Сидевший рядом со святым отцом толстячок заерзал. Бандиты на прощание снова расцеловались с секретарем и ушли. Однако толстячок ерзал зря: секретарь выкрикнул имя священника. Вчерашний, кругленький такой пакетец со стэлсами сделал свое дело.
Куда более солидный, подобающий должности местоблюстителя пакет, к тому же тщательно запечатанный, священник вручил секретарю, когда остался с ним наедине. Секретарь мигом отнес сей знак уважения своему начальству и вскоре вернулся за святым отцом.
Размер мзды пробудил в местоблюстителе самые добрые чувства.
— Как приятно видеть столь умного и достойного человека!
Он поднялся из-за стола с распростертыми объятиями и двинулся к просителю. У местоблюстителя были гнилые глаза торговца пропарушкой и, как назло, пухлые, отвратительно розовые губы, надутые, словно у резиновой игрушки.
— Кхе, кхе, кхе.
Священник поперхнулся, а чудовище возмутилось:
«Ты чего кашляешь? Перестань сейчас же. От покусанной ляжки не кашляют».
Но святой отец уже забился в чахоточном припадке. Хозяин кабинета моментально передумал лобызать гостя, хлопнул того по плечу и пригласил к столу, попросив сразу перейти к сути приведшего его сюда дела.
Отец Бруно кратко изложил свою жалобу на душеблюстителя, который не выдает ему лицензию на миссионерство за пределами города, тем самым резко ограничивая его в свободе передвижения и, собственно, в деятельности.
— Не все так просто, святой отец, не все так просто.
Прохаживаясь кабинетом, то и дело причмокивая своими розовыми губищами, местоблюститель довольно добродушно принялся втолковывать ситуацию пусть святому, но еще такому молодому отцу.
— Адекватность Настоящему — вот что пугает уважаемого душеблюстителя. Правильно ли вы будете служить нашему времени? Ведь ему не праведники требуются, а человеки. Понимаете ли вы меня, святой отец?
— Понимаю.
— Нет. Не понимаете. Иначе не пришли бы с таким несоразмерно большим относительно решаемого дела даром.
Местоблюститель указал на стол, в котором, судя по всему, исчез принесенный Бруно пакет со стэлсами, и продолжил:
— Запомните, святой отец, малый дар вызывает презрение, чрезмерный дар выдает презрение дарящего.
«Бедненький, взятку ему чересчур большую дали, — буркнуло из темноты чудовище. — Так верни сдачу. Но ведь ни за что не вернет, гад».
— Не ценностей ждал от вас душеблюститель, а аксиологии: правильного отношения к нашим ценностям. С элитой Настоящего не общаетесь, лучших людей его избегаете, якшаетесь с нищими. Гордыню свою победите, святой отец, и тогда вам откроются все двери и пути. Даже если вы шпион, а мы привыкли, что посланцы Будущего все являются шпионами, даже в этом случае мы не позволим покушаться на основы времени, не позволим вам их преступать. Утешайте, но не соблазняйте грешных заповедями. Учите, но понимайте. А то бывали случаи: отпустишь в провинцию оголтелого праведника, поманит он невинных овец от их скотства идеалами да заповедями, так глядишь, уже бунт кровавый требуется подавлять! Вы меня понимаете? Вот и ладно. А решение по вашей просьбе я вынесу в течение ближайших дней.
Стоило священнику оказаться на улице, как чудовище заворчало:
«Опять ты не расцеловался. А вдруг откажет в лицензии? Ведь взятки здесь ничего не гарантируют. Рифмач прав: ни обман, ни честность — ничто в Настоящем не гарантия».
«Не целуюсь я не по своей воле, и ты это отлично знаешь. Просто у некоторых гордыни чересчур много. И вообще, не мешай мне сочинять проповедь».
— Сволочь, говорил тебе: не смотри туда, не смотри, убью гадину!
Пьяный отец орал на крохотную, лет трех девчушку в громадных бантах, с края лужи зачарованно глядящую в сторону Стены Гладкая поверхность стеллита горела розовым зеркалом. Смотреть на закатную Стену считалось в Настоящем дурной приметой.
На перекрестках закрутились стайки торгующих собой подростков — мальчишки и девчонки. Из подвалов тянуло приторным запахом пропарушки. Бродяги и собаки на помойках соображали себе ужин. Прошли бандиты, заставляя всех встречных прятать глаза. Закатный, вымороченный, насквозь прогнивший мир Настоящего разворачивался перед идущим по нему священником во всей своей красе. Пока святой отец сочинял гладкие периоды о всеобщей любви, чудовище в своей левозатылочной темноте размышляло.
Рифмач прав. Настоящее — это кровавое болото с бандитствующей властью наверху и властью бандитов внизу. Судья здесь может быть главарем банды, а бандит — вершителем правосудия, здешняя еда — отрава, зато отрава кормит целые города. И все-таки зря глобалыцики надеются на самоуничтожение этого времени, плоховато они видят сквозь Стену. Произошла стабилизация. Сколько десятилетий минуло с Войны Времен, а здесь ничего не изменилось. Болото само не высохнет. Да и охранители у него изощренные имеются, не просто мастера-взяточники, а еще и философы, об аксиологии как бойко рассуждают. Эх, плюнуть бы на лицензию, сорвать накидку да рвануть по Настоящему с боевой секирой в руке! Да нельзя. Шпионов здесь в достатке, власти сбросят информацию бандитам, блюстителям, и тут такая охота начнется, что не до задания будет, и никакое джагри не выручит. Здесь обожают убивать пришельцев из Будущего. А что будет, если лицензию не выдадут ни за какие взятки? Что тогда? Мой священник что-то вяло хлопочет по делам своего чудовища. Другим занята его голова. Кстати, чего это он вдруг подтянулся, выпрямился, расправил плечи? Доану увидел! И что он нашел особенного в этой розовощекой внучке местного священника? Откуда в нем интерес к крепко сбитым простушкам-провинциалкам? Обычно этим заканчивают утомленные развратом лорды. Молчу, молчу…
Бруно остановился на перекрестке, чтобы поговорить с Доаной и отцом Луцием, тонким и светлым, как свечка, старичком. Местный священник и его внучка с удовольствием принялись обсуждать проповедь, которую Бруно предстояло прочитать на днях.
Лукавило чудовище: вовсе не была Доана простушкой, пусть и выглядела таковой. Когда обманутый при знакомстве первым впечатлением Бруно позволил себе излишний апломб, эта румяная, чуть полноватая девушка ответила ему с такой иронией, что впредь он подбирал при ней каждое слово. Она прочла много книг, была умна, все знала о людях и, несмотря на свои двадцать лет, относилась к молодому миссионеру по-матерински, на что он ей отвечал совсем не сыновними чувствами.
На прощание отец Луций сказал:
— Работайте, побольше работайте над словом, брат мой. А ваше рвение похвально, ведь мечтателей у нас в достатке, а делающих мало.
Наградой за смирение, с которым молодой священник выслушал старика, была улыбка Доаны.
Стемнело, улицы Настоящего моментально опустели, но отец Бруно ничего не замечал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79