— Ну немного…
Лицо у Гарри было смущенным, словно он раскрывал какой-то страшный секрет, если не главную тайну своей жизни. Но что-то подсказывало Джону, что его спутник действительно сознается в «поэтическом грехе» не без удовольствия и вполне осознанно: отчасти из-за того, что Бен (явно бывший на правах друга жестоким критиком) спит, но в большей степени потому, что появилась возможность познакомить со своими творениями человека особенного, вызывавшего мистическое уважение. Внешне скромничая, гигант с затаенным дыханием ждал, пожелает ли герой предсказания выслушать хоть что-то из его опусов.
Впрочем, смущение его было, видимо, искренним, потому что настоящего доверия к Джону у него пока что не было и быть не могло. Кто знает, чего ожидать от этих гостей из будущего, которые в настоящем никому ничем не обязаны?
Помогла Изабелла, слышавшая весь их разговор. Заинтересовавшись, она тотчас села поближе:
— Спой нам что-нибудь!
К девушке Гарри с самого начала проникся отеческой любовью, отказать ей в чем-то он бы просто не смог. Взглянув для порядка на Джона и не увидев в его лице запрета, он набрал полную грудь воздуха, будто намеревался акустической атакой поразить всех древесных троллей на пятнадцать миль в округе, — и неожиданно негромко, с поспешностью абитуриента театрального училища, но старательно и с чувством стал выводить на грани шепота:
Лев золотой шагает по лесу,
Древними рунами щит изукрашен,
Меч изъят из кургана предка,
Водами Ланса омыт серебряными,
Копье его — ветка деревьев Эмайн.
Львиное сердце горит отвагою,
Львиное сердце молчаньем оковано,
Львиное сердце — чистое, светлое —
Мудрость келий превзошло в походах,
Лев коронован мудростью жизни…
У Гарри был хороший слух, ибо мотив он подобрал действительно удачный, сглаживающий неровности стиха. К сожалению, уже следующая пара куплетов показала, что автор сих строк скромничал не напрасно — он решительно не знал, что ему делать с мудрым золотым Львом и его отважным сердцем, кроме как бесконечно восхвалять. Джон, неплохой знаток старинной литературы, заподозрил, что Гарри не знает даже, кто именно такой этот Лев.
Гарри и сам это чувствовал, прекратил пение и сказал:
— Ну это из давнишнего. А вот была у меня песня про короля Артура, может, она получше будет, послушайте…
Он прозаически поскреб за ухом, припоминая начало, и запел уже в другом тоне, проще и яснее:
Зреют в небе хмуром тучи,
Все мрачнее лес дремучий.
Едет лесом, мрачен, хмур,
Сам Артур, король могучий.
Вот среди угрюмой чащи
Появляется, блестящий
Чудным заревом огней,
Замок Фей, у вод стоящий.
Наш король дивится встрече:
Несмотря на поздний вечер,
Все встречают пришлеца
У крыльца. Повсюду свечи
И фонарики витые,
Плиты на полу цветные,
Свет дробится в витражах,
На стенах — гербы литые…
И так далее. Суть этой незамысловатой, местами нелепой, но красивой и в каждой строке вдохновенной песни сводилась к тому, что король Артур никак не мог решиться, идти ли ему войной на коварных пиктов, обладавших могущественной магией. Царица Фей спросила: «А если бы ты был один-одинешенек, пошел бы?» Артур, не задумываясь, дал положительный ответ. И тогда Фея сказала: «Иди, и пусть с тобой пойдут только те, кто сам не захочет оставлять тебя одного». Артур послушался совета и в итоге оказался предводителем, наверное, самой маленькой армии в истории Британии, но зато и самой храброй. Коварные пикты не устояли перед ее натиском, отступили к побережью и были сброшены в бурные волны моря мечами королевского отряда; магия их рассеялась, черное колдовство навсегда исчезло с английских земель, народ зажил спокойно и счастливо; король Артур вернулся к фэйри, чтобы поблагодарить Царицу за мудрый совет, однако вместо замка нашел только осевший холм. На холме сидел одинокий эльф и коротал время, играя на флейте. Завидев Артура, он поднялся на ноги со словами: «Не расстраивайся, что не поблагодарил Царицу сейчас словом, придет время — отблагодаришь делом». После чего исчез в высокой траве.
В общем, «пустячок» получился длинный и с явным намеком на продолжение. Изабелла сразу это поняла.
— А что было дальше? — благоговейным шепотом спросила она, потянув Гарри за рукав.
Джон поймал себя на том, что испытывает нечто вроде ревности.
— Ну дальше я пока не написал… Но, наверное, скоро смогу спеть, — заулыбался Гарри, искоса поглядывая на Джона.
— Прекрасно, — сказал тот. — Я сомневаюсь, что твои вирши могли бы попасть на страницы хрестоматий по литературе Средневековья, но, честно сказать, мне очень понравилось.
Во взоре Гарри появилось спокойное удовольствие старика который сидит перед своим домом в тени дерева, посаженного им в годы буйной молодости, и, потягивая эль, любуется правнуками.
— У вас так не поют? — прозорливо спросил он.
— Нет.
— А как?
— Спой нам что-нибудь из ваших песен, Джон, — тут же загорелась Изабелла.
— Да я и петь-то толком не умею, — попытался отмахнуться Рэдхэнд.
— Быть не может! — твердо заявила Изабелла.
— Не могу в это поверить, сэр, — поддержал ее Гарри.
Джону ничего не оставалось, как только вздохнуть. Похоже, над ним довлели средневековые представления о совершенстве: если уж человек хорош, то он хорош во всем. Мир староанглийских аборигенов предельно прост в своем четком разделении на прекрасное и отвратительное, на добро и зло. Квазимодо здесь уже не место, как не место вообще никакой половинчатости добродетелей и дарований.
Тем более если речь идет о человеке из пророчества.
— Ну что ж, сами напросились, — честно предупредил Джон.
Он, конечно, не был вокальной бездарностью, однако привык строго относиться к своим способностям и отговаривался не только из вежливости.
Проблемы возникли с выбором репертуара. От нежно любимой Джоном ливерпульской четверки пришлось отказаться: «Yesterday» слушатели с первых слов оценили как песню глупую настолько, что даже шотландцы постыдились бы ее исполнять. Пожалуй, если бы не авторитет человека из пророчества, они могли решить, что молодой Рэдхэнд издевается. Но обошлось, Изабелла сказала, что это, наверное, была песня-шутка. Скрепя сердце Джон согласился.
Романс «Гори, гори, моя звезда» в вольном переводе, кажется, понравился, но произвел тяжелое впечатление. Аудитория Джона попросту не умела относиться к поэзии отстраненно. Каждый воспринял романс по-своему, и мысли их читались на лицах как неоновые вывески. Гарри подумал о судьбе Бенджамина и приуныл, Изабелла решила, что Джон спел о себе, и ей сделалось тревожно за великого воина.
Окончание поэтического вечера было неожиданным и малоприятным. Пока Джон мучительно пытался вспомнить что-нибудь жизнеутверждающее, из-за костра донесся недовольный голос Бена:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163