— спросил я его, и мой вопрос прозвучал цинично и грубо. Я снова чертыхнулся — на этот раз из-за обиды на себя самого — и уже был готов перевести Лешу на противоположную сторону шоссе, как к нам подкатил и остановился пропыленный «газик» с табличкой «Сельхоз „Мичуринский“, из него вышли две женщины, вооруженные тяпками, помахали оставшимся пассажирам и пошли через поле к селу, крыши которого белели под горой.
— Ну что, застряли? — крикнул нам водитель, нетерпеливо газуя. — Садится будете или нет?
— А куда автобус? — спросил я.
— В Симферополь, куда еще…
Это была судьба. Стараясь не смотреть на страдальческое лицо Леши, я подхватил его под мышки, словно он был парализован, и втащил в полупустой автобус.
Оставшуюся часть пути он безотрывно смотрел в окно и не разговаривал со мной. Но в обморок больше не падал — из раскрытых форточек несся такой мощный сквозняк, что нас едва не сдувало с сидений, и мы оба даже немного замерзли.
* * *
Я даже не предполагал, что Леша может быть таким занудой. Во-первых, он серьезно страдал топографическим кретинизмом и ориентировался в Симферополе намного хуже, чем я когда-то в приамазонской сельве, отчего нам пришлось тыкаться из одного конца города в другой, пока мы нашли Ялтинское шоссе. Во-вторых, он все время жаловался мне на свое плохое самочувствие, беспрестанно лакал воду из питьевых краников, которые встречались на нашем пути, и я в уме поклялся себе, что больше никогда не буду брать Лешу с собой на серьезное дело.
Когда наконец мы доползли до дома сто двадцать восемь на Ялтинском шоссе, солнце уже почти скрылось за горизонтом. Я не думал о том, как в такой поздний час мы будем добираться до Судака — все автобусные рейсы давно закончились, — меня куда больше занимала предстоящая встреча с патологоанатомом. Если, конечно, он еще был дома.
Я поискал на двери калитки кнопку звонка, но ее не было, и мне пришлось постучать по синему почтовому ящику, который издал вполне громкий консервный звук. Ожидая увидеть на пороге дома этакого мрачного эскулапа, привыкшего иметь дело с покойниками, я был несколько удивлен, когда с крыльца к нам сошел плотненький невысокий мужчина в майке, с заметной лысиной, красными щечками, маленькими глазками и удивительно приятной улыбкой.
— Во! Сразу двое! — приветствовал он нас, расставив руки в стороны, словно мы были знакомы уже много лет. — И без бутылки! Вы ко мне, мужички, или просто так по ящику барабаните?
— Нам нужен Евгений Блинов, — сказал я.
— А это я и есть, — кивнул мужичок и стал открывать щеколду. — По какому вопросу, интересно, вы ко мне пожаловали?
Этот человек сбил меня с серьезного тона, на который я был настроен, и одномоментно снял раздражение, накрученное не без помощи Леши. Я хотел ответить ему гробовым тоном, что пожаловали мы к нему по поводу убиенной Милосердовой, но вышло совсем другое:
— Видите ли, ваш адрес дал мне Володя Кныш. Но он очень просил на него не ссылаться, что, собственно, я и делаю.
— А-а! — почему-то обрадовался Блинов, положил свои руки на наши с Лешей плечи и повел в дом. — Это тот блондинистый лейтенант с васильковыми глазками? Как он поживает? Как и прежде, распугивает своим большим пистолетом курортников на пляже?.. Вы самогонку пьете?
Из распахнутой настежь двери нам под ноги кинулась какая-то обезумевшая курица, и я просто чудом не наступил на нее. Блинов как-то смешно выругался, что-то вроде: «Чтоб щи из тебя прокисли!» Он первым зашел в дом. Мне достаточно было беглого взгляда по прихожей и комнате, чтобы определить жилище закоренелого холостяка, но все же я уточнил:
— Вы один здесь живете?
— Почему один? — немного обиженно ответил Блинов, смахивая с круглого допотопного стола несвежую скатерть и кидая ее куда-то в угол. — У меня кошка есть, псина немолодая, но умная, куры и прочая тварь… Присаживайтесь, мужички! Кто где может. — Он подошел к холодильнику, стоящему здесь же, в комнате, заваленному сверху стопками книг и толстых тетрадей, открыл его и несколько мгновений смотрел в пустую утробу, почесывая затылок. — Вот черт! — пробормотал он. — А мне казалось, что здесь еще кусок мяса завалялся. Наверное, котяра слямзила.
Он решительно хлопнул в ладони и сказал:
— Ладно! Сейчас произведем вскрытие курицы, а потом я угощу вас чахохбили. Вы когда-нибудь ели настоящий чахохбили — с кинзой и обжаренными на открытом огне потрошками?
