Она положила руки мне на грудь, заглянула в самую глубь моих глаз и прошептала:
– Хэн, я искала тебя по всему свету, ждала тебя столетиями. Я вернулась к тебе. Теперь приди ко мне. Это ты, всегда ты…
Я снова встряхнул ее, задыхаясь от ярости, копившейся на протяжении столетий.
– Это те самые слова, которые ты говорила Акану, когда вы задумали меня предать? Твои лживые обещания звучали для его слуха столь же заманчиво? Будь ты проклята, Нефар! Неужели ты восстала из мертвых лишь для того, чтобы изводить меня новой ложью? Расскажи мне, как это сделано!
– Ты думаешь, если бы я могла выбирать, я приняла бы то же решение? – вскричала она. – А ты не думаешь, что я сожалела об этом, ненавидела и страдала каждый день и каждую ночь в Амарне? Умоляю, Хэн, перестань меня ненавидеть. На этот раз я сделала правильный выбор, я вернулась к тебе! Пожалуйста, не прогоняй меня.
Она подняла ко мне лицо и прижала свои губы к моим в долгом, жадном поцелуе, длившемся тысячу лет. Я почувствовал, как она перетекает в меня – эта чистая пряная сущность Нефар, такая густая и захватывающая, заряженная энергией. Я ощущал ее желание; нет, я впитывал его. Я позволил ему окутать меня, позволил моей воле срастись с ее, да, таким был мой выбор. Я мог бы сопротивляться. Но мое желание, которое лишь укрепилось за прошедшие тысячелетия, состояло в том, чтобы избавиться от одиночества, снова стать частью целого. Сопротивляться? В тот момент сама мысль об этом была мне чужда. Я обнимал ее, как ребенок – любимую мать, с единственной мыслью о том, что пустота внутри меня наконец заполнится.
Я вновь почувствовал то, чего был лишен на протяжении многих столетий, – переплетение желаний, набегающие волны силы, подчинение человеку и власть над ним. Внутри нас кипела энергия, подобная лаве, она прорывалась наружу в виде голубого пламени; мы наполнились ею до краев и всецело ее контролировали. Я. закрыл глаза, погрузившись в самый эпицентр силы. Там, где я прикасался к Нефар или она прикасалась ко мне – кончиком пальцев, грудью, бедром, – вспыхивали и с треском взрывались в воздухе крошечные электрические разряды. «Летать», – подумал я, и со звуком, напоминающим приглушенные раскаты грома, мы прошли сквозь зеркальное стекло и, едва касаясь песчаной почвы ногами, взмыли в воздух.
Мы взлетели по спирали над выложенным плитками бассейном, и его спокойные голубые воды сморщил порожденный нами ветерок. Мы поднялись над аккуратной зеленой лужайкой с ее искусным освещением, над черепичной крышей, над линией электропередач и телефонными проводами. Кружась, словно подхваченные ветром листья, мы устремлялись все выше и выше, пока ее дом и все соседние здания с их грандиозными высокими воротами, извилистыми подъездными аллеями и сверкающими окнами не превратились в игрушечные постройки размером со спичечный коробок, усеянные точками огней.
Не такая это сложная вещь – победа над силой тяготения, позволяющая отправиться в полет, и эта магия не считалась чем-то исключительным. По всему миру и почти в каждой культуре шаманы и жрецы, способные к достаточной концентрации воли, добивались неплохих результатов. Это обычная магия. Но летать так, как мы в тот вечер, парить в вышине под пологом звезд, держась лишь на дуновении ветра… это совсем другое дело. То была самая суть концентрации, усиленная до предела, то была магия, которую удалось сотворить лишь при условии, что мы двое превращались в одно. Такой магией я не занимался вот уже двадцать пять столетий, но для нее был рожден и ею упивался. Нефар, будучи искусной обольстительницей, умело пользовалась своей властью.
Ветер ерошил мои волосы и пытался сорвать с меня одежду. На этой высоте у него появился странный электрический привкус – холодный и лишенный плотности воздуха у земли. Я перевернулся на спину лицом к звездам, чувствуя тепло сплетенных с моими пальцев Нефар, слыша, как ветер треплет ее одежду, и ощущая восторг. Все прочие звуки пропали. Я громко рассмеялся от счастья. И она тоже рассмеялась.
Мы пролетели над пустыней и нырнули в каньон с отвесными стенами, скользя на воздушных потоках и попадая в завихрения. Мы были едины со звездами и пятнистыми от теней облаками; мы стали одним целым.
