Но как можно было объяснить Корин все эти чудеса, связанные с Сентледжами? Да никак. Поэтому он просто прикусил язык и отошел от нее, желая лишь одного — чтобы она наконец ушла спать и оставила его.
Но Корин, как назло, продолжала настаивать:
— Вы на самом деле замечательный человек, мистер Мори. Очень немногие джентльмены стали бы проявлять заботу о женщине с ребенком, с которыми едва знакомы.
— Я же сказал вам, почему это сделал! — теряя терпение, резко бросил Рэйф.
— Потому, что мать не должна никогда бросать своего сына. — Корин чуть поколебалась, но все же спросила: — А сколько лет было вам, когда ваша мать вас оставила?
Рэйф напрягся. Впрочем, его вовсе не удивило то, что Корин смогла догадаться об этой мрачной части его прошлого. Эта женщина слишком чувствительна, черт бы ее побрал!
Он предпочитал никогда ни с кем не говорить об Эвелин Мортмейн. Но, к своему удивлению, ответил:
— Мне было примерно столько же лет, сколько Чарли, когда она оставила меня в монастыре в Париже. Она умерла и не смогла вернуться за мной.
— О, мне так жаль! — тихо сказала Корин. — Но ваша мама, видимо, надеялась, что однажды вы примете священный обет?
Рэйф едва не усмехнулся, услышав такое нелепое предположение.
— Нет, — сказал он сухо. — Члены моей семьи никогда не отличались благочестием, особенно моя мать. А кто был мой отец, я так никогда и не узнал. Теперь я подозреваю, что это мог быть один из монахов той святой обители. Моя мать относилась к тому сорту женщин, которым доставляло наибольшее удовольствие совращать именно безгрешных.
Он надеялся, что эти горькие слова оттолкнут Корин и она прекратит свои расспросы. Напрасная надежда. Она была скорее опечалена, чем шокирована его ответом.
— Так этот монастырь в Париже… Именно там вы и выросли?
— Возможно, так и было бы, если бы не революция. Религиозные убеждения были не слишком популярны во Франции в то время. Однажды ночью толпа ворвалась в монастырь и сожгла его дотла.
Рэйф невольно передернулся и почувствовал тошноту, так ярки были воспоминания о той ночи, которые до сих пор преследовали его — огонь, кровь, смерть — весь этот ад, из которого он едва выбрался живым.
Видимо, что-то из преследующих его старых ужасов все же отразилось на его лице, как ни старался он это скрыть. Корин ничего не сказала, но вдруг провела рукой по его волосам — тем самым невероятно нежным жестом, который он так часто видел, когда она ласкала своего сына.
Рэйф не мог припомнить, чтобы какая-нибудь еще женщина в его жизни касалась его так! Его мать никогда не была нежна с ним, и сам он всегда держался с женщинами холодно и отстраненно, так что ни одна из них просто не могла отважиться на подобное проявление чувств.
Рука Корин была шершавой от работы, но удивительно теплой и нежной. Рэйф застыл, чувствуя настороженность и напряжение, как какое-нибудь дикое животное, которое позволило человеку подойти к себе слишком близко. «А она ведь почти хорошенькая», — понял он вдруг, с удивлением изучая лицо Корин. Возможно, все дело было в ее глазах, больших, сияющих в теплом свете очага. Или в этих роскошных золотисто-каштановых волосах. Он с трудом сдерживался, чтобы не запустить пальцы в эти шелковистые длинные пряди. Ее близость возбуждала в нем чувство, очень похожее на вожделение.
«Вожделение к Корин Брюэр?! Какая нелепость!» — подумал Рэйф. Но, когда ее пальцы скользнули по его жесткой скуле, он едва не задохнулся и грубо оттолкнул ее руку.
— Не надо!
Этот резкий приказ заставил Корин вздрогнуть, а он вовсе не хотел обидеть ее или оскорбить ее чувства. Ведь она только пыталась быть доброй к нему. Но, черт побери, эта женщина достаточно взрослая, чтобы соображать, что она делает!
— Я только что пытался доказать вам, что вовсе не добрый и не особенно благородный человек, — почти прорычал он. — И вам лучше не оставаться со мной наедине, в одной этой тоненькой рубашке, да еще прикасаться ко мне, искушать меня…
Он оборвал свою яростную речь, заметив густой румянец вдруг покрывший ее щеки, и расширенные от изумления глаза. Очевидно, этой женщине даже не приходило в голову, что он может найти ее желанной. Впрочем, Рэйфу это тоже не приходило в голову. До сих пор.
— Вы хотите сказать, что я… я… — начала она, запинаясь.
— Возбуждаете меня? Да!
Он почти выплюнул эти слова, уверенный, что она тут же убежит в другую комнату и запрется там или даже забаррикадируется. Но Корин продолжала стоять, теребя концы шали и опустив голову так, что волосы почти закрыли ее пылающее лицо.
