Слегка повернувшись, он взглянул ей в лицо. В этот момент он неспособен был и думать о разговоре. Ему хотелось только смотреть на нее.
Нет, не только. Еще он хотел поцеловать ее, как следует, долгим поцелуем. Но поцелуй мог нарушить хрупкое очарование. Он поспешно заговорил:
– Какие книги принадлежали твоему отцу? И что ты добавила к коллекции?
– Некоторые исторические книги мои. Но большинство из них – папины. Он был учителем и, как мне кажется, после своих студентов в своей семье больше всего любил книги. – Кэролайн заглянула в стакан и улыбнулась своим воспоминаниям. – Его коллекция – это почти все, что он мне оставил. Папа всегда делал заметки на полях, так что когда, я читаю книгу, я как бы говорю с ним.
Кэролайн в первый раз заговорила о своем прошлом, и Дэниел хотел услышать побольше.
– Вы были близки с отцом?
– Да. Особенно потому, что я была единственным ребенком, а мама умерла, когда мне было десять лет. Нас было всего двое, но я никогда не чувствовала себя одинокой. Мне хватало отца.
– Ты сказала, он был учителем. Здесь, в Бринвуде?
– Да, в колледже. Он двадцать лет преподавал историю в Бринвуде. Именно по этой причине я не хотела там учиться. Я считала, что профессорским ребенком быть трудно.
– Но ты все-таки пошла в Бринвуд, не так ли? Мне показалось, я видел это в справочнике для первокурсников.
– Да, но это был компромисс. Я пошла в колледж, потому что могла бы учиться там бесплатно, и мы это долго обсуждали. В результате я поселилась в студенческом городке, где жила вместе с остальными студентами. Папа сумел убедить опекунский совет, что пансион будет наполовину оплачен. – Кэролайн тряхнула головой и улыбнулась. – Он был великим посредником. Если я смогу делать подобные вещи хотя бы вполовину так же хорошо, как он, можно не сомневаться в успехе моей адвокатской практики.
– Я думаю, это в любом случае не подлежит сомнению, Кэролайн. Ты хорошо работаешь.
Он сразу понял, что этого не стоило говорить. Спина Кэролайн стала жесткой, и она поставила свой стакан.
– В чем дело? Разве я не имею права сказать, что ты хорошо работаешь? Или мы намерены притворяться, что ты не студентка, а я не преподаватель.
Дэниел знал, что в его голосе звучит сарказм, но ничего не мог поделать. Его разозлило, что такие мелочи выводят Кэролайн из равновесия. Какое это имеет значение по сравнению с теми чувствами, которые возникли между ними?
– Нет, – ответила она. – Это было бы почти так же глупо, как пытаться не обращать внимания на то, что я старше тебя.
– Старше, чем я? О чем ты, Бога ради? – Дэниела потряс тот факт, что Кэролайн точно знала его возраст. – Не могу поверить, что ты придаешь значение таким глупостям. Семь лет, Кэролайн. Ну кого волнуют эти семь лет? Ты прекрасная, соблазнительная женщина, и, как только я увидел тебя, мне захотелось познакомиться с тобой, целовать тебя и – да, черт возьми – заниматься с тобой любовью, пока мы оба не дойдем до изнеможения, не испытаем всей полноты наслаждения, не опьянеем от этого!
Что он несет, Господи? И это после того, как он, посадив ее в машину, тут же пообещал себе, что будет действовать медленно! Только говорить с ней, вызывать ее на откровенность, больше узнавать о ней. Никакого страстного дыхания. Может быть, поцелуй на прощанье, но не более того. Он решил, что она, наверное, позволит ему поцелуй на прощанье. А теперь он в самых простых и неромантических выражениях говорит ей, что хочет заняться с ней любовью. Да это лишь чуть-чуть вежливее, чем: «Ложись-ка, крошка, я хочу поболтать с тобой».
Дэниел опустил голову на руки и рассмеялся.
– Дэниел, – сказала Кэролайн и замолчала, потом откашлялась и продолжила: – Это действительно смешно, если ты об этом думаешь. Я хочу сказать, что есть я, снова студентка в сорок четыре года, и есть ты, мой профессор, опытный, мудрый, знаток законов, и тебе тридцать семь.
