Он начал понимать, что Питание, эта манна небесная, ниспосланная самими богами, насквозь пропитана смертоносным ядом.
Рейт еще ранее неоднократно отваживался покидать Уоррен, пугаясь поначалу вспыхивавшего света ворот, который, впрочем, не причинял ему вреда, чтобы оказаться в прекрасном мире по ту сторону.
В результате этих вылазок у него образовался небольшой запас продуктов, который мальчик хранил в своем убежище: еда, которую он либо находил, либо воровал, — прекрасная пища, с упоительным вкусом, цветом и ароматом. Когда его пока что безымянная пленница перестала ломиться в запертую изнутри дверь, он поделился с нею этим своим маленьким богатством.
Та ночь оказалась тяжелой. Девочка, естественно, уснула, а во сне встала и попыталась уйти. Рейт испугался за нее, боясь, что она поранится, наткнувшись на ящики, или разобьется, упав со ступеней. В конце концов он снял с себя рубашку и связал ею ноги девочки.
Когда наступило утро, она оказалась… самой собою. Оглядевшись вокруг — подобного в Уоррене до сих пор, кроме Рейта, никто не делал, — девочка посмотрела прямо на него.
И впервые ее слова были такими же, какие произносили все последующие, спасаемые Рейтом люди:
— Ты один из богов?
Рейт не знал, что ответить. Ему и самому однажды показалось, что он — один из богов. И он сказал ей, что его зовут Рейт, то есть Невидимый. Это показалось ему правильным. А девочке сообщил, что имя ее — Шайна. Мать-богиня. Рейту нравилось это имя. Образ прекрасной темноглазой Шайны — одной из немногих благодушных богинь из пантеона Уоррена, вещающей слова медоточивой молитвы — напоминал Рейту девочку, сидевшую перед ним.
— Тогда, выходит, я тоже бог? — спросила она.
И поскольку боги не покарали ее сразу же за ересь неотправления вечерних молитв или отсутствие в то утро на занятиях Рейт сказал Шайне, что, как ему кажется, она может являться таковой.
Три дня спустя, сам еще не подозревая, что ворота могут сделать с теми, кто отваживается проходить через них, нечто большее, нежели просто окатить проходящего ярким светом, Рейт попробовал вывести Шайну за стены Уоррена, чтобы показать ей город. Он держал девочку за руку, когда они ступили в арку ворот, смотрел ей в глаза с радостью и с восторгом, коих никогда прежде не представлял себе в своем тусклом, одиноком существовании. В самый последний момент ворота, не способные причинить ему никакого вреда, мгновенно лишили Шайну жизни. Она даже не успела вскрикнуть. Даже глазом моргнуть. Рейт смотрел ей в глаза, но уже через мгновение перед его взглядом предстала пустота. От девочки не осталось ничего, кроме лохмотьев, в которые она была одета.
Шайна.
Рейт попробовал забыть о ней, но всякий раз, когда он терял очередного друга, ему казалось, будто он снова смотрит в ее прекрасные карие глаза, в тот единственный и последний миг духовного единения, и гадал, какой могла бы стать его жизнь, если бы Шайна не погибла и разделила ее с ним.
Давно произошла эта трагедия, и ее жестокий урок не прошел для Рейта даром. Больше никогда не пытался он провести кого-нибудь через ворота. Больше никогда не рисковал таким образом жизнями своих немногочисленных друзей.
И вот сейчас Рейт вспоминал их, глядя в ночное небо. Рыжеволосый веснушчатый Смоук. Мальчишка, которого он назвал Тревом, — этого схватила стража примерно с год тому назад. Джесс, его единственный старший брат — первый и последний член настоящей семьи Рейта, которого он попытался спасти, — сумевший обрести сознание и слезно благодаривший младшего за свободу разума и тела, а затем умерший в страшных муках, поскольку был уже слишком взрослым, чтобы сопротивляться отравляющему, смертоносному воздействию Питания.
Выжившие носили имена, которые давал им Рейт, поскольку имена эти были дарами. Вообще иметь имя было подарком.
Осознавать свое имя, видеть окружающий мир, совершать действия по собственному выбору и понимать, что выбор такой существует, — все это были дары. Из всех их, его друзей, только Рейт родился свободным. Остальные обрели свободу благодаря ему, и за это едва ли не боготворили его.
Сам же Рейт никогда не позволял себе привязаться к ним и полюбить так, как он любил Шайну. Да, они были ему друзьями… но какими-то хрупкими, недолговечными, с которыми Рейт всегда держался на некотором расстоянии, так что, потеряй он их — как теперь потерял Смоука, второго из спасенных им, — ему по-прежнему удавалось бы спать по ночам, хотя бы немного. Рейт чувствовал, что найдет в себе силы проснуться, чтобы встретить новый день. Сможет жить, проходить через ворота, чтобы искать еду для своих… товарищей? Сообщников? Подопечных?
