Впрочем, дух сам перепугался до смерти и, ища укрытия, ненароком вселился в книгу предсказаний, о чем тоже стало известно позднее. А в те страшные минуты Науму пришлось усмирять бродивший по башне вихрь, заливать водой высыпавшиеся из печи угли и загонять обратно в погреб мышей, в панике бросившихся оттуда из-за обрушения земляного пласта с одной из стен. А наверху, в чаровальне, дела обстояли еще хуже.
Пролившиеся из опрокинутых плошек зелья образовали невиданную доселе смесь, которая прожгла в полу дыру изрядных размеров — да не в нижнее помещение, а в какой-то сопредельный мир. Первым, кого увидел Наум, поднявшись в чаровальню, был огромного роста ребенок (во многом, правда, напоминавший взрослого мужчину, но гладколицый и совершенно по-детски любопытный). Он с интересом осматривался, по пояс высунувшись из дыры. В одной руке дите держало согнутый под прямым углом кусок железной проволоки, а в другой — донельзя странное существо: черное, гладкокожее, прямоугольное, без конечностей, но с двумя большущими, расположенными друг над другом глазами. Тот, что повыше, был с бельмом, зато второй, вытаращенный, глазел вовсю. Еще отличала это существо премерзкая широкая ухмылка. Собственно, оно гораздо больше походило, скажем, на какой-нибудь ларчик, чем на живую тварь, и все-таки, без сомнения, было живым. Заметив чародея, оно вдруг страшно сверкнуло слепым глазом, издало долгий скрежещущий смешок, а потом… показало старику язык — тонкий, черный и прямоугольный. Никто и никогда не позволял себе такого в отношении почтенного чародея. Кипя от негодования, граничащего в тот миг с опасным бешенством, Наум вырвал у наглой твари язык, а великовозрастного любознатца приласкал посохом в лоб. Изгнав, таким образом, незваных гостей, старик осторожно заглянул в дыру.
Он смотрел сверху на удивительное помещение, не похожее ни на что, доселе им виденное. Просторное и светлое, оно было заставлено довольно нелепыми на вид вещами непонятного назначения. Многие из них жужжали, попискивали, потрескивали и разноцветно подмигивали. Они явно приходились сродни давешнему ручному наглецу.
Хозяин этого последнего, потирая лоб, замер у подножия стремянки, стоявшей как раз под дырой, и что-то лопотал, заметно заикаясь и указывая наверх своей проволочкой. Хамоватая зверушка безжизненно висела у него на плече, зацепившись длиннющим хвостом.
В помещении было еще четыре человека: две довольно бесстыдно одетые женщины (одна — очень даже ничего, как успел отметить про себя чародей, а вот вторую наряд только портил — эдакое безобразие не под всяким сарафаном спрячешь) и двое мужчин (это все-таки были взрослые мужчины, хоть и бритые, по примеру вязантов, до неприличия). Появление чародейского лица наверху произвело на них до крайности волнительное впечатление. А может, выражение этого лица? Так или иначе, все пятеро разом забегали, заговорили, принялись размахивать руками и тыкать пальцами в своих странных полуживых помощников, пробуждая их от дремоты. Потом все разом достали откуда-то наглых зверушек — вроде той, первой — и закрыли ими лица. Человек у стремянки предостерегающе вскрикнул, но его не послушали.
Новые зверушки были поменьше и, видно, чуть лучше воспитаны, по крайней мере, языков они показывать не стали. Но вот глазами засверкали так, что Наум чуть не ослеп. Тут до него дошло, что его пытаются сглазить (должно быть, эти зверушки были особой разновидностью карманных василисков), и он поспешно прочел — да что там, прокричал! — сильное охранное заклинание, убивающее нежить. Все загадочные предметы в помещении разом смолкли, и чародей, посохом свалив стремянку и погрозив всем кулаком, передвинул на дыру сундук. После чего, не давая себе роздыху, помчался на задний двор.
И очутился там очень даже вовремя: Упрям, как раз добился подходящей по силе молнии, и теперь спешил погасить весело полыхавший угол сарая. Получив посохом по макушке, он покорно предоставил учителю восстанавливать порядок, после чего был принужден ответить на неприятный вопрос: если одна молния потрачена на сарай, то куда ушли вторая и третья (работая в башне, Наум отчетливо слышал три громовых удара)?
Больших бед Упрям, как выяснилось, не натворил, но и совсем без них обойтись не сумел. Вторая молния спалила копну прошлогоднего сена на боярском лугу, а третья разворотила старый мост через Кудрявку.
