— Видите ли, я не знаю, насколько вы осведомлены о том, какие взаимоотношения были у Танюхи с соседями. В письме она всех целует, но это по крайней мере тонкое лицемерие великодушного человека, отпускающего всем грехи на правах счастливца».
«Я не совсем вас поняла», — сказала Анна и сделала еще шаг к двери.
«Танюха очень плохо жила с соседями. Она просто ненавидела их. Как, впрочем, и они ее. Поэтому последняя фраза в письме выглядит несколько странно. Но поскольку я знаю Танюху почти год, то могу объяснить эту странность тем обвалом счастья, под который ей повезло угодить. Замуж за москвича, причем за очень хорошего молодого человека, — художник не смог сдержать злой усмешки, — это, знаете ли, не каждый день случается. Она одним росчерком перечеркнула эту коммуналку, этих несчастных старух, всех своих друзей, включая и меня тоже».
Он вздохнул, опустил глаза.
«Она что же, была вашей натурщицей?» — спросила Анна. «Нет, не просто натурщицей. Намного больше, милая, намного». — «И теперь вы здесь обосновали свою мастерскую?» — «Как видите. И имею на это право, между прочим… А вы, значит, учились вместе с ней?» — «Нет, мы недавно познакомились», — уклончиво ответила Анна. «Трудно представить, что у вас с
Танюхой могут быть общие интересы». — «А почему, собственно говоря, нет?» — с вызовом спросила Анна. «Почему? — переспросил художник. — А потому, что Танюха весьма раскрепощенная личность, для которой смысл жизни — мотоциклы, рок-н-ролл, вольное отношение к вопросам пола, кайф… А вы… Нет, вы не такая». — «Вы тоже, по-моему, не очень хорошо разбираетесь в мотоциклах».
Художник призадумался. «Она тянулась ко мне как к духовному началу. Она очищалась в моей ауре, подпитывалась энергией, дифференцировала в себе плотское и космическое… Может быть, в том, что ее заметили и оставили в Москве, есть и моя заслуга… Впрочем, говорить об этом не совсем скромно. Я всегда предпочитаю умалчивать о своем таланте и благодетельстве».
Открыв ногой дверь, в комнату вошла натурщица с подносом в руках, на котором стояли две разновеликие чашки, причем одна — с отбитой ручкой. «Куда ложить?» — спросила она.
Художник поморщился, нахмурил брови. «Класть, Лизавета, класть, а не ложить! Сколько раз я тебе говорил об этом!»
«Забыла, Жорик! — натренированно ответила натурщица, села на диван и поджала под себя ноги. — Мне раздеваться?»
Художник покачал головой, взглянул на Анну, словно хотел извиниться за слабое астральное начало в Лизавете, и снова сделал замечание натурщице: «Не называй меня Жориком. Меня зовут Джорджем, я говорил тебе об этом сотни раз!»
Лизавета закатила вверх свои безумно накрашенные глазки, взяла в руки какой-то журнал и стала его листать.
«Вы мне отдадите это письмо?» — спросила Анна, открывая сумочку и медленно опуская лист в нее. Художник неожиданно кинулся к Анне и перехватил ее руку. «Это письмо? — прошептал он, медленно разжимая пальцы, затем повернулся и подошел к окну. — Вы просите меня о невозможном, — не оборачиваясь, произнес он. — Но пусть будет так. Забирайте. Это одно из немногого, что осталось у меня в память о Танюхе. Это письмо да несколько ее портретов… »
Анна проследила за его взглядом. На стене, противоположной окну, среди больших и малых полотен, пестреющих цветными пятнами, выделялись два портрета взрослой девушки. Один был выполнен в профиль: девушка с тонкой сигаретой в губах и в мотоциклетном шлеме касалась пальцами темного стекла-шторки. Казалось, что еще мгновение, и она закроет лицо и помчится вперед, обгоняя ветер. На втором портрете — анфас — она, чуть приподняв лицо вверх, словно смотрела на утреннее солнце, пронизывающее своими лучами окно, обеими руками зачесывала ровные пепельные волосы назад.
«Кто это?» — спросила Анна, переводя взгляд с портретов на лицо художника.
Он повернулся, и по его губам снова пробежала усмешка. «Это? — переспросил он. — Это ваша подруга — Татьяна Васильева… Странно, что вы не узнали ее». — «Это действительно странно», — пробормотала Анна, снова поворачиваясь к картинам и внимательно рассматривая их.
Она хорошо запомнила женщину в красном — молодую жену Милосердова, которая, по данным загса, проходила под именем Татьяны Васильевой, прописанной в Кемерове, я той самой комнате, где Анна сейчас находилась. Можно было поставить под сомнение талант художника, его умение точно передавать черты лица, и все-таки Анна могла сказать с полной уверенностью: на портрете была изображена совершенно незнакомая ей девушка, не имеющая ни малейшего сходства с женщиной в красном.
