Но тайна жива, и в сердце Драконовой горы по сей день хранится сказочный клад — средоточие Первозданной Силы, питающей окрестные земли. Мощь ее столь велика, что я не рискнул возводить замок подле горы, и мой таинственный враг, я уверен, кроется тоже на границе влияния Силы. Думаю, он подозревает, что я осведомлен о секрете горы. И, боюсь, готов на любой шаг, только бы не позволить мне завладеть Первозданной Силой. Сам бы я этого не возжелал, слава богу, разум еще служит мне… но и позволить врагу сделать это я тоже не имею права.
Сэр Томас надолго замолчал, и Джон заговорил:
— Так вот почему вы так не хотели… будете не хотеть… не хотите, чтобы замок был продан? Но… отчего было не сказать мне всего этого еще несколько дней, а лучше — несколько лет назад? Ну почему в будущем вы не сказали мне всего?!
— А вот для этого есть особые причины, но и о них мы поговорим чуть-чуть попозже, — сказал сэр Томас, выходя из-за ширмы.
Изабелла невольно пискнула и вцепилась пальцами в плечо покрывшегося испариной Джона. Перед изумленными молодыми людьми стояли… два сэра Томаса! Похожие друг на друга как близнецы, но в чем-то и разнящиеся, а главное — тот из них, что появился вторым, был не вполне воплощен. Сквозь него едва заметно просвечивали стена и часть окна.
Глава 8
ЗАЧАРОВАННЫЙ КЛАД
Примерно в это же время Длинный Лук оседлал коня, намотал на луку седла поводья второго и, никому ничего не говоря, поехал в лес. Деревня Веселая Лошадь быстро осталась позади. Несмотря на свой отсутствующий вид, в действительности Длинный Лук внимательно следил, не пытается ли кто-нибудь увязаться за ним, и, только полностью убедившись в отсутствии «хвоста», свернул на поляну, в середине которой возвышался, точно гнилой зуб великана, обгорелый пень, оставшийся после удара молнии.
Здесь его поджидала Истер, снаряженная в путь, со своим конем — могучим Голиафом с вечно налитыми кровью глазами. Сам Длинный Лук восседал на безымянной кобыле, — во всяком случае, клички ее он не знал, а приличного коня взамен предателя Цезаря себе еще не подыскал. Кобыла двигалась неровно, какими-то судорожными рывками, чем очень раздражала Длинного Лука, однако он сдерживал свой гнев, потому что голова была занята вещами поважнее.
«Наверное, я должен бы сказать спасибо юродивому чужаку, — признавал он. — С его появлением мне пришлось начать думать о многом, что казалось раньше незначительным. Надеюсь, что не слишком поздно…»
Самобичеванием Длинный Лук занимался едва ли не с самого утра. Он ожидал, что мысли о могуществе, соблазнительно окутавшие разум ночью, рассеются с началом нового дня, как это уже не раз бывало с его идеями и проектами, которые приходили в полночь, а первые лучи рассветного солнца находили их безжалостно растерзанными жесточайшим из палачей по имени Лень. Однако произошло обратное. Рэдхэндхолл поселился в голове Длинного Лука — точно назойливый жилец, своими капризами (или не капризами, а силой воли?) покоряющий хозяина. Дошло до того, что обещания, которые он давал Истер ночью, охваченный огненным безумием страсти, стали казаться ему недостаточными.
Идея захвата замка новоявленного графа, возникшая из-за проворного чужака, открыла перед Длинным Луком истинное положение вещей, от коего он, как оказалось, старательно отворачивался все годы своего «правления». Но Длинный Лук был далек от отчаяния — для этого он был слишком упрям. Помощь юной ведьмы очень удачно решала многие проблемы, и, увидев в перспективе небывалый успех, поверив в свои возможности, он воспрял духом. Оказалось, что иметь в жизни цель — это очень приятно, особенно когда есть кое-какие средства к достижению цели. Сейчас ему уже было досадно за свое прежнее малодушие, за сомнения, которыми он истребил боевой дух своих лучших людей.
Правда, Длинный Лук опасался Истер. Если остальных людей он еще способен был понять, просто обыкновенно ленился, не находя нужным вникать в тонкости чужой натуры, то Истер, понять которую ему хотелось всегда, оставалась для него черным пятном, туманным очертанием хрупкой, чуть-чуть как будто даже болезненной, соблазнительной до умопомрачения девушки со сгустком первозданной тьмы вместо души. То, что она поведала о себе сегодня ночью, слегка приоткрывало покров тайны, однако недостаточно, чтобы что-то понять. К тому же в коротком рассказе Истер были скорее впечатления гонимой девчонки, испуганной, но стойкой, затравленной — и озлобленной, чем трезвые рассуждения нынешней талантливой ученицы ведьмы.
