газет узнает широкая общественность...
Камилл собрался было распрощаться, когда к нему подсела хорошенькая девушка. Руженка, не снимая улыбки, критически оценила ее взглядом: да ты, милая, уже малость перебрала, твоя норма, поди, не так уж высока... Но молодая писательница смотрела только на Камилла.
— Подумайте, мне даже не сообщили, в чем дело,— просто написали, чтоб я приехала в Прагу на дружескую встречу по случаю вручения премий! Можете представить, как я была поражена, когда уже здесь узнала, что мою вещичку признали лучшей из первых публикаций молодых! Первая моя книжечка — и сразу премия!
— Позвольте вас поздравить... и поднять бокал за то, чтоб и все, что вы напишете впредь, было удостоено премий!
— Мне очень приятно слышать это именно от вас. Я так рада! Но я не надоедаю вам, пан редактор?
— Видите ли, я не...
— Пан Герольд не наш редактор, — подхватила Руженка. — Зато ему всегда везло у женщин: будьте осторожны, он опасный человек!
— О, простите, я думала, это столик для редакторов... Я сгораю от стыда! Может быть, вы член жюри?
— Нет. Если хотите знать правду, мне вообще здесь не место, я попал сюда случайно. И уже ухожу. — Он встал.
— Но вы все-таки выпьете со мной на посошок..V4TO6 я знала, что вы не сердитесь, ладно? — молодая писательница потащила его за руку к стойке.
Руженка проводила парочку милой улыбкой. Вот что получается, когда литературному эмбриону выдают премии— но этого добился Тайцнер; стоит ему узнать, что где-то объявилась смазливая пишущая девчонка, как он сейчас видит в ней вторую Пуйманову и на заседаниях жюри рекомендует в таких превосходных степенях, что от рвения очки запотевают! А девчонка уверена, что завоевала Прагу, дурочка деревенская, и что теперь ей только развернуть паруса и под свежим ветром успеха триумфально вплоть в большой, беспорядочный литературный мир! Она и понятия не имеет, как выглядят порой в будничной жизни все эти творцы, как они униженно плачутся в редакциях, что такой маленький тираж обрекает их ребеночка на голодную смерть, или, напротив, угрожают собственным инфарктом, причем иной раз поручают высказать эту угрозу своей агрессивной супруге... Один ищет случая на даровщинку выпить бокал рислинга, другой завидует коллеге до того, что получает язву желудка, третий, отважно галопируя на Пегасе, панически боится своей жены, четвертый, вместо того чтоб написать что-нибудь дельное, обивает пороги высоких инстанций с требованием исправить наконец ошибку и выдвинуть его на Государственную премию...
Будем справедливы: Камилл не принадлежит ни к одной из этих категорий; но не потому ли, что у него пока еще не вышло ни единой книги? Как эта новоиспеченная обладательница грамоты и конверта с деньгами тащила его к стойке! Еще выцыганит у него свидание, собака такая!
О, господи, кажется, я тоже сегодня хлебнула через меру.
Мариан набрал номер гостиничного бюро обслуживания, попросил Ивонну.
— Мишь собирается навестить тебя вечером в твоем «Рице»...
— А мы уже сидим с ней в холле!
— Если ты не против, то через полчасика заявлюсь и я, чтоб умножить ваши ряды.
— Ждем с нетерпением!
Сам не знаю почему, но по какой-то причине предпочитаю сказать это Миши в присутствии Ивонны. Мишь не истеричка, на словах она в любом случае будет сдержанна, но нельзя ручаться за ее внутреннюю реакцию. И не помешает, чтобы под рукой была Ивонна, этот, к счастью, прирожденный прагматик. Не только крах своей карьеры, но и все удары по ее чувствам она принимает по-спортивному и, в сущности, ко всему относится оптимистично...
Усевшись рядом с Мишью и Ивонной в кресло возле курительного столика, Мариан оглядел солидную обстановку гостиничного холла.
— Ну, как же ты поживаешь, Ивонна?
— Неплохо. Некоторые постояльцы, особенно с Запада, настоящие гранды; причем, как ни странно, больше всего те, кому необходимо изображать величие в собственных глазах. Я могла бы жить по-королевски, но в делишки пана шефа бюро обслуживания не вступаю. Как найдут его неприметный альбомчик с телефонами и даже с фотографиями «валютных барышень» — плохо ему придется! Видать, в коммерческом успехе столько магической притягательности, что только независимые и сильные натуры в состоянии вовремя дать задний ход.
Конечно, эти подпольные гешефты меня вовсе не занимают, но всегда невольно стараешься отдалить дело, за которое тебе не очень-то хочется браться...
— Как ведет себя Моника?
— Для второклашки приемлемо. Маменька недавно выговор получила за доченьку: болтала на уроке с соседкой. Учительница велела ей переписать что-то там двадцать раз — в наказание. А Моника заявила, что никак не может этого исполнить: она еще не очень хорошо говорит по-чешски и потому не знает, что значит «наказание»...
В холле началась суета, сидевшие вставали с кресел, в волнении устремлялись к телевизору:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40