«А вы… не ошибаетесь?» — спросила она, снова повернувшись к Джорджу.
Лизавета хмыкнула, покачала головой, нервно перевернула страницу журнала и, не поднимая глаз, пробурчала: «Да вылитая Танька! Наверное, у вас с глазами что-то».
Джордж, с тяжелыми от старания казаться глубоко переживающим человеком глазами, подошел к Анне. «Вы бьете меня в самое больное место. Вы ставите под сомнение мои чувства к Танюхе. Без высоких чувств я не смог бы создать такие… такие выразительные портреты». — «Продайте мне один из них!» — вдруг сказала Анна.
Художник кивнул головой: мол, понимаю ваше стремление приобщиться к прекрасному и вечному, но развел руками. «Нет, не могу. Эти картины не продаются».
Анна щелкнула замками сумочки, вынула из нее две стодолларовые купюры. «Продайте!» — повторила она, протягивая художнику деньги.
Джордж колебался мгновение. Лизавета замерла на диване с раскрытым ртом, и в ее глазах застыл испуг: а вдруг не согласится? «Только, — пробормотал художник, — только ради того, чтобы приобщить вас, так сказать… » Он не договорил. В этом уже не было смысла — деньги исчезли в его кулаке.
Анна сама сняла портрет, выполненный анфас, с гвоздя. «Давайте я заверну», — засуетился художник. Лизавета, чувствуя, что Анна вот-вот уйдет, с облегчением сняла с себя халат и взяла чашку с кофе.
На пороге квартиры Джордж протянул Анне белый картонный прямоугольник. «Моя визитка», — пояснил он и глубокомысленно улыбнулся. «Очень кстати», — ответила Анна, спрятала визитную карточку в сумочку и быстро пошла по скрипучей лестнице на улицу, держа под мышкой небольшой газетный сверток размером со словарь.
Ночь ей пришлось провести на вокзале, а утренним поездом она выехала в Москву. «Пропала девчонка, — думала Анна, рассматривая портрет Татьяны. — Эта дама в красном воспользовалась ее паспортом и вышла замуж за Милосердова. Зачем это ей надо было? Может быть, она преступница, скрывающаяся от милиции? С чужим паспортом вышла замуж, затем быстро обменяла его на новый, с новой фамилией. И не стало больше ни Тани Васильевой из Кемерова, ни дамы Икс. Осталась лишь Татьяна Милосердова, жена кандидата в депутаты Госдумы, однофамилица погибшей бизнесменши Эльвиры Милосердовой… »
Анна вдруг почувствовала, как у нее занемела спина и по затылку прошла горячая волна, словно где-то сзади начался пожар.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121
«Я не совсем вас поняла», — сказала Анна и сделала еще шаг к двери.
«Танюха очень плохо жила с соседями. Она просто ненавидела их. Как, впрочем, и они ее. Поэтому последняя фраза в письме выглядит несколько странно. Но поскольку я знаю Танюху почти год, то могу объяснить эту странность тем обвалом счастья, под который ей повезло угодить. Замуж за москвича, причем за очень хорошего молодого человека, — художник не смог сдержать злой усмешки, — это, знаете ли, не каждый день случается. Она одним росчерком перечеркнула эту коммуналку, этих несчастных старух, всех своих друзей, включая и меня тоже».
Он вздохнул, опустил глаза.
«Она что же, была вашей натурщицей?» — спросила Анна. «Нет, не просто натурщицей. Намного больше, милая, намного». — «И теперь вы здесь обосновали свою мастерскую?» — «Как видите. И имею на это право, между прочим… А вы, значит, учились вместе с ней?» — «Нет, мы недавно познакомились», — уклончиво ответила Анна. «Трудно представить, что у вас с
Танюхой могут быть общие интересы». — «А почему, собственно говоря, нет?» — с вызовом спросила Анна. «Почему? — переспросил художник. — А потому, что Танюха весьма раскрепощенная личность, для которой смысл жизни — мотоциклы, рок-н-ролл, вольное отношение к вопросам пола, кайф… А вы… Нет, вы не такая». — «Вы тоже, по-моему, не очень хорошо разбираетесь в мотоциклах».
Художник призадумался. «Она тянулась ко мне как к духовному началу. Она очищалась в моей ауре, подпитывалась энергией, дифференцировала в себе плотское и космическое… Может быть, в том, что ее заметили и оставили в Москве, есть и моя заслуга… Впрочем, говорить об этом не совсем скромно. Я всегда предпочитаю умалчивать о своем таланте и благодетельстве».
Открыв ногой дверь, в комнату вошла натурщица с подносом в руках, на котором стояли две разновеликие чашки, причем одна — с отбитой ручкой. «Куда ложить?» — спросила она.
Художник поморщился, нахмурил брови. «Класть, Лизавета, класть, а не ложить! Сколько раз я тебе говорил об этом!»
«Забыла, Жорик! — натренированно ответила натурщица, села на диван и поджала под себя ноги. — Мне раздеваться?»
