Мари предложила «Беллини».
«Беллини» представлял собой длинное помещение, разделенное надвое овальной стойкой бара, к которому можно подойти с обеих сторон. Продольные стены обшиты зеркалами, вдоль каждой тянутся мягкие лавочки, обитые зеленой кожей. Зеркальная же перегородка делит бар на две симметричные половины.
Тем, кто себе не нравится, лучше в «Беллини» не ходить. Но здешнее приглушенное освещение мало для кого было невыгодным. Особенно теперь, когда лица озарял отблеск рождественских свечей, чьи огоньки отражались в разноцветных шарах елочных композиций на столиках.
Здесь Ральф держался совсем иначе. Внимательнее, тактичнее, спокойнее. Казалось, на чужой территории он утратил толику своей самоуверенности.
Вечер выдался весьма приятный. И Мари поневоле опять пересмотрела свое мнение о Ральфе. С ним она могла – не то что с Ларсом, например, – говорить о вещах, которые интересовали ее саму. Наедине он не проявлял заносчивости, в самом деле умел слушать, даже от иронического тона отказывался и был вполне серьезен.
С каждой минутой ей все больше нравилось, как его узкие, выразительные руки прикасаются к бокалу, к сигаретам, к зажигалке.
Ральф проводил ее домой. И тогда она пригласила его подняться в квартиру, выпить еще по бокальчику.
Когда она проснулась, Ральф уже ушел. Собственно, он ушел еще ночью, и не сказать чтобы ее это расстроило. Наоборот, очень хорошо, можно спокойно разобраться в своих ощущениях. Перед сном результат был слегка разочаровывающий: она чувствовала себя разве что о'кей. Теперь, после пробуждения, стало чуть получше: давненько она не чувствовала себя так хорошо. Но и только.
День выдался напряженный. После уроков пришлось допоздна поработать. Она давно договорилась с владелицей бутика, что перед самым Рождеством еще раз заново оформит две большие витрины. А с Ральфом было решено, что если она не слишком устанет, то прямо после работы приедет в «Эскину».
Что усталость помешает ей повидать нового любовника после первой же ночи, относилось к числу весьма теоретических допущений. Но когда Мари наконец-то стянула с ног тапочки, которые надевала во время работы, то некоторое время всерьез подумывала, не пойти ли сразу домой.
В конце концов она все-таки пошла в «Эскину». Не потому, что соскучилась по Ральфу, а скорее из боязни, что он воспримет ее отсутствие как глупый каприз.
Уже на пороге «Эскины» она пожалела, что пришла. Экзальтированная атмосфера шумного, переполненного бара совершенно не вязалась с ее собственным настроением. А здороваясь с ральфовской компанией, она поняла, что для них вечер начался уже давно и она безнадежно отстала.
Ральф встретил ее поцелуем в губы, что остальные приняли к сведению как нечто вполне естественное. Будто они в курсе последних событий.
Мари молчком сидела посреди веселой компании, мечтая остаться с Ральфом наедине. Не потому, что тосковала по близости, но в надежде, что без публики он опять станет таким, как вчера вечером.
На минутку она отлучилась в дамскую комнату, а выйдя оттуда, столкнулась у двери с официантом, Давидом, который словно бы поджидал ее.
– Ты ведь интересуешься литературой, – сказал он.
Она кивнула, ожидая, что он скажет дальше.
– Можно, я дам тебе кое-что почитать?
– Что именно?
– Рукопись.
– Что за рукопись?
– Проба пера. Ты просто скажешь мне свое мнение.
– Ты пишешь?
– Немножко. Так можно дать ее тебе?
– Само собой. А Ральфу ты ее показывал? Он лучше меня разбирается в литературе.
Давид отрицательно покачал головой.
– Почему же?
– Он наверняка будет смеяться.
Такие опасения были ей вполне понятны.
– Только ты никому больше ее не показывай, ладно? – сказал он.
– Договорились. Приноси в следующий раз. Давид вконец смутился.
– Она у меня здесь. И наверняка поместится в твоей сумке. Одну минутку.
Он исчез за дверью с табличкой «Персонал» и тотчас вышел, с толстым конвертом в руках.
– Объемистая проба пера, – улыбнулась она, пряча конверт в сумку.
– Около ста семидесяти страниц, но с большим интервалом между строк.
– Сколько времени в моем распоряжении?
– Сколько угодно, мне не к спеху.
Прежде чем вернуться к остальным, Мари добавила:
– Кстати, я человек прямой. И если мне не понравится, так и скажу.
Он пробормотал «да-да, конечно» таким тоном, что Мари сразу усомнилась, повернется ли у нее язык вправду вынести отрицательный приговор. Она отвернулась и, уходя, услышала:
– Может, на праздники выкроишь время?
