Только гнев. Как в мире, где он живет, всего в нескольких милях от его дома могло произойти подобное зверство?! Он готов был своими собственными руками уничтожить того, кто совершил это.
– Я ведь приказал вам стоять у входа, – послышался резкий голос сзади.
Соулсон обернулся и увидел инспектора.
– Виноват.
– Мы – полицейские, а не туристы. Мы сюда не глазеть пришли. Это, – инспектор указал на огражденное пространство, – наше рабочее место. Мы здесь работаем. Да-да, в этой грязи. И чтобы справляться с этим, мы должны быть профессионалами. Вам понятно?
– Так точно, – тихо ответил Соулсон.
– Быть профессионалом – значит точно исполнять приказы. Быть всегда на своем месте. Как винтик в машине. Если вы это усвоите, то научитесь работать хорошо. Самое отвратительное – это недисциплинированный полицейский. Согласны?
– Больше это не повторится.
Инспектор посмотрел в зеленые глаза молодого полицейского и, увидев стальной блеск в его взгляде и выражение спокойной решимости на его грубоватом, резко очерченном лице, понял, что слова его не пропали даром. С ним будет все в порядке. На такого можно положиться в трудную минуту.
– Идите и охраняйте вход. Сюда едут ребята из районного криминального отдела. Кроме них, без моего разрешения никого не пропускайте.
Соулсон вернулся на свой пост и потом ни разу не оглянулся на то страшное место, где полицейские продолжали свою работу.
Он твердо решил никогда больше не допускать промаха при исполнении своего долга.
Около полуночи Соулсон припарковал свой мотоцикл, «Бро Сьюпериор SS 100», модель 1930 года, на заднем дворе небольшого дома с террасой в Элтрингеме на Болд-стрит. Этот дом, с двумя комнатами вверху и двумя внизу, с мощенным плиткой задним двориком и туалетом снаружи, был одним из тех домов, которые впоследствии так полюбятся яппи и будут сдаваться в аренду для получения прибыли. Но сейчас это был обыкновенный дом, где простая рабочая семья могла удобно жить и воспитывать детей.
Мэри, его двадцатидвухлетняя жена, уже ожидала в прихожей. В полумраке она разглядела глубокие морщины у него на лбу и поняла, что муж расстроен. Отсутствующий взгляд запавших глаз подтверждал ее опасения. Наверняка это нечто большее, чем просто долгий тяжелый рабочий день.
– Привет, милый, – сказала она, обнимая его большое тело.
– Привет, – ответил он вяло, думая о чем-то своем.
– Ты обнимешь меня, или мне вызвать полицию?
– Извини. – Он прижал ее к себе. Маленькая, ростом не выше пяти футов трех дюймов, она иногда казалась ему львицей. Удивительно, как в этом хрупком теле могла заключаться такая сила. Он все еще никак не мог привыкнуть к ее потребности в близости, его отношения с родителями никогда не строились на ласке, прикосновениях, только на дисциплине и долге. Обнимая ее, он почувствовал долгожданное успокоение, уходило напряжение после тяжелого дня. Они долго стояли, прижавшись друг к другу.
– Между прочим, я голоден, – сказал он наконец.
– Сейчас разогрею духовку. – Она не двигалась, ожидая, пока он разомкнет руки. Почувствовав его последнее объятие, медленно, нехотя освободилась и взяла его за руку. – Пойдем на кухню.
Они вошли в маленькую, почти пустую кухню, где стоял только шаткий деревянный стол с тремя такими же неустойчивыми стульями, газовая плита с духовкой, буфет и фарфоровая раковина в металлической раме. Это было не много, но, как с гордостью говорила Мэри, «это все наше и все чистое».
Соулсон сел, а жена включила духовку и сунула туда тарелку с уже готовым блюдом, затем налила две чашки чаю и, поставив их на стол, села сама.
– Сейчас будет готово, – сказала она. – Тебя ведь не уволили, да?
– Нет, с чего ты взяла?
– Ты так расстроен. Что-нибудь серьезное?
– Просто был тяжелый день.
– Ты съел бутерброды?
– Конечно, – солгал он. Возбужденный поездкой на болото, он совершенно забыл о еде. Следовало бы спрятать оставшиеся в кармане шинели бутерброды до того, как она их обнаружит.
Прошло несколько минут в молчании, он держал, поглаживая, чашку с чаем, но не пил. Мэри видела, что его мысли все еще где-то далеко. Это было странно, обычно они всегда делились радостями и заботами.
– У Тессы все утро болел животик, – сказала она. Тесса была их девятимесячная дочь. – Но сейчас все нормально. Спит себе спокойно.
Он кивнул. Скорее по привычке, чем одобрительно.
– Так ты мне скажешь, что случилось?
– Просто выдался плохой день.
– По-моему, если мы муж и жена, то должны делиться всем – и хорошим и плохим.
– Есть вещи, о которых лучше не говорить.
– Какие?
– Это связано с работой. А что, это так важно? – Его слова прозвучали резко, и он тут же пожалел об этом. Потрясенный увиденным на болоте, он не хотел расстраивать Мэри.
– Да, важно. Все, что касается нас, – важно.
– Сегодня я увидел оборотную сторону работы полицейского. Очень неприятную. Это не то, к чему нас готовили в училище.
– Что же это?
– Авария, – Он решил продолжать обманывать. – Кошмарное зрелище. Состояние водителя... Я же полицейский, черт возьми, а не патологоанатом.
– Знаешь, я всегда могу определить, когда ты обманываешь.
– Зачем мне обманывать?
– Чтобы не расстраивать меня. – Протянув руку за спину, она взяла вечерний выпуск «Манчестер ивнинг ньюз» и развернула газету на столе. – Не это ли причина?
Большая фотография на первой полосе изображала ограждение из полотен брезента, где он стоял на посту. Только на черно-белом крупнозернистом снимке все выглядело еще более мрачно.
– Ну? – настаивала она.
– Да. – Он придавил рукой фотографию. – Это.
– Расскажи мне.
– Нет.
– Я хочу знать.
– Зачем, Мэри? Все это слишком отвратительно.
– Ты знаешь, я не любительница острых ощущений. Наверное, это причинит мне боль, но я хочу помочь тебе. Ты страдаешь. Я тоже, Чарльз.
– Ты сумасшедшая. Но я знаю, ты всегда добьешься своего.
И он рассказал ей о том, что произошло там, на болоте, о том, что он увидел, когда детективы извлекли из грязной жижи изуродованное тело, а затем уносили его на пластиковой простыне. Рассказал о задранной выше пояса одежде, о крови, смешанной с землей, об испражнениях из окровавленного анального отверстия, о застывшем выражении ужаса на лице ребенка, об отставшей от костей, разлагающейся плоти, которая свисала лохмотьями и болталась, словно водоросли. Некоторых полицейских рвало, но Соулсон держался. Злость и решимость придавали ему сил. Приехали судейские следователи и люди коронера, началось расследование. Пять часов он простоял на своем посту, а когда пришла смена, вернулся в участок и только оттуда отправился домой. Перед тем как покинуть место преступления, пришлось выдержать атаку репортеров, некоторые ради того, чтобы узнать подробности, были готовы даже всучить ему взятку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122