Художник покачал головой, взглянул на Анну, словно хотел извиниться за слабое астральное начало в Лизавете, и снова сделал замечание натурщице: «Не называй меня Жориком. Меня зовут Джорджем, я говорил тебе об этом сотни раз!»
Лизавета закатила вверх свои безумно накрашенные глазки, взяла в руки какой-то журнал и стала его листать.
«Вы мне отдадите это письмо?» — спросила Анна, открывая сумочку и медленно опуская лист в нее. Художник неожиданно кинулся к Анне и перехватил ее руку. «Это письмо? — прошептал он, медленно разжимая пальцы, затем повернулся и подошел к окну. — Вы просите меня о невозможном, — не оборачиваясь, произнес он. — Но пусть будет так. Забирайте. Это одно из немногого, что осталось у меня в память о Танюхе. Это письмо да несколько ее портретов… »
Анна проследила за его взглядом. На стене, противоположной окну, среди больших и малых полотен, пестреющих цветными пятнами, выделялись два портрета взрослой девушки. Один был выполнен в профиль: девушка с тонкой сигаретой в губах и в мотоциклетном шлеме касалась пальцами темного стекла-шторки. Казалось, что еще мгновение, и она закроет лицо и помчится вперед, обгоняя ветер. На втором портрете — анфас — она, чуть приподняв лицо вверх, словно смотрела на утреннее солнце, пронизывающее своими лучами окно, обеими руками зачесывала ровные пепельные волосы назад.
«Кто это?» — спросила Анна, переводя взгляд с портретов на лицо художника.
Он повернулся, и по его губам снова пробежала усмешка. «Это? — переспросил он. — Это ваша подруга — Татьяна Васильева… Странно, что вы не узнали ее». — «Это действительно странно», — пробормотала Анна, снова поворачиваясь к картинам и внимательно рассматривая их.
Она хорошо запомнила женщину в красном — молодую жену Милосердова, которая, по данным загса, проходила под именем Татьяны Васильевой, прописанной в Кемерове, я той самой комнате, где Анна сейчас находилась. Можно было поставить под сомнение талант художника, его умение точно передавать черты лица, и все-таки Анна могла сказать с полной уверенностью: на портрете была изображена совершенно незнакомая ей девушка, не имеющая ни малейшего сходства с женщиной в красном.
«А вы… не ошибаетесь?» — спросила она, снова повернувшись к Джорджу.
Лизавета хмыкнула, покачала головой, нервно перевернула страницу журнала и, не поднимая глаз, пробурчала: «Да вылитая Танька! Наверное, у вас с глазами что-то».
Джордж, с тяжелыми от старания казаться глубоко переживающим человеком глазами, подошел к Анне. «Вы бьете меня в самое больное место. Вы ставите под сомнение мои чувства к Танюхе. Без высоких чувств я не смог бы создать такие… такие выразительные портреты». — «Продайте мне один из них!» — вдруг сказала Анна.
Художник кивнул головой: мол, понимаю ваше стремление приобщиться к прекрасному и вечному, но развел руками. «Нет, не могу. Эти картины не продаются».
Анна щелкнула замками сумочки, вынула из нее две стодолларовые купюры. «Продайте!» — повторила она, протягивая художнику деньги.
Джордж колебался мгновение. Лизавета замерла на диване с раскрытым ртом, и в ее глазах застыл испуг: а вдруг не согласится? «Только, — пробормотал художник, — только ради того, чтобы приобщить вас, так сказать… » Он не договорил. В этом уже не было смысла — деньги исчезли в его кулаке.
Анна сама сняла портрет, выполненный анфас, с гвоздя. «Давайте я заверну», — засуетился художник. Лизавета, чувствуя, что Анна вот-вот уйдет, с облегчением сняла с себя халат и взяла чашку с кофе.
На пороге квартиры Джордж протянул Анне белый картонный прямоугольник. «Моя визитка», — пояснил он и глубокомысленно улыбнулся. «Очень кстати», — ответила Анна, спрятала визитную карточку в сумочку и быстро пошла по скрипучей лестнице на улицу, держа под мышкой небольшой газетный сверток размером со словарь.
Ночь ей пришлось провести на вокзале, а утренним поездом она выехала в Москву. «Пропала девчонка, — думала Анна, рассматривая портрет Татьяны. — Эта дама в красном воспользовалась ее паспортом и вышла замуж за Милосердова. Зачем это ей надо было? Может быть, она преступница, скрывающаяся от милиции? С чужим паспортом вышла замуж, затем быстро обменяла его на новый, с новой фамилией. И не стало больше ни Тани Васильевой из Кемерова, ни дамы Икс. Осталась лишь Татьяна Милосердова, жена кандидата в депутаты Госдумы, однофамилица погибшей бизнесменши Эльвиры Милосердовой… »
Анна вдруг почувствовала, как у нее занемела спина и по затылку прошла горячая волна, словно где-то сзади начался пожар.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121