— Мистер Мори, вы были так невероятно добры к Чарли и ко мне…
— А это, черт возьми, тут еще при чем?!
— Просто я не знаю, как отплатить вам за все. И если только вы хотите… то есть я могла бы…
Она бормотала что-то еще, но слова терялись в густой роскоши ее волос, так что Рэйф сначала даже не понял, что она хочет ему сказать. А затем его вдруг словно ударило.
Корин предлагала ему себя в качестве оплаты за помощь! Он мог бы рассмеяться, мог бы решить, что все это чертовски забавно… Но отчего-то ему было не до смеха.
Рэйф уже готов был сурово приказать ей отправляться спать, когда Корин неожиданно уронила на пол свою шаль и откинула назад голову.
У Рэйфа вдруг пересохло во рту. Ее ночная сорочка была чертовски тонкой, старенькой и ветхой от частых стирок. Огонь очага просвечивал сквозь ткань, обрисовывая контуры ее женственной фигуры. Корин была далеко не худенькой, с пышными округлыми бедрами и полной грудью, ее соски большими темными дисками виднелись сквозь ткань рубашки.
Рэйф тяжело сглотнул и попытался отвести взгляд, но Корин не собиралась смягчать неловкость ситуации. Она подошла к нему совсем близко, заставив его испытать мучительный соблазн — ощутить тепло и нежность ее роскошного тела, — и стыдливо обняла его руками за шею.
Он долго обходился без женщины. Слишком долго. И сейчас его пронзило острое возбуждение, отозвавшееся напряжением в чреслах. Он относился к тем мужчинам, которые никогда не отказываются от женщины, если та имела глупость себя предложить. Поэтому, когда Корин приникла к нему, он прижал ее к себе еще крепче и накрыл ее большой мягкий рот своими губами.
Ветер и дождь рвались в оконные стекла Дома на берегу. И хотя толстые стены приглушали раскаты грома, Кейт казалось, что Вэл принес ее в самое сердце бури.
Откинув капюшон плаща, она подождала, когда ее глаза привыкнут к темноте, и огляделась. Здесь все было ей незнакомо — очертания мебели, тяжелые занавеси на окнах. Яркая вспышка молнии высветила небольшой альков с кроватью, и Кейт стало вдруг не по себе.
Она еще никогда не была в его спальне. Прежний Вэл ни за что бы этого не допустил. Но тот Вэл, которого она когда-то знала, с опасной скоростью исчезал прямо у нее на глазах;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108
Но Корин, как назло, продолжала настаивать:
— Вы на самом деле замечательный человек, мистер Мори. Очень немногие джентльмены стали бы проявлять заботу о женщине с ребенком, с которыми едва знакомы.
— Я же сказал вам, почему это сделал! — теряя терпение, резко бросил Рэйф.
— Потому, что мать не должна никогда бросать своего сына. — Корин чуть поколебалась, но все же спросила: — А сколько лет было вам, когда ваша мать вас оставила?
Рэйф напрягся. Впрочем, его вовсе не удивило то, что Корин смогла догадаться об этой мрачной части его прошлого. Эта женщина слишком чувствительна, черт бы ее побрал!
Он предпочитал никогда ни с кем не говорить об Эвелин Мортмейн. Но, к своему удивлению, ответил:
— Мне было примерно столько же лет, сколько Чарли, когда она оставила меня в монастыре в Париже. Она умерла и не смогла вернуться за мной.
— О, мне так жаль! — тихо сказала Корин. — Но ваша мама, видимо, надеялась, что однажды вы примете священный обет?
Рэйф едва не усмехнулся, услышав такое нелепое предположение.
— Нет, — сказал он сухо. — Члены моей семьи никогда не отличались благочестием, особенно моя мать. А кто был мой отец, я так никогда и не узнал. Теперь я подозреваю, что это мог быть один из монахов той святой обители. Моя мать относилась к тому сорту женщин, которым доставляло наибольшее удовольствие совращать именно безгрешных.
Он надеялся, что эти горькие слова оттолкнут Корин и она прекратит свои расспросы. Напрасная надежда. Она была скорее опечалена, чем шокирована его ответом.
— Так этот монастырь в Париже… Именно там вы и выросли?
— Возможно, так и было бы, если бы не революция. Религиозные убеждения были не слишком популярны во Франции в то время. Однажды ночью толпа ворвалась в монастырь и сожгла его дотла.
Рэйф невольно передернулся и почувствовал тошноту, так ярки были воспоминания о той ночи, которые до сих пор преследовали его — огонь, кровь, смерть — весь этот ад, из которого он едва выбрался живым.
Видимо, что-то из преследующих его старых ужасов все же отразилось на его лице, как ни старался он это скрыть. Корин ничего не сказала, но вдруг провела рукой по его волосам — тем самым невероятно нежным жестом, который он так часто видел, когда она ласкала своего сына.
