Фицдуэйн кивнул:
— Ваша реакция вполне понятна, но я прислушиваюсь к своему внутреннему голосу, а он меня редко подводит.
Марроу открыл сейф и достал ружье с цилиндрическим затвором, снабженное мощным оптическим прицелом. Это был “303 Mark IV Lee-Enfield” — модификация винтовки, бывшей на вооружении снайперов ирландской армии до ее замены на FN в начале шестидесятых. С подобной винтовкой он участвовал в боях в Конго. Он разобрал ружье. Ноубл обратил внимание, что он действовал не глядя, но тем не менее движения его были безошибочными.
— Мистер Ноубл, — пояснил Марроу, — иногда мы не знаем, почему происходят те или иные вещи. Он указал на Фицдуэйна:
— Я знаю этого человека давно, я сражался рядом с ним — и я рад, что мы были по одну сторону. Я научился прислушиваться к тому, что он говорит. Поэтому я и жив до сих пор.
Посланник внимательно всмотрелся в обветренное лицо М арроу. Он едва заметно улыбнулся:
— Только дурак не принимает всерьез советы опытного удильщика.
Марроу усмехнулся. Посланник повернулся к Фицдуэйну:
— Есть какие-либо идеи? — спросил он.
— Есть, — ответил Фицдуэйн.
Медведь вынужден был признать, что его впечатление об Ирландии было, мягко говоря, не очень приятным. Дело было, конечно, не в погоде, хотя она его и не порадовала. В Швейцарии было тепло и солнечно, когда они уезжали, а здесь дул пронзительный ветер, небо было свинцовым, а Дублин, на первый взгляд, показался ему — он задумался в поисках нужного слова — неопрятным.
С другой стороны, если сравнивать Берн с Дублином, то в последнем жизнь била ключом. На улицах было полно непочтительных, жизнерадостных молодых людей, а на сам город наложила отпечаток бурная история Ирландии. На старых зданиях сохранились пулевые отметины — отголоски восстания против англичан в 1916 году.
Их первый вечер был заполнен отличной едой, музыкой, которая пробуждала глубоко запрятанные чувства, и чересчур обильными порциями черного пива и ирландского кофе.
Спать они легли под утро, а уже в восемь часов приняли завтрак. Медведь проснулся с чувством легкого недоумения. Он так и не решил, как ему следует воспринимать Ирландию. Остальные же говорили, что они еще ни разу в жизни так весело не проводили время. Все это было определенно не по-швейцарски.
Когда они въехали на остров, задержавшись на мосту, чтобы посмотреть вниз на набегавшие волны Атлантического океана, перед ними, на фоне голубого неба и сверкающего океана, предстал замок Фицдуэйна.
— Невероятно! — воскликнул Медведь, вылезая из автомобиля навстречу Фицдуэйну.
— Ты еще и половины не видел, — улыбнулся другу Фицдуэйн.
— Мне подумалось, — сказал Хенсен, — что нам не нужно ничего делать, даже если Палач и объявится. Мы в выигрышном положении: ему мы не нужны и, кроме того, у нас есть замок, в котором мы можем укрыться. Мы опустим решетки и будем ждать, пока прибудет полиция.
Возмущению Медведя не было предела:
— Значит, мы будем сидеть и соблюдать нейтралитет, а в это время этот безжалостный подонок Палач расправится с беззащитными ребятишками. Возмутительно! О чем ты думал, когда говорил?
— А что ты имеешь против нейтралитета? — беззаботно ответил Хенсен. — Чем еще занимались швейцарцы в смутные времена? Они поедали свой швейцарский шоколад, наблюдали за происходящим, а потом подбирали трупы.
— Да успокойтесь вы оба, — сказал Фицдуэйн. — Может, ничего и не случится.
Все замолчали. Они сидели за большим дубовым столом в банкетном зале. Все двенадцать смотрели на Фицдуэйна.
— Это всего лишь мой внутренний голос, — добавил он. Посланник решил заговорить. Его сын, Дик, прибыл, чтобы пообедать в замке, и посланник решил не отпускать его назад в колледж, пока ситуация не прояснится. Ему не давала покоя мысль, что он сам, начальник отдела по борьбе с терроризмом Госдепартамента США, может быть потенциальным объектом Палача. Он откашлялся:
— Я говорю как посторонний, и я не уверен, что мы можем подвергнуться опасности.
Послышались возгласы протеста. Посланник поднял руку:
— Но, — продолжал он, — большинство из присутствующих хорошо вас знают и, судя по всему, доверяют вашей интуиции, поэтому нам надо держаться заодно и сделать все необходимое. Лучше принять меры предосторожности, чем погибнуть.
Он оглядел присутствующих. Все закивали в ответ.
— Теперь мы должны определить обязанности каждого, — предложил он.
— Предоставим это Фицдуэйну, — сказал Медведь. — Сейчас не до демократических выборов. Это остров Фицдуэйна и его замок, и именно он знаком с Палачом. Пусть он все и решает.
— Разумно, — согласился Хенсен.
— Поздравляю вас с избранием, — сказал посланник. Раздались одобрительные возгласы.
Фицдуэйн поднялся из-за стола и подошел к узкому окну в стене банкетного зала. Створки окна были раскрыты, и он почувствовал на лице дуновение свежего морского ветра.
На расстоянии он мог разглядеть приближающийся корабль. Это было небольшое грузовое судно или, скорее всего, скотовоз. Оно направлялось к тому месту, где был расположен колледж. Погода по-прежнему была великолепной. “Вот бы сейчас сесть верхом на Пукку и размяться как следует, — подумал он, — вместо того чтобы заниматься этим”. Он вернулся к столу. Итен поймала его взгляд и улыбнулась ему. Он улыбнулся в ответ.
— Вот еще что, — сказал он собравшимся. — Я опираюсь только на свое предчувствие, а оно мне подсказывает, что дело может обернуться очень плохо.
Он внимательно оглядел каждого из присутствующих:
— Кого-то из нас убьют. Поэтому тот, кто хочет, может уйти.
Никто не двинулся. Фицдуэйн подождал некоторое время.
— Хорошо, друзья, — сказал он после паузы. — Теперь давайте все обсудим.
Он посмотрел на часы. Было 3.17, говоря военным языком — 15.17.
Глава двадцать пятая

НА БОРТУ “САБИНЫ”. 15.23
Кадар держал переговорное устройство в левой руке, хотя это и причиняло ему боль. Он словно хотел убедить себя, что рука его, как прежде, цела и невредима. Сама по себе боль была незначительной, и рана заживала неплохо, но он никак не мог прийти в себя от пережитого душевного потрясения, из-за того, что он лишился части своего тела, в нем поселилось чувство незащищенности, и чувство это не давало ему покоя все то время, когда он бодрствовал.
Во всем виноват этот проклятый ирландец. Выстрел, который он успел сделать в те последние секунды в студии, испортил то, что было задумано как безукоризненный побег. Пуля размозжила третью пястную кость его левой руки. Осколки костей, торчащие из сустава, — вот все, что осталось от его пальца. Он этого не ожидал. Вначале он не почувствовал боли и смог скрыться из студии без особых проблем — даже справился с молниями, пуговицами и ремнями на своем водолазном костюме.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164