Чтобы стать аусштайгером, надо сделать усилие — подняться.
Она зевнула. Было уже за полночь. Язык у нее начал заплетаться, сказывались усталость и сигарета с марихуаной. У него оставалось еще много вопросов, но с ними вполне можно было подождать до утра. Правда, при свете дня она вряд ли станет говорить столь же откровенно. Как правило, днем люди больше замыкаются в себе.
У него было ощущение, что все услышанное — правда, однако не вся; так сказать, параллельная правда. В ту пору наверняка случилось еще что-то, о чем Врени могла не знать или знать лишь отчасти. Он тоже зевнул. На этой стадии расследования смутные догадки и ощущения служили ему чуть ли не единственной путеводной нитью.
— Спать хочется, — сказала она. — Давайте утром договорим.
Она поднялась с пола, сделала пару шагов и присела перед ним на корточки. Ее блузка была расстегнута, и он видел верхнюю часть ее груди и краешки сосков. Она подалась к нему. Он чувствовал ее дыхание, запах ее тела. Она обвила рукой его шею. Поцеловала в губы, и ее язык успел проскользнуть к нему в рот за мгновение до того, как он отшатнулся назад. Другой рукой она легонько провела по его штанам пониже пояса, затем убрала ее.
— Ты ведь знаешь, ирландец, — прошептала она словно самой себе, — знаешь, что они собираются тебя убить, правда?
Еще через пару секунд она исчезла в круглой дыре, ведущей наверх. Измученный Фицдуэйн не был уверен, что правильно расслышал ее слова.
Его разбудил какой-то слабый шум. Комната была пуста, тихо потрескивала лампа, масло в которой почти выгорело. Сначала он увидел ее ноги, потом — темный треугольник волос на лобке. Она проскользнула через люк на теплую каменную скамью. Золотой браслет на ее левом запястье поймал последний отблеск догорающего огня. Затем ее обнаженное тело окутала тьма.
Он слышал, как она медленно ступает по полу, приближаясь к нему. Она тихо плакала. Потом он протянул руку и наткнулся на ее влажную щеку. Ничего не говоря, он притянул ее к себе в постель и обнял. Скоро волосы у него на груди стали мокрыми от ее слез. Он нежно поцеловал ее, как поцеловал бы ребенка; постепенно она успокоилась и заснула.
Он пролежал без сна, размышляя, еще несколько часов — до тех пор, пока первые лучи рассвета не стали просачиваться сквозь занавески. Врени крепко спала, дыша ровно и глубоко. Очень медленно он расстегнул браслет на ее запястье; затем чуть-чуть сдвинул его в сторону, чтобы посмотреть, что находится под ним. Несмотря на слабое освещение, он увидел достаточно. Татуировки не было. Врени слегка пошевелилась, но так и не проснулась.
Утром, за завтраком, она была молчаливой и подавленной. Наливая Фицдуэйну кофе и ставя перед ним тарелку с мюсли, она не подняла на него глаз. Чтобы разговорить ее, он спросил, кто доит корову. Парное молоко на столе было еще теплым.
Она посмотрела на него и невесело усмехнулась.
— Это Петер устроил, — сказала она. — У нас тут есть сосед. Он живет в поселке, но его хлев недалеко от нашего. Мы доим по очереди.
— Так вы здесь не совсем одна.
— Вилли умеет обращаться с коровами, — отозвалась Врени, — но ему уже за шестьдесят, он вечно думает о чем-то своем и не слишком любит разговоры.
— Значит, вы все-таки одиноки.
— Да, — сказала она. — Да, одинока. — Несколько секунд прошли в молчании; затем она встала и занялась кухонными делами. И вдруг, стоя у раковины спиной к Фицдуэйну, разрыдалась бурно, неудержимо.
Фицдуэйн подошел к ней и, желая утешить, положил руки ей на плечи. Ее спина напряглась. Он сделал движение, собираясь обнять ее, но она сердито оттолкнула его. Ее рука так сильно сжимала край раковины, что побелели костяшки пальцев.
— Вы не знаете, во что ввязались, — сказала она. — Я была дурой, что разговаривала с вами. Это не ваше дело. Вы не понимаете, как все сложно. Сидели бы у себя в Ирландии.
Он начал было говорить что-то, но она повернулась к нему и закричала. Лицо ее было искажено злостью и страхом. Голос ломался.
— Идиот! Неужели вы не понимаете, что уже слишком поздно? Все зашло слишком далеко! Я не могу ничего изменить, и мне никто не поможет. Никто!
Врени выскочила из кухни в гостиную, захлопнув за собой дверь. Баночка с шелушеным рисом, стоявшая на краю одной из полок, свалилась на пол. Он слышал, как зазвонил телефон и Врени сняла трубку. Она говорила мало. Однажды, когда она повысила голос, он услышал слово, повторенное несколько раз: это было слово “ней”, то есть “нет” на швейцарском диалекте. Он вернулся за стол, чтобы покончить с завтраком.