Рейт оперся спиной о дверной косяк и ощутил на своей щеке дуновение ветерка, учуяв ночные запахи города. Интересно, подумал он, какая ошибка мироздания создала его свободным в этом городе внутри города, населенном беспомощными рабами? Соландер говорил, что магия на него не действует. Но почему? Почему он так долго был одинок, лишен простого человеческого общения с другими людьми?
Рейт провел пальцем по одному из фруктов, подаренных ему Соландером. Он потерял так много близких ему людей. И с каждой новой утратой терял очередную частицу самого себя, потому что, когда мальчик в одиночку вспоминал прошедшее, у него складывалось впечатление, что ничего и не происходило вовсе. Только когда ему было с кем поговорить и с кем поделиться воспоминаниями, мальчик чувствовал, что сам действительно существует.
Рейт откусил кусочек фрукта, дивясь его сладости и тому, как он одновременно утоляет и жажду, и голод. Для него это лакомство представлялось истинной роскошью, большей, чем величественные дома Верхнего Города и построенные прямо в воздухе улицы. Этот один-единственный фрукт — свежий, не подпорченный, без личинок и мух, говорил о жизни, которой Рейт жаждал всей своей душой. Жить вместе с Шайной — темноволосой темноглазой девочкой, которую он по-прежнему любил и о которой часто плакал по ночам, преследуемый кошмарными сновидениями. Рейт не мог простить себе, что погубил ее, правда, сам того не желая — ведь он просто хотел дать ей лучшее, что есть в мире. Из всего, за что он боролся, из всех, кого он пытался спасти, осталась только Джесс — самая младшая. Та, которая провела с ним меньше времени, чем другие, спасенные им. Он обменял бы ее на любого из них.
Но Рейт пытался быть благодарным за то, что хотя бы она выжила и он не вступит в новую жизнь в одиночку.
Соландер сидел в своей комнате и работал с аппаратом дистанционного видения, который отец привез ему из исследовательского центра в Бенедикте, когда в дверь позвонил привратник. Соландер щелкнул пальцами, приводя в действие разговорное заклинание, и сказал:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139
Рейт еще ранее неоднократно отваживался покидать Уоррен, пугаясь поначалу вспыхивавшего света ворот, который, впрочем, не причинял ему вреда, чтобы оказаться в прекрасном мире по ту сторону.
В результате этих вылазок у него образовался небольшой запас продуктов, который мальчик хранил в своем убежище: еда, которую он либо находил, либо воровал, — прекрасная пища, с упоительным вкусом, цветом и ароматом. Когда его пока что безымянная пленница перестала ломиться в запертую изнутри дверь, он поделился с нею этим своим маленьким богатством.
Та ночь оказалась тяжелой. Девочка, естественно, уснула, а во сне встала и попыталась уйти. Рейт испугался за нее, боясь, что она поранится, наткнувшись на ящики, или разобьется, упав со ступеней. В конце концов он снял с себя рубашку и связал ею ноги девочки.
Когда наступило утро, она оказалась… самой собою. Оглядевшись вокруг — подобного в Уоррене до сих пор, кроме Рейта, никто не делал, — девочка посмотрела прямо на него.
И впервые ее слова были такими же, какие произносили все последующие, спасаемые Рейтом люди:
— Ты один из богов?
Рейт не знал, что ответить. Ему и самому однажды показалось, что он — один из богов. И он сказал ей, что его зовут Рейт, то есть Невидимый. Это показалось ему правильным. А девочке сообщил, что имя ее — Шайна. Мать-богиня. Рейту нравилось это имя. Образ прекрасной темноглазой Шайны — одной из немногих благодушных богинь из пантеона Уоррена, вещающей слова медоточивой молитвы — напоминал Рейту девочку, сидевшую перед ним.
— Тогда, выходит, я тоже бог? — спросила она.
И поскольку боги не покарали ее сразу же за ересь неотправления вечерних молитв или отсутствие в то утро на занятиях Рейт сказал Шайне, что, как ему кажется, она может являться таковой.
