— К сожалению, сегодня и завтра муж в служебной командировке...
К голосу женщины в телефонной трубке примешался прерывистый, такой знакомый, крик младенца. Ага, стало быть, наш Пирк наконец-то бросил якорь в гавани супружества, и даже потомство налицо... Идти к Камиллу не совсем удобно (да и кто бы захотел признаваться в тотальном поражении именно отвергнутому влюбленному!), а Роберт Давид, Проповедник, который так предостерегал меня от тогдашней авантюры, — вообще уж самая последняя инстанция; что ж, обратимся к другому, еще более давно отвергнутому воздыхателю...
— Мне особенно приятно, Ивонна, что ты пришла ко мне, — говорил Гейниц, с гордостью показывая ей новую квартиру — он получил ее от Строительного треста, то ли в награду за участие в строительстве плотины, то ли в компенсацию за годы, прожитые в жалком бараке. — Я сейчас же наведу справки в нашем тресте, не найдется ли там что-нибудь достойное тебя и приемлемое в материальном отношении...
А все же к радости польщенного Гейница примешивается и некоторое чувство удовлетворения: видишь, гордая принцесса, тогда, в Татрах, я был для тебя «слабак», нуль,— и вот бывшее ничтожество, быть может, станет твоим спасителем... Однако униженные и оскорбленные, попав на роли спасителей, нередко слишком уж размахиваются в своем стремлении благодетельствовать.
— А насчет жилья, пока ты что-нибудь подыщешь, — смело и все же не совсем уверенно начал Гейниц, озирая свою квартиру, но тут щелкнул ключ в замке, послышались голоса — женский и детский.
— Привет! Моя супруга, Якоубек, — а это моя одноклассница. Ивонна только что вернулась из Германии, и пока ей с ребенком негде жить. Вот я и говорю, на пару дней, пока она получит ответ на объявления, они могли Он у нас...
— Славный парнишка, — Ивонна погладила мальчика по голове. — По виду настоящий озорник. Якоубек? Кажется, теперь в Чехословакии это модное имя — у Камилла сын тоже Якоубек, насколько я помню...
Почему жена Гейница как-то смешалась? А Гонза? Да так краснеть не умела даже Руженка десять лет назад!
— Беги делать уроки, — хозяйка подтолкнула мальчика к двери в соседнюю комнату.
Гейниц потрогал свой шрам, вспухший, как красный шнурок.
— Это, видишь ли, и есть тот Якоубек, — глухо выдавил он из себя, когда за мальчиком закрылась дверь,— Тот самый.
— Вот это гол! — весело вскричала Ивонна. — А вы вчера никто ни слова! Скрыть от меня такую новость...
— Как-то не заходила об этом речь, — пискнул Гейниц, Ивонна с любопытством разглядывала чопорно застывшее лицо бывшей жены Камилла. Припомнила давнее письмо, в котором Мишь красочно описывала свадьбу Камилла: по ее беспощадному портрету выходило, что Павла, скорее, курица.
— Сколько лет вашей дочурке? — без улыбки осведомилась Павла.
— Шесть.
— Боюсь, будут некоторые сложности насчет того, чтобы вы пожили у нас, хотя бы и временно. Вашей девочке шесть, Якоубеку девять, а дети нынче куда развитее в сексуальном отношении, чем были мы...
Ну, здесь уже нечего терять.
— Думаете, станут играть в папочку и мамочку? Что ж, исключить этого нельзя — вдруг Моника пошла в маму? Да она вашего Якоубека в два счета совратит! Так что спасибо вам —и до свиданья.
Отчего это, с тех пор как я вернулась на родину, мне с таким блеском удается, мягко выражаясь, попадать впросак? Неужто это следствие того, что у меня на столько лет прервался контакт со своими? Впрочем, стоит ли удивляться что у Павлы так безрадостно на душе: бросив Гейница, она рассчитывала, поди, на нечто большее, нежели чем на покаянное возвращение к нему же... В сущности, девушка, тебе бы радоваться, что у обеих нас кое-что не получилось, — а ты на меня хмуришься!
Ну, кто теперь? На очереди Мишь (она не простит мне, если узнает, что я ходила к другим...); но тут закопошился червячок любопытства, да все настойчивей...
В это время его, конечно, нет дома. Баррандовская киностудия, правда, настоящий лабиринт, но все же не стог сена, а звукооператор Карел Патек не иголка, чтоб нельзя было его отыскать!
Вопреки напускному безразличию Ивонна нервничала тем сильнее, чем выше карабкался автобус по баррандов-ским серпантинам. Как-то он выглядит, этот человек с чувствительной душой и пером поэта? Кто из нас смутится больше? Что, если он дерзко свяжет мое возвращение с тем, что писал мне, и сделает из этого неверные выводы? Надо быть вдвойне осторожной, как бы не увеличить галерею отвергнутых влюбленных, причем на сей раз я обидела бы необычайно чувствительного и порядочного человека. Скорее всего, это будет для него большим разочарованием, но мне ничего не остается, кроме как сразу объяснить ему, что в моем возвращении нет никакой, ни такусенькой его заслуги, просто мне самой опротивела тамошняя жизнь.
В Баррандовской киностудии Ивонна в конце концов доспрашивалась до Карела Патека, и кто-то его привел, долговязый тип с вялой походкой, в полутьме коридора не разглядишь как следует лица.
— Патек, — назвался он. — Мне сказали, вы хотели меня видеть.
Ивонна выждала, чтобы ушел тот, кто его проводил к ней.
— Мне пришло в голову познакомиться с вами, и вот я здесь,
Патек смотрел недоуменно:
— Да, но я не припомню...
— Я — Ивонна,
Патек обошел ее так, чтобы свет падал ей на лицо.
— Как ни стараюсь, не могу...
— Ивонна из Франкфурта!
Он открыл было рот и тотчас захлопнул его. У него не хватало переднего зуба.
— А, черт! — Он вскинул свою длинную руку на затылок и не сразу убрал ее.
Черное подозрение зародилось у Ивошш где-то в области желудка — похоже на сладковатый спазм.
— Я так и знал, это плохо кончится! А тот господии казался таким порядочным...
— Какой господин?
— Да тому уже два года! Такой с усами, немолодой, и он еще так хмурил брови на нас...
— На кого на нас?— Ивонне трудно было говорить, она задыхалась от унижения и ярости.
— На меня и на Шмерду — режиссер Шмерда сидел с ним как-то в буфете, они подозвали меня и стали уговаривать, чтобы я согласился дать свой адрес для ответа на какое-то письмо...
— И вы... вы читали этот ответ?
— Я сунул его в конверт и отослал тому профессору. Сказал себе, если тут что-то не чисто, лучше не совать туда нос. Ответов пришло потом еще несколько... Впрочем, чего это я вам рассказываю, ведь вы, полагаю, сами их писали?
Теперь только б не разреветься при нем от стыда и злости!
— И вам не совестно было согласиться на такое безобразие?
— Да я так и сказал тому профессору, а он рявкнул, мол, не моя это забота. Говорил еще в том смысле, что я радоваться должен, если могу принять участие в благородном деле. Что-то в этом роде. Но вот смотрю я на вас — пожалуй, действительно хорошо, что вы вернулись, жалко было б, если бы такая красивая ба... пани пропала.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40