Мы с Лешей переглянулись и, кажется, заметили на физиономиях друг друга тень отвращения. Лично я видел в лице Блинова только патологоанатома, но никак не повара.
Блинов, кажется, догадался о наших чувствах. Он замер, подозрительно глядя то на меня, то на Лешу.
— Так-с, — проговорил он. — И вы тоже.
Вот вам и ответ на вопрос, почему я живу один… — Он вышел из комнаты. — Цып-цып-цып!.. Иди сюда, идиотка!.. Видите ли, мужички! — крикнул он нам из прихожей. — Я не допускаю к плите женщин. Это мое хобби и, если хотите, принцип, унаследованный от моих предков-мусульман. Мясо должен готовить только мужчина. Большинству женщин, которых я приводил в этот дом, это очень нравилось. Но потом, когда я рассказывал им о своей работе, они брезгливо кривили свои мордашки, как только что вы, и наутро уходили, больше не возвращаясь… Удивительная впечатлительность! Я ведь не предлагаю жаркое из покойника, которого потрошил накануне!.. Эй, кто будет держать курицу за ноги?
Я толкнул Лешу локтем и показал глазами на дверь. Он снова скривился.
— Ты же анестезиолог! — пристыдил я его, призывая к мужеству.
Это подействовало, Леша вышел и через минуту я услышал удар топора и булькающие хрипы обезглавленной «идиотки».
— Заливай кипяток! — командовал Блинов. — Так, отлично. Теперь общипаем. Это я сам сделаю… Значит, вы, насколько я понял, из милиции? Или притворяетесь милиционерами? И пришли поговорить со мной, разумеется, не о живописи?.. Когда в таком случае вы намерены поговорить? Я имею в виду — до еды или, так сказать, в процессе?
— До еды! — в один голос ответили мы с
Лешей.
— Как будет угодно.
Блинов вошел в комнату, вытирая руки тряпкой.
— Ну-с, что вас интересует?.. Простите, не знаю, как величать.
Мы по очереди представились. Блинов вынул из буфета трехлитровую банку, на дне которой плескалось мутное пойло. Когда он разливал жидкость по стаканам, я некстати вспомнил какую-то дикую байку про то, как студенты мединститута украли с кафедры патологии и каких-то там аномалий заспиртованный человеческий эмбрион, уникальный экземпляр выкинули, а спирт преспокойно выпили.
— За знакомство! — предложил Блинов и одним махом вылил жидкость в рот.
Я медленно цедил самогонку, изо всех сил проталкивая ее в отчаянно сопротивляющийся желудок. Не знаю, как справился со своей порцией Леша, но Блинов смотрел на нас обоих с ухмылкой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121
— Ну что, застряли? — крикнул нам водитель, нетерпеливо газуя. — Садится будете или нет?
— А куда автобус? — спросил я.
— В Симферополь, куда еще…
Это была судьба. Стараясь не смотреть на страдальческое лицо Леши, я подхватил его под мышки, словно он был парализован, и втащил в полупустой автобус.
Оставшуюся часть пути он безотрывно смотрел в окно и не разговаривал со мной. Но в обморок больше не падал — из раскрытых форточек несся такой мощный сквозняк, что нас едва не сдувало с сидений, и мы оба даже немного замерзли.
* * *
Я даже не предполагал, что Леша может быть таким занудой. Во-первых, он серьезно страдал топографическим кретинизмом и ориентировался в Симферополе намного хуже, чем я когда-то в приамазонской сельве, отчего нам пришлось тыкаться из одного конца города в другой, пока мы нашли Ялтинское шоссе. Во-вторых, он все время жаловался мне на свое плохое самочувствие, беспрестанно лакал воду из питьевых краников, которые встречались на нашем пути, и я в уме поклялся себе, что больше никогда не буду брать Лешу с собой на серьезное дело.
Когда наконец мы доползли до дома сто двадцать восемь на Ялтинском шоссе, солнце уже почти скрылось за горизонтом. Я не думал о том, как в такой поздний час мы будем добираться до Судака — все автобусные рейсы давно закончились, — меня куда больше занимала предстоящая встреча с патологоанатомом. Если, конечно, он еще был дома.
Я поискал на двери калитки кнопку звонка, но ее не было, и мне пришлось постучать по синему почтовому ящику, который издал вполне громкий консервный звук. Ожидая увидеть на пороге дома этакого мрачного эскулапа, привыкшего иметь дело с покойниками, я был несколько удивлен, когда с крыльца к нам сошел плотненький невысокий мужчина в майке, с заметной лысиной, красными щечками, маленькими глазками и удивительно приятной улыбкой.
— Во! Сразу двое! — приветствовал он нас, расставив руки в стороны, словно мы были знакомы уже много лет. — И без бутылки! Вы ко мне, мужички, или просто так по ящику барабаните?