Три дня спустя, сам еще не подозревая, что ворота могут сделать с теми, кто отваживается проходить через них, нечто большее, нежели просто окатить проходящего ярким светом, Рейт попробовал вывести Шайну за стены Уоррена, чтобы показать ей город. Он держал девочку за руку, когда они ступили в арку ворот, смотрел ей в глаза с радостью и с восторгом, коих никогда прежде не представлял себе в своем тусклом, одиноком существовании. В самый последний момент ворота, не способные причинить ему никакого вреда, мгновенно лишили Шайну жизни. Она даже не успела вскрикнуть. Даже глазом моргнуть. Рейт смотрел ей в глаза, но уже через мгновение перед его взглядом предстала пустота. От девочки не осталось ничего, кроме лохмотьев, в которые она была одета.
Шайна.
Рейт попробовал забыть о ней, но всякий раз, когда он терял очередного друга, ему казалось, будто он снова смотрит в ее прекрасные карие глаза, в тот единственный и последний миг духовного единения, и гадал, какой могла бы стать его жизнь, если бы Шайна не погибла и разделила ее с ним.
Давно произошла эта трагедия, и ее жестокий урок не прошел для Рейта даром. Больше никогда не пытался он провести кого-нибудь через ворота. Больше никогда не рисковал таким образом жизнями своих немногочисленных друзей.
И вот сейчас Рейт вспоминал их, глядя в ночное небо. Рыжеволосый веснушчатый Смоук. Мальчишка, которого он назвал Тревом, — этого схватила стража примерно с год тому назад. Джесс, его единственный старший брат — первый и последний член настоящей семьи Рейта, которого он попытался спасти, — сумевший обрести сознание и слезно благодаривший младшего за свободу разума и тела, а затем умерший в страшных муках, поскольку был уже слишком взрослым, чтобы сопротивляться отравляющему, смертоносному воздействию Питания.
Выжившие носили имена, которые давал им Рейт, поскольку имена эти были дарами. Вообще иметь имя было подарком.
Осознавать свое имя, видеть окружающий мир, совершать действия по собственному выбору и понимать, что выбор такой существует, — все это были дары. Из всех их, его друзей, только Рейт родился свободным. Остальные обрели свободу благодаря ему, и за это едва ли не боготворили его.
Сам же Рейт никогда не позволял себе привязаться к ним и полюбить так, как он любил Шайну. Да, они были ему друзьями… но какими-то хрупкими, недолговечными, с которыми Рейт всегда держался на некотором расстоянии, так что, потеряй он их — как теперь потерял Смоука, второго из спасенных им, — ему по-прежнему удавалось бы спать по ночам, хотя бы немного. Рейт чувствовал, что найдет в себе силы проснуться, чтобы встретить новый день. Сможет жить, проходить через ворота, чтобы искать еду для своих… товарищей? Сообщников? Подопечных?
Рейт оперся спиной о дверной косяк и ощутил на своей щеке дуновение ветерка, учуяв ночные запахи города. Интересно, подумал он, какая ошибка мироздания создала его свободным в этом городе внутри города, населенном беспомощными рабами? Соландер говорил, что магия на него не действует. Но почему? Почему он так долго был одинок, лишен простого человеческого общения с другими людьми?
Рейт провел пальцем по одному из фруктов, подаренных ему Соландером. Он потерял так много близких ему людей. И с каждой новой утратой терял очередную частицу самого себя, потому что, когда мальчик в одиночку вспоминал прошедшее, у него складывалось впечатление, что ничего и не происходило вовсе. Только когда ему было с кем поговорить и с кем поделиться воспоминаниями, мальчик чувствовал, что сам действительно существует.
Рейт откусил кусочек фрукта, дивясь его сладости и тому, как он одновременно утоляет и жажду, и голод. Для него это лакомство представлялось истинной роскошью, большей, чем величественные дома Верхнего Города и построенные прямо в воздухе улицы. Этот один-единственный фрукт — свежий, не подпорченный, без личинок и мух, говорил о жизни, которой Рейт жаждал всей своей душой. Жить вместе с Шайной — темноволосой темноглазой девочкой, которую он по-прежнему любил и о которой часто плакал по ночам, преследуемый кошмарными сновидениями. Рейт не мог простить себе, что погубил ее, правда, сам того не желая — ведь он просто хотел дать ей лучшее, что есть в мире. Из всего, за что он боролся, из всех, кого он пытался спасти, осталась только Джесс — самая младшая. Та, которая провела с ним меньше времени, чем другие, спасенные им. Он обменял бы ее на любого из них.
Но Рейт пытался быть благодарным за то, что хотя бы она выжила и он не вступит в новую жизнь в одиночку.
Соландер сидел в своей комнате и работал с аппаратом дистанционного видения, который отец привез ему из исследовательского центра в Бенедикте, когда в дверь позвонил привратник. Соландер щелкнул пальцами, приводя в действие разговорное заклинание, и сказал:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139