— Поспешим, — сказала Истер, взлетая в седло Голиафа.
Длинный Лук, зачарованный легкостью и грацией ее движения — в этой грации было что-то от брошенного меткой и сильной рукой кинжала дамасской стали, летящего сквозь туман в чье-то горло, — испытал мгновенный прилив возбуждения. Наверное, Истер почувствовала это, потому что сказала с улыбкой:
— Чем быстрее мы доскачем до места, тем больше времени останется у нас до урочного часа…
— Тогда какого дьявола мы стоим на месте? Веди! — воскликнул Длинный Лук, приготовившись до крови врезать шпоры в бока кобылы.
Истер кивнула:
— За мной!
«Вот еще за что можно поблагодарить чужака…» Раньше Истер отдавалась ему, точно губила себя, глушила какую-то боль, не требуя ничего, ни слова не произнося об отношениях Длинного Лука с Изабеллой. Теперь все изменилось, в юной ведьме проснулось неукротимое движение жизни — сладостной и вместе с тем опасной, затягивающей как водоворот. И сразу же изменилось ее отношение к Длинному Луку. Она словно короновала его…
«Что ж, я скажу большое-пребольшое спасибо его голове, когда отрублю ее», — пообещал себе вожак Зеленой Вольницы, пригибаясь к кобыльей холке, чтобы пропустить над собой упругие ветви бука, и, вынув из-за пояса плеть, принялся молча нахлестывать животное. Конечно, нечего было и надеяться обогнать зловещего Голиафа, с ним, пожалуй, мог поспорить один только Цезарь, но ничто не заставило бы Длинного Лука уступить в гонке. Обезумевшая от боли кобыла неслась вперед, не разбирая дороги, и вдруг Длинный Лук обнаружил, что она скачет уже бок о бок с Голиафом. Удивление во взгляде Истер было сдержанным, но искренним. Впервые за время их знакомства он видел нечто подобное в ее глазах! Ему отчего-то стало хорошо, даже захотелось смеяться. И он захохотал:
— Какая бы кляча ни тащила мою судьбу, я заставлю ее расшевелиться! Она потянет меня в гору!
Возможно, ему лишь показалось, но он увидел на лице Истер одобрение.
Через некоторое время юная ведьма постепенно стала сдерживать бег Голиафа, чтобы не загнать кобылу Длинного Лука до смерти. Ближе к вечеру они устроили короткий привал, потом вновь тронулись в путь, уже рысью, по идущей под уклон лесистой равнине.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163
Сэр Томас надолго замолчал, и Джон заговорил:
— Так вот почему вы так не хотели… будете не хотеть… не хотите, чтобы замок был продан? Но… отчего было не сказать мне всего этого еще несколько дней, а лучше — несколько лет назад? Ну почему в будущем вы не сказали мне всего?!
— А вот для этого есть особые причины, но и о них мы поговорим чуть-чуть попозже, — сказал сэр Томас, выходя из-за ширмы.
Изабелла невольно пискнула и вцепилась пальцами в плечо покрывшегося испариной Джона. Перед изумленными молодыми людьми стояли… два сэра Томаса! Похожие друг на друга как близнецы, но в чем-то и разнящиеся, а главное — тот из них, что появился вторым, был не вполне воплощен. Сквозь него едва заметно просвечивали стена и часть окна.
Глава 8
ЗАЧАРОВАННЫЙ КЛАД
Примерно в это же время Длинный Лук оседлал коня, намотал на луку седла поводья второго и, никому ничего не говоря, поехал в лес. Деревня Веселая Лошадь быстро осталась позади. Несмотря на свой отсутствующий вид, в действительности Длинный Лук внимательно следил, не пытается ли кто-нибудь увязаться за ним, и, только полностью убедившись в отсутствии «хвоста», свернул на поляну, в середине которой возвышался, точно гнилой зуб великана, обгорелый пень, оставшийся после удара молнии.
Здесь его поджидала Истер, снаряженная в путь, со своим конем — могучим Голиафом с вечно налитыми кровью глазами. Сам Длинный Лук восседал на безымянной кобыле, — во всяком случае, клички ее он не знал, а приличного коня взамен предателя Цезаря себе еще не подыскал. Кобыла двигалась неровно, какими-то судорожными рывками, чем очень раздражала Длинного Лука, однако он сдерживал свой гнев, потому что голова была занята вещами поважнее.