Немногим позже, уходя с Ральфом из «Эскины», она заметила, что Давид издали провожает ее взглядом. По всей видимости, ободряющая улыбка будет ему очень кстати. И она улыбнулась.
Мари тоже не осталась на всю ночь. Не хотела проснуться в ральфовском тарараме из книг, газет, рукописей, проспектов, разбросанной одежды и грязной посуды. До таких пределов ее влюбленность не простирается, насчет этого у нее уже не было сомнений.
А потому она еще раз напрягла свой бюджет и вызвала такси.
Тяжесть сумки напомнила ей про Давидов конверт. На заднем сиденье такси она открыла его, вытащила перетянутую резинкой рукопись и в тусклом свете уличных фонарей прочитала на титуле: Давид Керн. СОФИ, СОФИ. И пониже: Роман.
10
Давид шел по щебенчатой парковке, где с тех самых пор, как он поселился в этом районе, стоял вконец обветшавший жилой фургон. Шел он без всякой цели, просто не мог больше усидеть в четырех стенах, наедине с собой и своими сомнениями.
Вот всегда так. Едва у него возникала какая-нибудь идея, он немедля бросался ее осуществлять, настолько увлеченно, что даже не успевал спросить себя, вправду ли она удачна. Возможно, все дело в том, что он был единственным ребенком и привык часами заниматься собой и собственным своим миром.
И с рукописью получилось точно так же. Сначала он хотел просто скопировать оригинал и показать его Мари: мол, я его нашел, скажи, что ты о нем думаешь. Тем самым он бы дал ей понять, что у них схожие интересы, и создал бы почву для общения.
Эта идея так его захватила, что он решил незамедлительно привести ее в исполнение. И, вместо того чтобы на другой день снять с рукописи ксерокопию, той же ночью начал обрабатывать ее на компьютере, с помощью программы распознавания текста. После можно будет распечатать, красиво и читабельно.
Почти целую неделю Давид каждую свободную минуту убирал опечатки и вносил правку Альфреда Дустера. Все это время он жил в чужом мире пятидесятых годов и в мыслях Петера Ландвая, которые кружили только вокруг Софи.
Той ночью, когда Ральф в баре не появился, а Серджо сообщил, что у него свидание с Мари, как раз и случился казус с именем автора.
Лишь когда рукопись исчезла в сумке Мари, он вдруг осознал, что совершил огромную ошибку, заменив имя Альфреда Дустера своим собственным.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61
«Беллини» представлял собой длинное помещение, разделенное надвое овальной стойкой бара, к которому можно подойти с обеих сторон. Продольные стены обшиты зеркалами, вдоль каждой тянутся мягкие лавочки, обитые зеленой кожей. Зеркальная же перегородка делит бар на две симметричные половины.
Тем, кто себе не нравится, лучше в «Беллини» не ходить. Но здешнее приглушенное освещение мало для кого было невыгодным. Особенно теперь, когда лица озарял отблеск рождественских свечей, чьи огоньки отражались в разноцветных шарах елочных композиций на столиках.
Здесь Ральф держался совсем иначе. Внимательнее, тактичнее, спокойнее. Казалось, на чужой территории он утратил толику своей самоуверенности.
Вечер выдался весьма приятный. И Мари поневоле опять пересмотрела свое мнение о Ральфе. С ним она могла – не то что с Ларсом, например, – говорить о вещах, которые интересовали ее саму. Наедине он не проявлял заносчивости, в самом деле умел слушать, даже от иронического тона отказывался и был вполне серьезен.
С каждой минутой ей все больше нравилось, как его узкие, выразительные руки прикасаются к бокалу, к сигаретам, к зажигалке.
Ральф проводил ее домой. И тогда она пригласила его подняться в квартиру, выпить еще по бокальчику.
Когда она проснулась, Ральф уже ушел. Собственно, он ушел еще ночью, и не сказать чтобы ее это расстроило. Наоборот, очень хорошо, можно спокойно разобраться в своих ощущениях. Перед сном результат был слегка разочаровывающий: она чувствовала себя разве что о'кей. Теперь, после пробуждения, стало чуть получше: давненько она не чувствовала себя так хорошо. Но и только.
День выдался напряженный. После уроков пришлось допоздна поработать. Она давно договорилась с владелицей бутика, что перед самым Рождеством еще раз заново оформит две большие витрины. А с Ральфом было решено, что если она не слишком устанет, то прямо после работы приедет в «Эскину».
Что усталость помешает ей повидать нового любовника после первой же ночи, относилось к числу весьма теоретических допущений. Но когда Мари наконец-то стянула с ног тапочки, которые надевала во время работы, то некоторое время всерьез подумывала, не пойти ли сразу домой.
В конце концов она все-таки пошла в «Эскину». Не потому, что соскучилась по Ральфу, а скорее из боязни, что он воспримет ее отсутствие как глупый каприз.
