На протяжении некоторого времени я вел учет движения коммунального автотранспорта через расположенную на шоссе заправку. Бинокль позволял без труда наблюдать за ближайшими соседями, но интересовали меня прежде всего машины техпомощи, кабельного телевидения, почтовые фургончики и службы газоснабжения. Сверяя номера, отмечая время прибытия, я составлял графики. Всех прочих – сантехников, курьеров, коммивояжеров – я проверял по телефонной книге. Каждый раз, когда установленный на крыше радиолокационный детектор отключался с появлением определенного автомобиля, я делал соответствующую пометку. Постепенно совпадения складывались в систему, а это уже был сигнал опасности.
На этой стадии у меня уже срабатывал рефлекс: рука сама тянулась к стеклянной трубочке и янтарной смоле, и через секунду страхи и тревоги тонули в волне предоргазмического наслаждения, растягивавшегося на всю ночь. Чувство неопределенности, возникающее при столкновении с двойным значением и способное спровоцировать паническое бегство, ушло. Отто был шпионящей за мной машиной, Отто втайне от меня работал на Хойла, Отто слинял, и теперь Могильщик утрамбовывал его в пластиковый мешок – все это меня уже не трогало.
Я должен был закончить работу, и у меня оставалось сорок восемь часов, из которых первые двадцать четыре пролетели в сумасшедшем угаре вожделения, сравнимого по остроте ощущений разве что с растянувшимся на десять часов свободном полете с крыши небоскреба. Пришлось сосредоточиться на вторых двадцати четырех. Пес по-прежнему тявкал, визжал и лаял на несуществующих чужаков, окрестных койотов и енотов. Не обращая внимания на пса, я пытался разобраться в записях, но мысли упрямо стремились к тебе, Дезире, и всему тому, что я мечтал с тобой сделать.
Кусочком мыла на зеркале в ванной я написал слова «Здесь никто не ходит». Я знал, каждый шаг, каждый удар по крыше, каждый скрип тормозов есть в лучшем случае ментальный сбой. Как бы я ни сжимался от напряжения, как бы ни замирал от страха, в дверь никто не колотил. Если я что-то слышал и прислушивался внимательнее, звук не повторялся. Вглядываясь в темноту через щель в жалюзи или прижимая ухо к двери, я только подстегивал манию. Здесь никто не ходит, и я постоянно напоминаю себе об этом. Перестань зыркать глазами по сторонам, перестань чесаться. Давалось с трудом. Если жуки, змеи или крысы появляются в поле зрения, они настоящие. Но не пытайся их выдумывать.
От недостатка сна бросает в жар, по коже пробегают горячие волны, в ушах неумолчный свист. Я давно потерял счет осечкам, ложным срабатываниям сигнальной системы, и перешел в гостиную. Передо мной истолченный в порошок грамм и стакан воды из-под крана, в носу – клочок ваты. Я перетаскивал одну молекулу задругой, проверял и перепроверял записи и сел на мель, выполнив работу на девяносто восемь процентов. Вся проблема в двух оставшихся процентах. Ситуация выглядела так, как если бы я разобрал двигатель, все починил и смазал каждую деталь, а когда собрал, обнаружил на коврике горстку непонятно откуда взявшихся болтов.
Сижу с грязными пальцами в потрепанном комбинезоне и чешу голову, потому что в волосах ползают насекомые, а я понятия не имею, откуда взялся кислород или куда подевался азот. Я понимаю, что ошибся. Срок истекает завтра, и мне необходимо предъявить скин. Если не получится, койотов ждет большой праздник.
У светлячков был свой код, и я взялся за них. Нормальный ритм стрекотания насекомых был мне неведом, но я знал, что он представляет собой нечто вроде брачного зова, уведомления о территориальных претензиях или служит для отпугивания врагов. Последнее представлялось весьма странным, учитывая огромное количество носящихся с неслышными криками в поисках пищи и налетающих одна на другую летучих мышей – глупые цикады словно бросали вызов всему миру хищников, восклицая: «Эй, я здесь!» Впрочем, в ту ночь сверчки вели себя совсем не глупо, чем, возможно, и объяснялся тот факт, что летучие мыши игнорировали их.
В стрекоте присутствовал свой ритм. Цырк, цырк, цырк, цырк. Долгий, короткий, долгий, восемь коротких, долгий, два коротких, два долгих, короткий, затем тишина. Я часами записывал подаваемые сигналы в блокнот и в конце концов потерялся в тысячах. Они знали, что я слушаю, и паузы между точками и тире были слишком коротки даже для ушей рукокрылых хищников, не говоря уже обо мне. Звук распространялся ярдов на сто от дома, потом сигналы подхватывали другие, и таким образом все, что я делал, передавалось через пустыню и дальше на запад в Лос-Анджелес – Хойлу. Подозреваю, что участвовала в этом деле и сова. Ее я не видел, но слышал. Как черный личиночный вертолет, сова в полете не издает ни звука, но тогда она громко ухала где-то в темноте, переговариваясь со сверчками. Ух, ух, ух, ух. Четыре коротких, семь длинных.
Как ни пытался, я не мог отфильтровать избыточный шум от самих сигналов. В детстве мне внушили, что каждый раз, когда я засматриваюсь на женщину или дрочу в туалете, Бог видит это и не оставляет грех без наказания, но вместе с тем вознаграждает и за хорошее поведение. Меня Он отметил способностью различать звуки. Если вы способны распознавать реальную опасность на фоне всего прочего, это называется осторожностью. Если не способны – паранойей. Звуки присутствуют всегда и везде, и тот, кто слышит их все одновременно, сходит с ума.
Невозможно отделить паранойю от знания. Чем больше вы знаете, тем больше видите возможностей. Чем больше вы видите возможностей, тем больше вероятность того, что их видит и кто-то еще. Чем больше этих «кого-то», тем больше «их». Математика простая. Пока вы не осознаете, что, может быть, не нравитесь им.
Еще одна доза не дала положительного эффекта, и силы быстро уходили. Спать я не мог. Жалел, что нет ружья, настоящего дробовика, потому что за дверью творилось черт знает что, а я стоял, слушал и ждал. Что это было? Шаги? Голос? Хруст раздавленных панцирей под колесом автомобиля на подъездной дорожке? Я остановился, замер, прислушался – ничего, только стрекот сверчков. И вот только тогда, когда солнце зашло, и на землю пала тьма, я понял, что именно они делают.
Я стоял у крыльца с баллончиком спрея. Стоял неподвижно, затаив дыхание, стараясь нацелиться на сигналы. Чем хороши сверчки, так это тем, что с ними не нужно уж слишком осторожничать. В Китае их специально разбрасывали вокруг крепостей, чтобы они предупреждали о появлении неприятеля. Саранча в качестве колокола. Я даже не понял, как оказался в доме, как набрал в шприц почти целый грамм и как немного испугался, подумав, что раньше, когда я улетал высоко-высоко, доза измерялась миллиграммами, а тут я собираюсь зарядиться целым граммом химии.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46