Наконец мы опустились отдохнуть на крышу здания Банка Америки, высоко вознесшегося над ЛосАнджелесом. Еще несколько минут полета, и у нас начали бы замерзать пальцы рук и ног, а искушение подняться выше в области, бедные кислородом, таило в себе иную опасность. Итак, мы сидели на небоскребе, как на шесте, похожие на странных птиц, какими, в сущности, и являлись: я – в смокинге, она – в серебряном платье, со спутанными ветром волосами, в измятой, потрепанной одежде, прижимаясь друг к другу в восторге от пережитого, затаив дыхание, как дети. Насколько хватало глаз, город в сетке огней простирался под нами, а мы царили над всем.
– А ты помнишь, – спросила она, – как мы летали в первый раз? Ты, Акан и я? – Она часто, прерывисто дышала, пристально глядя на меня блестящими глазами, мягко выговаривая слова. – Это я – я дала вам силу. Но вы с Аканом улетели – и оставили меня.
– Я никогда больше тебя не оставлю, – сказал я, долго и настойчиво целуя ее в губы и крепко прижимая к себе.
Ее и моя радость нарастали одновременно, и вот перед глазами у меня замелькали звездные вспышки, рассыпавшиеся по ночному небу, и я громко рассмеялся. Уже несколько столетий я так не радовался. Тысячу жизней тому назад испытывал я подобный восторг.
– Нефар, – шепнул я. В самих звуках ее имени таилось чудо, волшебство жило в этих слогах. – Нефар.
– Я так счастлива, что нашла тебя, – прошептала она, прижав лицо к моему смокингу.– Спасибо за то, что вернулся ко мне.
Я запустил пальцы ей в волосы, повернув ее лицо к себе, и увидел, как в ее глазах отражается ночь – живая, подвижная и трепещущая энергией. Я чувствовал эту энергию внутри себя, словно под моей кожей резвились тысячи насекомых, словно я бился в приступе лихорадки, готовой разразиться диким бредом, словно слышал в джунглях ритмичную барабанную дробь, призывающую на охоту. Но и тогда в глубоко запрятанной части сознания шевельнулось что-то тревожившее меня – не стану этого отрицать: вопросы, всплывавшие из мрака и исчезавшие, прежде чем я успевал их ухватить; невозможные вещи, которые я не смел принять во внимание, опасности, которые я отказывался признавать. Но к этому моменту нас привели двадцать пять столетий, и я сжимал в ладонях пустоту всех моих бесконечных жизней. Я не хотел задавать вопросы и выслушивать ответы. Все, что мне было нужно, это слова, которые она произнесла.
– Это должны были быть мы, Хэн, – сказала она. Ее темные глаза вглядывались в мои, о чем-то умоляя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66
– Хэн, я искала тебя по всему свету, ждала тебя столетиями. Я вернулась к тебе. Теперь приди ко мне. Это ты, всегда ты…
Я снова встряхнул ее, задыхаясь от ярости, копившейся на протяжении столетий.
– Это те самые слова, которые ты говорила Акану, когда вы задумали меня предать? Твои лживые обещания звучали для его слуха столь же заманчиво? Будь ты проклята, Нефар! Неужели ты восстала из мертвых лишь для того, чтобы изводить меня новой ложью? Расскажи мне, как это сделано!
– Ты думаешь, если бы я могла выбирать, я приняла бы то же решение? – вскричала она. – А ты не думаешь, что я сожалела об этом, ненавидела и страдала каждый день и каждую ночь в Амарне? Умоляю, Хэн, перестань меня ненавидеть. На этот раз я сделала правильный выбор, я вернулась к тебе! Пожалуйста, не прогоняй меня.
Она подняла ко мне лицо и прижала свои губы к моим в долгом, жадном поцелуе, длившемся тысячу лет. Я почувствовал, как она перетекает в меня – эта чистая пряная сущность Нефар, такая густая и захватывающая, заряженная энергией. Я ощущал ее желание; нет, я впитывал его. Я позволил ему окутать меня, позволил моей воле срастись с ее, да, таким был мой выбор. Я мог бы сопротивляться. Но мое желание, которое лишь укрепилось за прошедшие тысячелетия, состояло в том, чтобы избавиться от одиночества, снова стать частью целого. Сопротивляться? В тот момент сама мысль об этом была мне чужда. Я обнимал ее, как ребенок – любимую мать, с единственной мыслью о том, что пустота внутри меня наконец заполнится.
Я вновь почувствовал то, чего был лишен на протяжении многих столетий, – переплетение желаний, набегающие волны силы, подчинение человеку и власть над ним. Внутри нас кипела энергия, подобная лаве, она прорывалась наружу в виде голубого пламени; мы наполнились ею до краев и всецело ее контролировали. Я. закрыл глаза, погрузившись в самый эпицентр силы. Там, где я прикасался к Нефар или она прикасалась ко мне – кончиком пальцев, грудью, бедром, – вспыхивали и с треском взрывались в воздухе крошечные электрические разряды. «Летать», – подумал я, и со звуком, напоминающим приглушенные раскаты грома, мы прошли сквозь зеркальное стекло и, едва касаясь песчаной почвы ногами, взмыли в воздух.
