— Дьявол Бури! Ах, как бы я хотел посмотреть, что за принц из тебя получится! Оказывается, я совсем не знал тебя, Рохан. Обещай мне, что будешь разговаривать со своими сыновьями чаще, чем я с тобой.
Ответа не требовалось, поэтому Рохан просто кивнул. Затем он поклонился и прижался губами к руке отца в знак преданности и любви. Глаза жгло. Борясь с подступающими слезами, он сказал:
— Теперь отдохни. Немного погодя я пришлю к тебе мать. — С этими словами он покинул комнату.
Придя в свои покои, Рохан сбросил маску почтительного сына и остановился перед открытым окном, глядя на роскошные сады, любимое детище матери. Он сделал то, что обещал себе: успокоил тревогу отца и дал ему возможность умереть с миром. Зехава больше не боялся ни за сына, ни за свои земли. Это могло бы случиться намного раньше, если бы Рохан смог преодолеть свой страх.
В Стронгхолде стояла полная тишина. Ее осмелятся нарушить только тогда, когда Зехава умрет и отгорит погребальный костер. Рохану казалось, что он очутился в призрачном, безмолвном потустороннем мире, где не осталось ни одного живого существа. Единственной реальностью здесь было только одно: огонь. Догорающий огонь отцовской жизни; пламя, которое поглотит останки Зехавы; сигнальный костер на Пламенной башне, который будет погашен, а затем зажжен вновь; и увиденное им лицо в обрамлении сверкающих огненно-золотых волос. Ныне бесплотный дух в мире теней, Рохан мог позволить себе думать о пламени: оно не рассеивало тьму. Пламя могло сделать его принцем, мужем и, возможно, любовником. И все же оно было недостаточно сильным, чтобы пролить свет на его, Рохана, будущее.
Он слушал тишину и следил за тенями, которые отбрасывали росшие внизу деревья. Ему следовало думать о том времени, когда вспыхнувший на Пламенной башне огонь разнесет по Пустыне весть о новом принце. Следовало думать о прибытии невесты, о страданиях матери, о наследстве, которое оставит Зехава сестре и племянникам… О сотне мелочей, связанных с похоронами, и о миллионе более серьезных вещей, касавшихся того, как жить дальше. Но Рохан пребывал среди теней Стронгхолда, ожидая возвращения огня.
Древняя легенда гласила, что много-много лет назад, когда мир еще был совсем юным, Богиня научила первых «Гонцов Солнца» сплетать лучи света. Огонь, которому было лестно стать родоначальником нового искусства, заключил договор с братом Воздухом и сестрой Землей, что фарадимы смогут беспрепятственно творить свою магию. Но их непокорная сестра Вода отказалась присоединиться к согласию, поскольку была непримиримым врагом Огня; хотя она и не могла воспрепятствовать «Гонцам Солнца» мысленно скользить над собой, но зато успешно противилась попыткам перебраться через себя их физическим телам. Мирную Землю, постоянно занятую собственными делами, не слишком беспокоило то, что творилось над ней, однако капризный Воздух иногда слегка подыгрывал Воде и насылал яростный шторм, стоило беспечному фарадиму выйти под парусами в открытое море. Впрочем, и без всякой помощи извне Вода брала свое каждый раз, когда «Гонцу Солнца» приходилось в лодке переплывать реку.
Вот потому-то десять «Гонцов Солнца» из свиты невесты уныло смотрели на широкую гладь Фаолейна и глотали слезы. Камигвен натянула поводья и уставилась на бурно несущийся поток.
— Этого я не ожидала, — заявила она.
— Подумаешь, есть о чем говорить! Какая-то жалкая речушка! — засмеялся Оствель.
— Жалкая?
— Мы сделали крюк в тысячу мер, чтобы переправиться в самом узком месте,
— напомнил он. Сьонед вздохнула.
— Делать нечего. Иначе я прибуду в Стронгхолд позже назначенного срока.
Когда Оствель засмеялся еще раз, Ками чуть не заплакала.
— Ох, перестань! Ты не знаешь, что такое смотреть на эту реку и предвкушать смертельные муки!
— А ты не знаешь, что такое плыть под парусом в Кирст-Изель, когда солнце в зените, ветер дует в спину, паруса надуты, палуба покачивается под ногами и…
— Оствель, пожалуйста! — взмолилась Сьонед. Оствель подмигнул ей.
— Что ж, значит, ты едешь в самую подходящую для тебя страну, — поддразнил он, сунул поводья Ками и соскользнул с лошади. — На, подержи, пока я договорюсь с паромщиком о плате за перевоз!
Камигвен еще раз боязливо посмотрела на реку и пробормотала:
— Почему они до сих пор не построили мост?
— Это было бы слишком просто, — еще раз вздохнув, ответила Сьонед. — Оствель говорит, что сначала переправит нас, а потом вернется за вещами. Очень любезно с его стороны дать нам время оправиться.
— Неужели мне еще раз придется испытать этот ужас на обратном пути? — простонала Ками. — Уж лучше я навсегда останусь с тобой в Пустыне! Ты только погляди на этот хлипкий паром!
— Ну, на вид он не такой уж хлипкий, — возразила Сьонед. Девушка пыталась говорить уверенно, но на самом деле сильно трусила. Она спешилась, желая как можно дольше чувствовать под ногами надежную, твердую землю, и помогла Меату выcтроить гуськом ждавших переправы лошадей.
Когда Оствель вернулся с паромщиком, Ками спросила старика:
— Почему здесь нет моста?
— Моста, леди? Какой здесь может быть мост? — Он гордо указал на реку. — Каждую весну она раздувается, как стельная олениха, и вода доходит до стен моего дома! Мой дед однажды осенью построил здесь мост, который продержался до самой весны. А весной леди Река разгневалась и смыла его — с моим дедом впридачу.
— Ох… — пробормотала Ками, глядя на обманчиво гладкую поверхность воды.
— Ну, кажется, сейчас она не такая сердитая, — добавила девушка.
— Видите рябь на самой середине? — Старик ткнул пальцем в переливавшуюся на солнце пенную струю. — Течение там быстрее, чем самые чистокровные из лошадей, которых разводит лорд Радзина. Несколько лет назад я переправлял его светлость, и он сам сказал это!
Сьонед так и подмывало расспросить старика о лорде Чейнале, про которого она знала, что это зять принца, но девушка заставила себя прикусить язык: негоже будущей принцессе выслушивать сплетни…
— Ничего не бойтесь, леди, — жизнерадостно заявил паромщик. — Матушка назвала меня Эльдсконом, а поскольку все добрые люди дают своим детям имена, которые на старом языке что-то значат, мое имя как нельзя лучше подходит к моему ремеслу, поскольку означает оно «спокойный перевоз». И именно это я вам обещаю, — хвастливо закончил он.
— О Богиня, надеюсь, что так оно и будет… — прошептала Камигвен.
Паром был достаточно велик, чтобы вместить двенадцать стреноженных лошадей, которых привязали к ограждению; огромные древесные стволы были перевиты цепями толщиной в запястье. Но стоило Сьонед поставить ногу на ровную деревянную палубу, как у нее свело внутренности и защипало глаза. Это были первые симптомы обычной для фарадимов реакции на воду.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168