Ее голос звучал жалобно и немного печально. Подняв голову и взглянув на нее, Дэниел увидел, что уголки ее губ немного опустились книзу. Она была серьезна. Она и в самом деле решила, что он посмеялся над ней.
– О, Кэролайн, пожалуйста, не смотри так. – Ни о чем больше не думая, Дэниел обнял ее. – Я не над тобой смеюсь, мой ангел, а над собой. Я собирался быть сегодня вечером таким непринужденным, не хотел давить на тебя или домогаться тебя. Мы намеревались просто поговорить. Я думал поухаживать за тобой, пленить тебя своим умом и обаянием. А потом я увидел тебя в отблесках свечей и прежде, чем осознал это, вдруг заговорил о том, чтобы лечь с тобой в постель и любить, любить, пока мы оба не обезумеем. Прости меня. Я лишен обходительности, Кэролайн, и ты должна привыкнуть к этому.
– Обходительность тут не при чем, – без улыбки заметила Кэролайн. – Возраст – другое дело.
– Это чушь. – Она была женщиной, способной довести до безумия. Как же она могла думать, что в их возрасте семь лет что-то значат? – Ты говоришь мне, что смешно беспокоиться из-за разницы между Бринвудом и южной частью города. Ну так вот, в этом гораздо больше здравого смысла, чем в отыскании разницы между тридцатью с чем-то и сорока с чем-то.
– Мне это не кажется незначительным. Наши годы и тот факт, что я студентка, причем твоя студентка, – это гораздо важнее, чем разница между двумя адвокатами, независимо от того, где они родились.
– Почему? Что ты испытала за эти семь лет такого, чего я не пережил? Брак? Дети? Развод? Изучение договорного права? Со мной все это было. Скажи мне, что же я пропустил, Кэролайн.
– Я не могу этого объяснить. Мои дети старше твоих. Ты как раз достиг самого интересного возраста, с этой легкой сединой в волосах и с этими гусиными лапками возле глаз. А я… пора моего расцвета уже миновала.
– О чем это ты? – не поверил своим ушам Дэниел.
– Да, да. Все уже прошло.
Кэролайн сделала паузу и взглянула на него. Дэниел видел, что, какими бы абсурдными ни казались ему ее речи, она вкладывала глубокий смысл в каждое слово. Наконец Кэролайн сказала:
– Ты знаешь. Я уже старая.
– Старая! Не могу поверить. Старая? Ты? – Слова застряли у него в горле. Дэниел глубоко вздохнул и попробовал начать снова.
– Я готов был съесть тебя десертной ложкой с первого дня, как ты вошла в класс, а ты пытаешься убедить меня, что ты старая? Что с тобой, Кэролайн? Разве в твоем доме нет зеркал?
– Ты не понимаешь.
– Черт побери, конечно, нет. Я же говорю тебе: я считаю тебя великолепной и сексуальной женщиной и хочу быть твоим любовником, и вместо того, чтобы сказать: «Я тоже, красавчик» или: «Убирайся вон, подонок!» – ты начинаешь нести эту чушь о своем возрасте. Продолжай, Кэролайн! – Он посмотрел на нее с подозрением. – Уж не пытаешься ли ты пощадить мое самолюбие?
В какой-то момент Кэролайн хотела сказать «да», но не смогла.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98
Нет, не только. Еще он хотел поцеловать ее, как следует, долгим поцелуем. Но поцелуй мог нарушить хрупкое очарование. Он поспешно заговорил:
– Какие книги принадлежали твоему отцу? И что ты добавила к коллекции?
– Некоторые исторические книги мои. Но большинство из них – папины. Он был учителем и, как мне кажется, после своих студентов в своей семье больше всего любил книги. – Кэролайн заглянула в стакан и улыбнулась своим воспоминаниям. – Его коллекция – это почти все, что он мне оставил. Папа всегда делал заметки на полях, так что когда, я читаю книгу, я как бы говорю с ним.
Кэролайн в первый раз заговорила о своем прошлом, и Дэниел хотел услышать побольше.