— Если кому и навредил, так сам себе перво-наперво, — заявил чародей, — К Кудрявке теперь лучше не приближайся: под тем мостом тамошний водяной жилище себе сладил — коли узнает, кто его разворотил, зашибет.
— Ой, да я его-то часом не зашиб ли? — испугался Упрям.
— Что ему сделается, окромя двух шишек? Ты, чем лясы точить, бери-ка доски да молоток, дуй наверх. Отодвинешь сундук — увидишь, что заколачивать. Будут глазить — дули кажи да молотком отмахивайся.
— А кто там глазить будет? — побледнел ученик чародея.
— Вернее всего, никто — так, на случай говорю. Ты, главное, не вздумай заклинания читать. Дули и молоток!
Право, лучше потом самому с ученика сглаз снимать, чем гадать, что он по запарке наколдует…
Нарочный от обделенного сеном боярина прискакал быстро, стал требовать ответа: с чего это с ясного неба молнии по полям шастают, порядочным людям убытки чинят? Зная злобную мелочность боярина Всехвата и болезненную честность Упряма, чародей решил не звать ученика, ограничившись неопределенным ответом: мол, боремся мы тут с особо нехорошими травами, какие порядочных людей вообще могут со свету сжить. И сразу заплатил за попорченное добро три полушки медью, пока жадный боярин не прислал счет на десять кун.
Спровадив нарочного, поднялся наверх и понаблюдал, как Упрям латает дыру, одновременно пытаясь заигрывать с суетившейся внизу привлекательной и бесстыдной девицей. Многообещающие гримасы его, впрочем, пропадали даром: надо полагать, даже в странном сопредельном мире шаловливая улыбочка плохо сочетается с кукишем.
Эта дыра добавила Науму лишней работы. Забить-то забили, да ведь доски можно выломать и с той, и с этой стороны. Судя по оживленным голосам снизу, нечто подобное там и замышляли. Говорили вроде бы по-человечьи, но обильно пересыпали речь невнятицей вроде «категорической невозможности документальной фиксации темпорального провала» из-за «сдохших на фиг „кодаков“, что, однако, не мешало „считать теорию влияния биоэнергетики на сопряжение темпоральных полей доказанной“. Про такие заклинания чародей отродясь не слыхивал и на всякий случай распевал в ответ охранные, немало смущая сопредельных любознатцев.
Вырванный язык хамоватой зверушки определенно был магическим — взявшись за него снова, Наум обнаружил на гладкой поверхности собственное удивительно четкое, как в зеркале, только застывшее изображение.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119
Пролившиеся из опрокинутых плошек зелья образовали невиданную доселе смесь, которая прожгла в полу дыру изрядных размеров — да не в нижнее помещение, а в какой-то сопредельный мир. Первым, кого увидел Наум, поднявшись в чаровальню, был огромного роста ребенок (во многом, правда, напоминавший взрослого мужчину, но гладколицый и совершенно по-детски любопытный). Он с интересом осматривался, по пояс высунувшись из дыры. В одной руке дите держало согнутый под прямым углом кусок железной проволоки, а в другой — донельзя странное существо: черное, гладкокожее, прямоугольное, без конечностей, но с двумя большущими, расположенными друг над другом глазами. Тот, что повыше, был с бельмом, зато второй, вытаращенный, глазел вовсю. Еще отличала это существо премерзкая широкая ухмылка. Собственно, оно гораздо больше походило, скажем, на какой-нибудь ларчик, чем на живую тварь, и все-таки, без сомнения, было живым. Заметив чародея, оно вдруг страшно сверкнуло слепым глазом, издало долгий скрежещущий смешок, а потом… показало старику язык — тонкий, черный и прямоугольный. Никто и никогда не позволял себе такого в отношении почтенного чародея. Кипя от негодования, граничащего в тот миг с опасным бешенством, Наум вырвал у наглой твари язык, а великовозрастного любознатца приласкал посохом в лоб. Изгнав, таким образом, незваных гостей, старик осторожно заглянул в дыру.
Он смотрел сверху на удивительное помещение, не похожее ни на что, доселе им виденное. Просторное и светлое, оно было заставлено довольно нелепыми на вид вещами непонятного назначения. Многие из них жужжали, попискивали, потрескивали и разноцветно подмигивали. Они явно приходились сродни давешнему ручному наглецу.
Хозяин этого последнего, потирая лоб, замер у подножия стремянки, стоявшей как раз под дырой, и что-то лопотал, заметно заикаясь и указывая наверх своей проволочкой. Хамоватая зверушка безжизненно висела у него на плече, зацепившись длиннющим хвостом.