— Нам нужен Евгений Блинов, — сказал я.
— А это я и есть, — кивнул мужичок и стал открывать щеколду. — По какому вопросу, интересно, вы ко мне пожаловали?
Этот человек сбил меня с серьезного тона, на который я был настроен, и одномоментно снял раздражение, накрученное не без помощи Леши. Я хотел ответить ему гробовым тоном, что пожаловали мы к нему по поводу убиенной Милосердовой, но вышло совсем другое:
— Видите ли, ваш адрес дал мне Володя Кныш. Но он очень просил на него не ссылаться, что, собственно, я и делаю.
— А-а! — почему-то обрадовался Блинов, положил свои руки на наши с Лешей плечи и повел в дом. — Это тот блондинистый лейтенант с васильковыми глазками? Как он поживает? Как и прежде, распугивает своим большим пистолетом курортников на пляже?.. Вы самогонку пьете?
Из распахнутой настежь двери нам под ноги кинулась какая-то обезумевшая курица, и я просто чудом не наступил на нее. Блинов как-то смешно выругался, что-то вроде: «Чтоб щи из тебя прокисли!» Он первым зашел в дом. Мне достаточно было беглого взгляда по прихожей и комнате, чтобы определить жилище закоренелого холостяка, но все же я уточнил:
— Вы один здесь живете?
— Почему один? — немного обиженно ответил Блинов, смахивая с круглого допотопного стола несвежую скатерть и кидая ее куда-то в угол. — У меня кошка есть, псина немолодая, но умная, куры и прочая тварь… Присаживайтесь, мужички! Кто где может. — Он подошел к холодильнику, стоящему здесь же, в комнате, заваленному сверху стопками книг и толстых тетрадей, открыл его и несколько мгновений смотрел в пустую утробу, почесывая затылок. — Вот черт! — пробормотал он. — А мне казалось, что здесь еще кусок мяса завалялся. Наверное, котяра слямзила.
Он решительно хлопнул в ладони и сказал:
— Ладно! Сейчас произведем вскрытие курицы, а потом я угощу вас чахохбили. Вы когда-нибудь ели настоящий чахохбили — с кинзой и обжаренными на открытом огне потрошками?
Мы с Лешей переглянулись и, кажется, заметили на физиономиях друг друга тень отвращения. Лично я видел в лице Блинова только патологоанатома, но никак не повара.
Блинов, кажется, догадался о наших чувствах. Он замер, подозрительно глядя то на меня, то на Лешу.
— Так-с, — проговорил он. — И вы тоже.
Вот вам и ответ на вопрос, почему я живу один… — Он вышел из комнаты. — Цып-цып-цып!.. Иди сюда, идиотка!.. Видите ли, мужички! — крикнул он нам из прихожей. — Я не допускаю к плите женщин. Это мое хобби и, если хотите, принцип, унаследованный от моих предков-мусульман. Мясо должен готовить только мужчина. Большинству женщин, которых я приводил в этот дом, это очень нравилось. Но потом, когда я рассказывал им о своей работе, они брезгливо кривили свои мордашки, как только что вы, и наутро уходили, больше не возвращаясь… Удивительная впечатлительность! Я ведь не предлагаю жаркое из покойника, которого потрошил накануне!.. Эй, кто будет держать курицу за ноги?
Я толкнул Лешу локтем и показал глазами на дверь. Он снова скривился.
— Ты же анестезиолог! — пристыдил я его, призывая к мужеству.
Это подействовало, Леша вышел и через минуту я услышал удар топора и булькающие хрипы обезглавленной «идиотки».
— Заливай кипяток! — командовал Блинов. — Так, отлично. Теперь общипаем. Это я сам сделаю… Значит, вы, насколько я понял, из милиции? Или притворяетесь милиционерами? И пришли поговорить со мной, разумеется, не о живописи?.. Когда в таком случае вы намерены поговорить? Я имею в виду — до еды или, так сказать, в процессе?
— До еды! — в один голос ответили мы с
Лешей.
— Как будет угодно.
Блинов вошел в комнату, вытирая руки тряпкой.
— Ну-с, что вас интересует?.. Простите, не знаю, как величать.
Мы по очереди представились. Блинов вынул из буфета трехлитровую банку, на дне которой плескалось мутное пойло. Когда он разливал жидкость по стаканам, я некстати вспомнил какую-то дикую байку про то, как студенты мединститута украли с кафедры патологии и каких-то там аномалий заспиртованный человеческий эмбрион, уникальный экземпляр выкинули, а спирт преспокойно выпили.
— За знакомство! — предложил Блинов и одним махом вылил жидкость в рот.
Я медленно цедил самогонку, изо всех сил проталкивая ее в отчаянно сопротивляющийся желудок. Не знаю, как справился со своей порцией Леша, но Блинов смотрел на нас обоих с ухмылкой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121