Минут через пять Врени тихо вошла в кухню. Лицо ее было пепельно-серым. Он едва разобрал, что она говорит.
— Лучше уезжайте, — сказала она. — Сейчас. — Она сунула ему в руку маленький пакет — что-то размером с кофейную банку, завернутое в бумагу. Потом на несколько секунд приникла губами к его щеке и крепко обняла. — Спасибо за попытку, — сказала она, — но уже слишком поздно. — Затем она повернулась и вышла из комнаты. Произнося последние слова, Врени почти не глядела на него. По лицу ее текли слезы. Фицдуэйн понимал, что расспрашивать ее в таком состоянии бесполезно — можно только вконец испортить дело.
Он не торопясь пошел по тропинке в Хайлигеншвенди. За ночь мокрая грязь подмерзла, и под ногами похрустывал тонкий ледок. Горная дорога тоже обледенела, поэтому Фицдуэйн вел машину медленно и осторожно. Он то и дело поглядывал в зеркальце заднего вида и несколько раз останавливался полюбоваться пейзажем. Однажды он быстро достал фотоаппарат для съемок на большом расстоянии и успел сфотографировать мотоциклиста, который демонстрировал свое умение справляться с поворотами на обледеневшем “серпантине”. Увидев, что его снимают, мотоциклист нажал на газ и скрылся за выступом горы, не ответив на приветственный жест Фицдуэйна.
Фицдуэйн перекусил в Интерлакене, прогулялся по нему, как настоящий турист, и, умиротворенный, поехал дальше в Берн. На окраине города мотоциклист отстал от него, и Фицдуэйн был даже огорчен этим. Неплохо было бы выяснить, кто же все-таки его преследует. Он начинал подумывать, что зря оставил дома пуленепробиваемый жилет. Похоже, что Швейцария не такая уж спокойная страна.
Фицдуэйн решил, что пришла пора посетить оружейный магазин.
Глава тринадцатая
Фицдуэйн интересовался оружием — его научили разбираться в нем еще в молодые годы — и, пользуясь своей уединенностью на родном острове, не слишком строго соблюдал жесткие ирландские законы, касающиеся его хранения и использования. В Ирландии требовалось разрешение на покупку даже относительно безобидной вещи вроде духового ружья, а раздобыть лицензию на пистолет было почти невозможно. Оружейных магазинов насчитывалось лишь несколько на всю страну, и выбор в них был весьма ограниченный.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164
Она зевнула. Было уже за полночь. Язык у нее начал заплетаться, сказывались усталость и сигарета с марихуаной. У него оставалось еще много вопросов, но с ними вполне можно было подождать до утра. Правда, при свете дня она вряд ли станет говорить столь же откровенно. Как правило, днем люди больше замыкаются в себе.
У него было ощущение, что все услышанное — правда, однако не вся; так сказать, параллельная правда. В ту пору наверняка случилось еще что-то, о чем Врени могла не знать или знать лишь отчасти. Он тоже зевнул. На этой стадии расследования смутные догадки и ощущения служили ему чуть ли не единственной путеводной нитью.
— Спать хочется, — сказала она. — Давайте утром договорим.
Она поднялась с пола, сделала пару шагов и присела перед ним на корточки. Ее блузка была расстегнута, и он видел верхнюю часть ее груди и краешки сосков. Она подалась к нему. Он чувствовал ее дыхание, запах ее тела. Она обвила рукой его шею. Поцеловала в губы, и ее язык успел проскользнуть к нему в рот за мгновение до того, как он отшатнулся назад. Другой рукой она легонько провела по его штанам пониже пояса, затем убрала ее.
— Ты ведь знаешь, ирландец, — прошептала она словно самой себе, — знаешь, что они собираются тебя убить, правда?
Еще через пару секунд она исчезла в круглой дыре, ведущей наверх. Измученный Фицдуэйн не был уверен, что правильно расслышал ее слова.
Его разбудил какой-то слабый шум. Комната была пуста, тихо потрескивала лампа, масло в которой почти выгорело. Сначала он увидел ее ноги, потом — темный треугольник волос на лобке. Она проскользнула через люк на теплую каменную скамью. Золотой браслет на ее левом запястье поймал последний отблеск догорающего огня. Затем ее обнаженное тело окутала тьма.
Он слышал, как она медленно ступает по полу, приближаясь к нему. Она тихо плакала. Потом он протянул руку и наткнулся на ее влажную щеку. Ничего не говоря, он притянул ее к себе в постель и обнял. Скоро волосы у него на груди стали мокрыми от ее слез. Он нежно поцеловал ее, как поцеловал бы ребенка; постепенно она успокоилась и заснула.