В помещении было еще четыре человека: две довольно бесстыдно одетые женщины (одна — очень даже ничего, как успел отметить про себя чародей, а вот вторую наряд только портил — эдакое безобразие не под всяким сарафаном спрячешь) и двое мужчин (это все-таки были взрослые мужчины, хоть и бритые, по примеру вязантов, до неприличия). Появление чародейского лица наверху произвело на них до крайности волнительное впечатление. А может, выражение этого лица? Так или иначе, все пятеро разом забегали, заговорили, принялись размахивать руками и тыкать пальцами в своих странных полуживых помощников, пробуждая их от дремоты. Потом все разом достали откуда-то наглых зверушек — вроде той, первой — и закрыли ими лица. Человек у стремянки предостерегающе вскрикнул, но его не послушали.
Новые зверушки были поменьше и, видно, чуть лучше воспитаны, по крайней мере, языков они показывать не стали. Но вот глазами засверкали так, что Наум чуть не ослеп. Тут до него дошло, что его пытаются сглазить (должно быть, эти зверушки были особой разновидностью карманных василисков), и он поспешно прочел — да что там, прокричал! — сильное охранное заклинание, убивающее нежить. Все загадочные предметы в помещении разом смолкли, и чародей, посохом свалив стремянку и погрозив всем кулаком, передвинул на дыру сундук. После чего, не давая себе роздыху, помчался на задний двор.
И очутился там очень даже вовремя: Упрям, как раз добился подходящей по силе молнии, и теперь спешил погасить весело полыхавший угол сарая. Получив посохом по макушке, он покорно предоставил учителю восстанавливать порядок, после чего был принужден ответить на неприятный вопрос: если одна молния потрачена на сарай, то куда ушли вторая и третья (работая в башне, Наум отчетливо слышал три громовых удара)?
Больших бед Упрям, как выяснилось, не натворил, но и совсем без них обойтись не сумел. Вторая молния спалила копну прошлогоднего сена на боярском лугу, а третья разворотила старый мост через Кудрявку.
— Если кому и навредил, так сам себе перво-наперво, — заявил чародей, — К Кудрявке теперь лучше не приближайся: под тем мостом тамошний водяной жилище себе сладил — коли узнает, кто его разворотил, зашибет.
— Ой, да я его-то часом не зашиб ли? — испугался Упрям.
— Что ему сделается, окромя двух шишек? Ты, чем лясы точить, бери-ка доски да молоток, дуй наверх. Отодвинешь сундук — увидишь, что заколачивать. Будут глазить — дули кажи да молотком отмахивайся.
— А кто там глазить будет? — побледнел ученик чародея.
— Вернее всего, никто — так, на случай говорю. Ты, главное, не вздумай заклинания читать. Дули и молоток!
Право, лучше потом самому с ученика сглаз снимать, чем гадать, что он по запарке наколдует…
Нарочный от обделенного сеном боярина прискакал быстро, стал требовать ответа: с чего это с ясного неба молнии по полям шастают, порядочным людям убытки чинят? Зная злобную мелочность боярина Всехвата и болезненную честность Упряма, чародей решил не звать ученика, ограничившись неопределенным ответом: мол, боремся мы тут с особо нехорошими травами, какие порядочных людей вообще могут со свету сжить. И сразу заплатил за попорченное добро три полушки медью, пока жадный боярин не прислал счет на десять кун.
Спровадив нарочного, поднялся наверх и понаблюдал, как Упрям латает дыру, одновременно пытаясь заигрывать с суетившейся внизу привлекательной и бесстыдной девицей. Многообещающие гримасы его, впрочем, пропадали даром: надо полагать, даже в странном сопредельном мире шаловливая улыбочка плохо сочетается с кукишем.
Эта дыра добавила Науму лишней работы. Забить-то забили, да ведь доски можно выломать и с той, и с этой стороны. Судя по оживленным голосам снизу, нечто подобное там и замышляли. Говорили вроде бы по-человечьи, но обильно пересыпали речь невнятицей вроде «категорической невозможности документальной фиксации темпорального провала» из-за «сдохших на фиг „кодаков“, что, однако, не мешало „считать теорию влияния биоэнергетики на сопряжение темпоральных полей доказанной“. Про такие заклинания чародей отродясь не слыхивал и на всякий случай распевал в ответ охранные, немало смущая сопредельных любознатцев.
Вырванный язык хамоватой зверушки определенно был магическим — взявшись за него снова, Наум обнаружил на гладкой поверхности собственное удивительно четкое, как в зеркале, только застывшее изображение.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119