Уже на пороге «Эскины» она пожалела, что пришла. Экзальтированная атмосфера шумного, переполненного бара совершенно не вязалась с ее собственным настроением. А здороваясь с ральфовской компанией, она поняла, что для них вечер начался уже давно и она безнадежно отстала.
Ральф встретил ее поцелуем в губы, что остальные приняли к сведению как нечто вполне естественное. Будто они в курсе последних событий.
Мари молчком сидела посреди веселой компании, мечтая остаться с Ральфом наедине. Не потому, что тосковала по близости, но в надежде, что без публики он опять станет таким, как вчера вечером.
На минутку она отлучилась в дамскую комнату, а выйдя оттуда, столкнулась у двери с официантом, Давидом, который словно бы поджидал ее.
– Ты ведь интересуешься литературой, – сказал он.
Она кивнула, ожидая, что он скажет дальше.
– Можно, я дам тебе кое-что почитать?
– Что именно?
– Рукопись.
– Что за рукопись?
– Проба пера. Ты просто скажешь мне свое мнение.
– Ты пишешь?
– Немножко. Так можно дать ее тебе?
– Само собой. А Ральфу ты ее показывал? Он лучше меня разбирается в литературе.
Давид отрицательно покачал головой.
– Почему же?
– Он наверняка будет смеяться.
Такие опасения были ей вполне понятны.
– Только ты никому больше ее не показывай, ладно? – сказал он.
– Договорились. Приноси в следующий раз. Давид вконец смутился.
– Она у меня здесь. И наверняка поместится в твоей сумке. Одну минутку.
Он исчез за дверью с табличкой «Персонал» и тотчас вышел, с толстым конвертом в руках.
– Объемистая проба пера, – улыбнулась она, пряча конверт в сумку.
– Около ста семидесяти страниц, но с большим интервалом между строк.
– Сколько времени в моем распоряжении?
– Сколько угодно, мне не к спеху.
Прежде чем вернуться к остальным, Мари добавила:
– Кстати, я человек прямой. И если мне не понравится, так и скажу.
Он пробормотал «да-да, конечно» таким тоном, что Мари сразу усомнилась, повернется ли у нее язык вправду вынести отрицательный приговор. Она отвернулась и, уходя, услышала:
– Может, на праздники выкроишь время?
Немногим позже, уходя с Ральфом из «Эскины», она заметила, что Давид издали провожает ее взглядом. По всей видимости, ободряющая улыбка будет ему очень кстати. И она улыбнулась.
Мари тоже не осталась на всю ночь. Не хотела проснуться в ральфовском тарараме из книг, газет, рукописей, проспектов, разбросанной одежды и грязной посуды. До таких пределов ее влюбленность не простирается, насчет этого у нее уже не было сомнений.
А потому она еще раз напрягла свой бюджет и вызвала такси.
Тяжесть сумки напомнила ей про Давидов конверт. На заднем сиденье такси она открыла его, вытащила перетянутую резинкой рукопись и в тусклом свете уличных фонарей прочитала на титуле: Давид Керн. СОФИ, СОФИ. И пониже: Роман.
10
Давид шел по щебенчатой парковке, где с тех самых пор, как он поселился в этом районе, стоял вконец обветшавший жилой фургон. Шел он без всякой цели, просто не мог больше усидеть в четырех стенах, наедине с собой и своими сомнениями.
Вот всегда так. Едва у него возникала какая-нибудь идея, он немедля бросался ее осуществлять, настолько увлеченно, что даже не успевал спросить себя, вправду ли она удачна. Возможно, все дело в том, что он был единственным ребенком и привык часами заниматься собой и собственным своим миром.
И с рукописью получилось точно так же. Сначала он хотел просто скопировать оригинал и показать его Мари: мол, я его нашел, скажи, что ты о нем думаешь. Тем самым он бы дал ей понять, что у них схожие интересы, и создал бы почву для общения.
Эта идея так его захватила, что он решил незамедлительно привести ее в исполнение. И, вместо того чтобы на другой день снять с рукописи ксерокопию, той же ночью начал обрабатывать ее на компьютере, с помощью программы распознавания текста. После можно будет распечатать, красиво и читабельно.
Почти целую неделю Давид каждую свободную минуту убирал опечатки и вносил правку Альфреда Дустера. Все это время он жил в чужом мире пятидесятых годов и в мыслях Петера Ландвая, которые кружили только вокруг Софи.
Той ночью, когда Ральф в баре не появился, а Серджо сообщил, что у него свидание с Мари, как раз и случился казус с именем автора.
Лишь когда рукопись исчезла в сумке Мари, он вдруг осознал, что совершил огромную ошибку, заменив имя Альфреда Дустера своим собственным.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61