Миссионер свернул к массиву четырехэтажек. Из стоящего на отшибе кабака на пропеченный жарой пыльный пустырь выскочило несколько рудокопов. Зло, беспощадно, чуть ли не с пеной у рта они стали избивать друг друга.
Остановился миссионер у заколоченной двери первого этажа. Можно было не стучать. С проживающим здесь агентом Службы, похоже, что-то случилось. Из квартиры напротив высунулась лысоватая голова соседа.
— Чего ищем? — поинтересовался он.
— Да вот знакомого хотел на проповедь свою пригласить. Не знаете, где он?
— Знаю, знаю, — в крысиной улыбке обнажил свои гнилые зубы сосед, — ребятки Бледа его на ножи посадили. Прикидывался школьным учителем, а сам из Будущего оказался, гадина. А сколько он с нами морийки выпил, анекдоты рассказывал — свой, мол, — не помогло! У бледовских — нюх на оборотней из-за Стены. Говорят, шибко не любит их Парикмахер. Всех выведет. А ты сам откуда будешь, святой отец? Куда же ты?
Не успел Бруно свернуть в переулок, как из подъезда в трусах и майке выскочил лысоватый и куда-то зачастил на тонких ногах. Наверняка побежал доносить блюстителям, а уж те бандитам звякнут.
По двум другим адресам история повторилась: двери также оказались заколоченными. Что случилось с хозяевами, можно было и не спрашивать. Лемсонг оказался прав: каким-то образом бандиты научились вычислять и уничтожать службу. Вот и выходило: одних зарезали бандюги, других победили маски Настоящего, и опереться не на кого. Как там Рифмач говорил? Вокруг одни двурукие шарги и нет ни одного человека?
Дальнейший обход поселка настроения не улучшил. За день удалось побывать в местном храме, на рынке и в приемной правоблюстителя, где в последний миг Бруно передумал регистрироваться. Все-таки в городах не было такого неприятия Будущего, а здесь, на самой окраине времени, его люто ненавидели все. Мирок в тени Стены был весь пропитан ненавистью к тем, кто сыто и благополучно жил буквально в двух шагах за непреодолимым стеллитом. Поэтому и казням агентов Будущего здесь радовались, как дети. Может быть, воспользоваться этой ненавистью?
Намекнуть на то, что явился он миссионерствовать из-за Стены и зарегистрировать свою лицензию. Уповая на джагри, дождаться бандитов Бледа. Подвергнуться нападению. Ну и доходчиво объяснить злодеям, что жертва их только на словах проповедует всепрощение, а на деле может запросто благословить кулаком монаха-вечника. Затем вытрясти из них координаты бандитского логова и двинуть туда уже до зубов вооруженным разведчиком-межевиком.
Только лихой этот план, как неудачно поставленный искусственный зуб, перекосил Бруно всю физиономию. Не нравился он визкапу, причем вовсе не потому, что нельзя без крайней нужды искушать капризное предзнание.
На закате Бруно удалился в холмы обдумать все заново. Взойдя на глинистую вершину, визкап обнаружил там парочку удобных валунов, но сесть на них не решился и остался стоять.
Тесно было предзнанию в четырехэтажках. Поэтому визкап не понимал себя. Чтоб размахнуться во времени, требовался простор поднебесный. И только здесь стали видны пути дальних угроз.
Любые явные провокации, любые пути «открытого лица» упирались на горизонте событий в черноту, абсолютно темны были эти временные горизонты.
Казалось, с какой стати? Ну увидят бандиты лицо того, кто их искал, ну узнают, кто добрался до их главаря, — что с того? В любом случае, после задания Бруно предстояло навсегда спрятаться за Стеной. И все-таки джагри запрещало ломить напролом. Пусть не сейчас, пусть за временным горизонтом, но его обязательно подстережет смерть, если сейчас он выдаст свои намерения бандитам.
Ударил дальний колокол. Звоны накатывали с севера, и именно там путь джагрина был светел и чист.
По небу заходили серые тени. На востоке Стена стала темнеть, а на западе чернота закрыла и солнце, и розовые закатные облака. Начинался приступ, как тогда, на крыше Столпа, но этот был мощнее. Траурные полотнища смерти, закрывающие небеса, летели над головой. От западного горизонта до Стены ходили горами свинцовые волны, и черный ветер струился под ногами. Абсолютная смерть затаилась невдалеке. И джагрин видел ее источник — заброшенный храм в закатной стороне.
Теперь Бруно куда лучше понимал свое предзнание. Сотни причинных оттенков видел, о тысячах догадывался, но все равно до конца разобраться в том, что сейчас творилось в небесах, не получалось. То ли храмовая абсолютная смерть породила угрозу Стены, спроецировалась на нее, то ли сама Стена вызвала мегасмерть. Где причина, где следствие? Не понять. И все-таки не зря он заявился в Настоящее. Вот она, абсолютная смерть, полыхает чернотой. Есть голубушка! И надо поскорей разделаться с заданием и взяться за нее.
Спускаясь с холма, визкап с восхищением думал о Лемсонге, который безо всякого джагри, одним генеральским нюхом учуял масштабы агрессии.
В полдень следующего дня Бруно постучал посохом в ворота того самого монастыря, который на закате пытался докричаться до небес колокольным звоном. Встретившие брата-миссионера служители господа начали с главного: проводили его на кухню, накормили и только после обеда выполнили просьбу гостя и по винтовой лестнице с высокими каменными ступенями доставили к настоятелю.
В окне, за мощной монастырской стеной, далеко внизу виднелись криво нарезанные огороды. На них копошились крестьяне.
— Что привело вас ко мне, брат мой?
Настоятель повернулся от окна к молодому миссионеру и улыбнулся. В Йозере Бруно встречал массу людей с хорошими улыбками и нехорошими глазами. Здесь все было в порядке. Если кабатчик из «Мятых ушей» имел самый тяжелый взгляд, то хозяин божьей обители самый светлый.
— Жизненно важное дело.
— Тогда спустимся в сад. Здесь…
В дверь без стука вошел рыжеватый плечистый горбун. Довольно бесцеремонно он швырнул на стол толстый свитер из грубой шерсти, способный заменить кольчугу, молча и указующе ткнул в него пальцем и вышел, успев цепко, оценивающе посмотреть на Бруно.
— Мой помощник и лучший ученик, — пояснил настоятель и, будто подводя итог сказанному, добавил: — Когда-нибудь он меня зарежет.
В золотом осеннем саду было холодно. Студеный ветер дул без передышки. Многочисленные морщины на высоком лбу монаха постепенно разгладились. Натянув свитер, настоятель сказал:
— Книга природы — самая прекрасная. Знаете, почему? Она не видит и не слышит человека и поэтому может оставаться прекрасной. Я слушаю вас. Здесь можно говорить.
Джагри подсказывало, что настоятеля не следует опасаться. Да и безо всякого джагри хозяин монастыря понравился визкапу с самого первого взгляда. Разве что у Золота он видел такую тонкую и точную мимику в ответ на любое движение, любой взгляд собеседника.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79