«Наверное, я должен бы сказать спасибо юродивому чужаку, — признавал он. — С его появлением мне пришлось начать думать о многом, что казалось раньше незначительным. Надеюсь, что не слишком поздно…»
Самобичеванием Длинный Лук занимался едва ли не с самого утра. Он ожидал, что мысли о могуществе, соблазнительно окутавшие разум ночью, рассеются с началом нового дня, как это уже не раз бывало с его идеями и проектами, которые приходили в полночь, а первые лучи рассветного солнца находили их безжалостно растерзанными жесточайшим из палачей по имени Лень. Однако произошло обратное. Рэдхэндхолл поселился в голове Длинного Лука — точно назойливый жилец, своими капризами (или не капризами, а силой воли?) покоряющий хозяина. Дошло до того, что обещания, которые он давал Истер ночью, охваченный огненным безумием страсти, стали казаться ему недостаточными.
Идея захвата замка новоявленного графа, возникшая из-за проворного чужака, открыла перед Длинным Луком истинное положение вещей, от коего он, как оказалось, старательно отворачивался все годы своего «правления». Но Длинный Лук был далек от отчаяния — для этого он был слишком упрям. Помощь юной ведьмы очень удачно решала многие проблемы, и, увидев в перспективе небывалый успех, поверив в свои возможности, он воспрял духом. Оказалось, что иметь в жизни цель — это очень приятно, особенно когда есть кое-какие средства к достижению цели. Сейчас ему уже было досадно за свое прежнее малодушие, за сомнения, которыми он истребил боевой дух своих лучших людей.
Правда, Длинный Лук опасался Истер. Если остальных людей он еще способен был понять, просто обыкновенно ленился, не находя нужным вникать в тонкости чужой натуры, то Истер, понять которую ему хотелось всегда, оставалась для него черным пятном, туманным очертанием хрупкой, чуть-чуть как будто даже болезненной, соблазнительной до умопомрачения девушки со сгустком первозданной тьмы вместо души. То, что она поведала о себе сегодня ночью, слегка приоткрывало покров тайны, однако недостаточно, чтобы что-то понять. К тому же в коротком рассказе Истер были скорее впечатления гонимой девчонки, испуганной, но стойкой, затравленной — и озлобленной, чем трезвые рассуждения нынешней талантливой ученицы ведьмы.
— Поспешим, — сказала Истер, взлетая в седло Голиафа.
Длинный Лук, зачарованный легкостью и грацией ее движения — в этой грации было что-то от брошенного меткой и сильной рукой кинжала дамасской стали, летящего сквозь туман в чье-то горло, — испытал мгновенный прилив возбуждения. Наверное, Истер почувствовала это, потому что сказала с улыбкой:
— Чем быстрее мы доскачем до места, тем больше времени останется у нас до урочного часа…
— Тогда какого дьявола мы стоим на месте? Веди! — воскликнул Длинный Лук, приготовившись до крови врезать шпоры в бока кобылы.
Истер кивнула:
— За мной!
«Вот еще за что можно поблагодарить чужака…» Раньше Истер отдавалась ему, точно губила себя, глушила какую-то боль, не требуя ничего, ни слова не произнося об отношениях Длинного Лука с Изабеллой. Теперь все изменилось, в юной ведьме проснулось неукротимое движение жизни — сладостной и вместе с тем опасной, затягивающей как водоворот. И сразу же изменилось ее отношение к Длинному Луку. Она словно короновала его…
«Что ж, я скажу большое-пребольшое спасибо его голове, когда отрублю ее», — пообещал себе вожак Зеленой Вольницы, пригибаясь к кобыльей холке, чтобы пропустить над собой упругие ветви бука, и, вынув из-за пояса плеть, принялся молча нахлестывать животное. Конечно, нечего было и надеяться обогнать зловещего Голиафа, с ним, пожалуй, мог поспорить один только Цезарь, но ничто не заставило бы Длинного Лука уступить в гонке. Обезумевшая от боли кобыла неслась вперед, не разбирая дороги, и вдруг Длинный Лук обнаружил, что она скачет уже бок о бок с Голиафом. Удивление во взгляде Истер было сдержанным, но искренним. Впервые за время их знакомства он видел нечто подобное в ее глазах! Ему отчего-то стало хорошо, даже захотелось смеяться. И он захохотал:
— Какая бы кляча ни тащила мою судьбу, я заставлю ее расшевелиться! Она потянет меня в гору!
Возможно, ему лишь показалось, но он увидел на лице Истер одобрение.
Через некоторое время юная ведьма постепенно стала сдерживать бег Голиафа, чтобы не загнать кобылу Длинного Лука до смерти. Ближе к вечеру они устроили короткий привал, потом вновь тронулись в путь, уже рысью, по идущей под уклон лесистой равнине.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163