Он пролежал без сна, размышляя, еще несколько часов — до тех пор, пока первые лучи рассвета не стали просачиваться сквозь занавески. Врени крепко спала, дыша ровно и глубоко. Очень медленно он расстегнул браслет на ее запястье; затем чуть-чуть сдвинул его в сторону, чтобы посмотреть, что находится под ним. Несмотря на слабое освещение, он увидел достаточно. Татуировки не было. Врени слегка пошевелилась, но так и не проснулась.
Утром, за завтраком, она была молчаливой и подавленной. Наливая Фицдуэйну кофе и ставя перед ним тарелку с мюсли, она не подняла на него глаз. Чтобы разговорить ее, он спросил, кто доит корову. Парное молоко на столе было еще теплым.
Она посмотрела на него и невесело усмехнулась.
— Это Петер устроил, — сказала она. — У нас тут есть сосед. Он живет в поселке, но его хлев недалеко от нашего. Мы доим по очереди.
— Так вы здесь не совсем одна.
— Вилли умеет обращаться с коровами, — отозвалась Врени, — но ему уже за шестьдесят, он вечно думает о чем-то своем и не слишком любит разговоры.
— Значит, вы все-таки одиноки.
— Да, — сказала она. — Да, одинока. — Несколько секунд прошли в молчании; затем она встала и занялась кухонными делами. И вдруг, стоя у раковины спиной к Фицдуэйну, разрыдалась бурно, неудержимо.
Фицдуэйн подошел к ней и, желая утешить, положил руки ей на плечи. Ее спина напряглась. Он сделал движение, собираясь обнять ее, но она сердито оттолкнула его. Ее рука так сильно сжимала край раковины, что побелели костяшки пальцев.
— Вы не знаете, во что ввязались, — сказала она. — Я была дурой, что разговаривала с вами. Это не ваше дело. Вы не понимаете, как все сложно. Сидели бы у себя в Ирландии.
Он начал было говорить что-то, но она повернулась к нему и закричала. Лицо ее было искажено злостью и страхом. Голос ломался.
— Идиот! Неужели вы не понимаете, что уже слишком поздно? Все зашло слишком далеко! Я не могу ничего изменить, и мне никто не поможет. Никто!
Врени выскочила из кухни в гостиную, захлопнув за собой дверь. Баночка с шелушеным рисом, стоявшая на краю одной из полок, свалилась на пол. Он слышал, как зазвонил телефон и Врени сняла трубку. Она говорила мало. Однажды, когда она повысила голос, он услышал слово, повторенное несколько раз: это было слово “ней”, то есть “нет” на швейцарском диалекте. Он вернулся за стол, чтобы покончить с завтраком.
Минут через пять Врени тихо вошла в кухню. Лицо ее было пепельно-серым. Он едва разобрал, что она говорит.
— Лучше уезжайте, — сказала она. — Сейчас. — Она сунула ему в руку маленький пакет — что-то размером с кофейную банку, завернутое в бумагу. Потом на несколько секунд приникла губами к его щеке и крепко обняла. — Спасибо за попытку, — сказала она, — но уже слишком поздно. — Затем она повернулась и вышла из комнаты. Произнося последние слова, Врени почти не глядела на него. По лицу ее текли слезы. Фицдуэйн понимал, что расспрашивать ее в таком состоянии бесполезно — можно только вконец испортить дело.
Он не торопясь пошел по тропинке в Хайлигеншвенди. За ночь мокрая грязь подмерзла, и под ногами похрустывал тонкий ледок. Горная дорога тоже обледенела, поэтому Фицдуэйн вел машину медленно и осторожно. Он то и дело поглядывал в зеркальце заднего вида и несколько раз останавливался полюбоваться пейзажем. Однажды он быстро достал фотоаппарат для съемок на большом расстоянии и успел сфотографировать мотоциклиста, который демонстрировал свое умение справляться с поворотами на обледеневшем “серпантине”. Увидев, что его снимают, мотоциклист нажал на газ и скрылся за выступом горы, не ответив на приветственный жест Фицдуэйна.
Фицдуэйн перекусил в Интерлакене, прогулялся по нему, как настоящий турист, и, умиротворенный, поехал дальше в Берн. На окраине города мотоциклист отстал от него, и Фицдуэйн был даже огорчен этим. Неплохо было бы выяснить, кто же все-таки его преследует. Он начинал подумывать, что зря оставил дома пуленепробиваемый жилет. Похоже, что Швейцария не такая уж спокойная страна.
Фицдуэйн решил, что пришла пора посетить оружейный магазин.
Глава тринадцатая
Фицдуэйн интересовался оружием — его научили разбираться в нем еще в молодые годы — и, пользуясь своей уединенностью на родном острове, не слишком строго соблюдал жесткие ирландские законы, касающиеся его хранения и использования. В Ирландии требовалось разрешение на покупку даже относительно безобидной вещи вроде духового ружья, а раздобыть лицензию на пистолет было почти невозможно. Оружейных магазинов насчитывалось лишь несколько на всю страну, и выбор в них был весьма ограниченный.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164