Мы взлетели по спирали над выложенным плитками бассейном, и его спокойные голубые воды сморщил порожденный нами ветерок. Мы поднялись над аккуратной зеленой лужайкой с ее искусным освещением, над черепичной крышей, над линией электропередач и телефонными проводами. Кружась, словно подхваченные ветром листья, мы устремлялись все выше и выше, пока ее дом и все соседние здания с их грандиозными высокими воротами, извилистыми подъездными аллеями и сверкающими окнами не превратились в игрушечные постройки размером со спичечный коробок, усеянные точками огней.
Не такая это сложная вещь – победа над силой тяготения, позволяющая отправиться в полет, и эта магия не считалась чем-то исключительным. По всему миру и почти в каждой культуре шаманы и жрецы, способные к достаточной концентрации воли, добивались неплохих результатов. Это обычная магия. Но летать так, как мы в тот вечер, парить в вышине под пологом звезд, держась лишь на дуновении ветра… это совсем другое дело. То была самая суть концентрации, усиленная до предела, то была магия, которую удалось сотворить лишь при условии, что мы двое превращались в одно. Такой магией я не занимался вот уже двадцать пять столетий, но для нее был рожден и ею упивался. Нефар, будучи искусной обольстительницей, умело пользовалась своей властью.
Ветер ерошил мои волосы и пытался сорвать с меня одежду. На этой высоте у него появился странный электрический привкус – холодный и лишенный плотности воздуха у земли. Я перевернулся на спину лицом к звездам, чувствуя тепло сплетенных с моими пальцев Нефар, слыша, как ветер треплет ее одежду, и ощущая восторг. Все прочие звуки пропали. Я громко рассмеялся от счастья. И она тоже рассмеялась.
Мы пролетели над пустыней и нырнули в каньон с отвесными стенами, скользя на воздушных потоках и попадая в завихрения. Мы были едины со звездами и пятнистыми от теней облаками; мы стали одним целым.
Наконец мы опустились отдохнуть на крышу здания Банка Америки, высоко вознесшегося над ЛосАнджелесом. Еще несколько минут полета, и у нас начали бы замерзать пальцы рук и ног, а искушение подняться выше в области, бедные кислородом, таило в себе иную опасность. Итак, мы сидели на небоскребе, как на шесте, похожие на странных птиц, какими, в сущности, и являлись: я – в смокинге, она – в серебряном платье, со спутанными ветром волосами, в измятой, потрепанной одежде, прижимаясь друг к другу в восторге от пережитого, затаив дыхание, как дети. Насколько хватало глаз, город в сетке огней простирался под нами, а мы царили над всем.
– А ты помнишь, – спросила она, – как мы летали в первый раз? Ты, Акан и я? – Она часто, прерывисто дышала, пристально глядя на меня блестящими глазами, мягко выговаривая слова. – Это я – я дала вам силу. Но вы с Аканом улетели – и оставили меня.
– Я никогда больше тебя не оставлю, – сказал я, долго и настойчиво целуя ее в губы и крепко прижимая к себе.
Ее и моя радость нарастали одновременно, и вот перед глазами у меня замелькали звездные вспышки, рассыпавшиеся по ночному небу, и я громко рассмеялся. Уже несколько столетий я так не радовался. Тысячу жизней тому назад испытывал я подобный восторг.
– Нефар, – шепнул я. В самих звуках ее имени таилось чудо, волшебство жило в этих слогах. – Нефар.
– Я так счастлива, что нашла тебя, – прошептала она, прижав лицо к моему смокингу.– Спасибо за то, что вернулся ко мне.
Я запустил пальцы ей в волосы, повернув ее лицо к себе, и увидел, как в ее глазах отражается ночь – живая, подвижная и трепещущая энергией. Я чувствовал эту энергию внутри себя, словно под моей кожей резвились тысячи насекомых, словно я бился в приступе лихорадки, готовой разразиться диким бредом, словно слышал в джунглях ритмичную барабанную дробь, призывающую на охоту. Но и тогда в глубоко запрятанной части сознания шевельнулось что-то тревожившее меня – не стану этого отрицать: вопросы, всплывавшие из мрака и исчезавшие, прежде чем я успевал их ухватить; невозможные вещи, которые я не смел принять во внимание, опасности, которые я отказывался признавать. Но к этому моменту нас привели двадцать пять столетий, и я сжимал в ладонях пустоту всех моих бесконечных жизней. Я не хотел задавать вопросы и выслушивать ответы. Все, что мне было нужно, это слова, которые она произнесла.
– Это должны были быть мы, Хэн, – сказала она. Ее темные глаза вглядывались в мои, о чем-то умоляя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66