Рэйф не мог припомнить, чтобы какая-нибудь еще женщина в его жизни касалась его так! Его мать никогда не была нежна с ним, и сам он всегда держался с женщинами холодно и отстраненно, так что ни одна из них просто не могла отважиться на подобное проявление чувств.
Рука Корин была шершавой от работы, но удивительно теплой и нежной. Рэйф застыл, чувствуя настороженность и напряжение, как какое-нибудь дикое животное, которое позволило человеку подойти к себе слишком близко. «А она ведь почти хорошенькая», — понял он вдруг, с удивлением изучая лицо Корин. Возможно, все дело было в ее глазах, больших, сияющих в теплом свете очага. Или в этих роскошных золотисто-каштановых волосах. Он с трудом сдерживался, чтобы не запустить пальцы в эти шелковистые длинные пряди. Ее близость возбуждала в нем чувство, очень похожее на вожделение.
«Вожделение к Корин Брюэр?! Какая нелепость!» — подумал Рэйф. Но, когда ее пальцы скользнули по его жесткой скуле, он едва не задохнулся и грубо оттолкнул ее руку.
— Не надо!
Этот резкий приказ заставил Корин вздрогнуть, а он вовсе не хотел обидеть ее или оскорбить ее чувства. Ведь она только пыталась быть доброй к нему. Но, черт побери, эта женщина достаточно взрослая, чтобы соображать, что она делает!
— Я только что пытался доказать вам, что вовсе не добрый и не особенно благородный человек, — почти прорычал он. — И вам лучше не оставаться со мной наедине, в одной этой тоненькой рубашке, да еще прикасаться ко мне, искушать меня…
Он оборвал свою яростную речь, заметив густой румянец вдруг покрывший ее щеки, и расширенные от изумления глаза. Очевидно, этой женщине даже не приходило в голову, что он может найти ее желанной. Впрочем, Рэйфу это тоже не приходило в голову. До сих пор.
— Вы хотите сказать, что я… я… — начала она, запинаясь.
— Возбуждаете меня? Да!
Он почти выплюнул эти слова, уверенный, что она тут же убежит в другую комнату и запрется там или даже забаррикадируется. Но Корин продолжала стоять, теребя концы шали и опустив голову так, что волосы почти закрыли ее пылающее лицо.
— Мистер Мори, вы были так невероятно добры к Чарли и ко мне…
— А это, черт возьми, тут еще при чем?!
— Просто я не знаю, как отплатить вам за все. И если только вы хотите… то есть я могла бы…
Она бормотала что-то еще, но слова терялись в густой роскоши ее волос, так что Рэйф сначала даже не понял, что она хочет ему сказать. А затем его вдруг словно ударило.
Корин предлагала ему себя в качестве оплаты за помощь! Он мог бы рассмеяться, мог бы решить, что все это чертовски забавно… Но отчего-то ему было не до смеха.
Рэйф уже готов был сурово приказать ей отправляться спать, когда Корин неожиданно уронила на пол свою шаль и откинула назад голову.
У Рэйфа вдруг пересохло во рту. Ее ночная сорочка была чертовски тонкой, старенькой и ветхой от частых стирок. Огонь очага просвечивал сквозь ткань, обрисовывая контуры ее женственной фигуры. Корин была далеко не худенькой, с пышными округлыми бедрами и полной грудью, ее соски большими темными дисками виднелись сквозь ткань рубашки.
Рэйф тяжело сглотнул и попытался отвести взгляд, но Корин не собиралась смягчать неловкость ситуации. Она подошла к нему совсем близко, заставив его испытать мучительный соблазн — ощутить тепло и нежность ее роскошного тела, — и стыдливо обняла его руками за шею.
Он долго обходился без женщины. Слишком долго. И сейчас его пронзило острое возбуждение, отозвавшееся напряжением в чреслах. Он относился к тем мужчинам, которые никогда не отказываются от женщины, если та имела глупость себя предложить. Поэтому, когда Корин приникла к нему, он прижал ее к себе еще крепче и накрыл ее большой мягкий рот своими губами.
Ветер и дождь рвались в оконные стекла Дома на берегу. И хотя толстые стены приглушали раскаты грома, Кейт казалось, что Вэл принес ее в самое сердце бури.
Откинув капюшон плаща, она подождала, когда ее глаза привыкнут к темноте, и огляделась. Здесь все было ей незнакомо — очертания мебели, тяжелые занавеси на окнах. Яркая вспышка молнии высветила небольшой альков с кроватью, и Кейт стало вдруг не по себе.
Она еще никогда не была в его спальне. Прежний Вэл ни за что бы этого не допустил. Но тот Вэл, которого она когда-то знала, с опасной скоростью исчезал прямо у нее на глазах;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108