– Вы были близки с отцом?
– Да. Особенно потому, что я была единственным ребенком, а мама умерла, когда мне было десять лет. Нас было всего двое, но я никогда не чувствовала себя одинокой. Мне хватало отца.
– Ты сказала, он был учителем. Здесь, в Бринвуде?
– Да, в колледже. Он двадцать лет преподавал историю в Бринвуде. Именно по этой причине я не хотела там учиться. Я считала, что профессорским ребенком быть трудно.
– Но ты все-таки пошла в Бринвуд, не так ли? Мне показалось, я видел это в справочнике для первокурсников.
– Да, но это был компромисс. Я пошла в колледж, потому что могла бы учиться там бесплатно, и мы это долго обсуждали. В результате я поселилась в студенческом городке, где жила вместе с остальными студентами. Папа сумел убедить опекунский совет, что пансион будет наполовину оплачен. – Кэролайн тряхнула головой и улыбнулась. – Он был великим посредником. Если я смогу делать подобные вещи хотя бы вполовину так же хорошо, как он, можно не сомневаться в успехе моей адвокатской практики.
– Я думаю, это в любом случае не подлежит сомнению, Кэролайн. Ты хорошо работаешь.
Он сразу понял, что этого не стоило говорить. Спина Кэролайн стала жесткой, и она поставила свой стакан.
– В чем дело? Разве я не имею права сказать, что ты хорошо работаешь? Или мы намерены притворяться, что ты не студентка, а я не преподаватель.
Дэниел знал, что в его голосе звучит сарказм, но ничего не мог поделать. Его разозлило, что такие мелочи выводят Кэролайн из равновесия. Какое это имеет значение по сравнению с теми чувствами, которые возникли между ними?
– Нет, – ответила она. – Это было бы почти так же глупо, как пытаться не обращать внимания на то, что я старше тебя.
– Старше, чем я? О чем ты, Бога ради? – Дэниела потряс тот факт, что Кэролайн точно знала его возраст. – Не могу поверить, что ты придаешь значение таким глупостям. Семь лет, Кэролайн. Ну кого волнуют эти семь лет? Ты прекрасная, соблазнительная женщина, и, как только я увидел тебя, мне захотелось познакомиться с тобой, целовать тебя и – да, черт возьми – заниматься с тобой любовью, пока мы оба не дойдем до изнеможения, не испытаем всей полноты наслаждения, не опьянеем от этого!
Что он несет, Господи? И это после того, как он, посадив ее в машину, тут же пообещал себе, что будет действовать медленно! Только говорить с ней, вызывать ее на откровенность, больше узнавать о ней. Никакого страстного дыхания. Может быть, поцелуй на прощанье, но не более того. Он решил, что она, наверное, позволит ему поцелуй на прощанье. А теперь он в самых простых и неромантических выражениях говорит ей, что хочет заняться с ней любовью. Да это лишь чуть-чуть вежливее, чем: «Ложись-ка, крошка, я хочу поболтать с тобой».
Дэниел опустил голову на руки и рассмеялся.
– Дэниел, – сказала Кэролайн и замолчала, потом откашлялась и продолжила: – Это действительно смешно, если ты об этом думаешь. Я хочу сказать, что есть я, снова студентка в сорок четыре года, и есть ты, мой профессор, опытный, мудрый, знаток законов, и тебе тридцать семь.
Ее голос звучал жалобно и немного печально. Подняв голову и взглянув на нее, Дэниел увидел, что уголки ее губ немного опустились книзу. Она была серьезна. Она и в самом деле решила, что он посмеялся над ней.
– О, Кэролайн, пожалуйста, не смотри так. – Ни о чем больше не думая, Дэниел обнял ее. – Я не над тобой смеюсь, мой ангел, а над собой. Я собирался быть сегодня вечером таким непринужденным, не хотел давить на тебя или домогаться тебя. Мы намеревались просто поговорить. Я думал поухаживать за тобой, пленить тебя своим умом и обаянием. А потом я увидел тебя в отблесках свечей и прежде, чем осознал это, вдруг заговорил о том, чтобы лечь с тобой в постель и любить, любить, пока мы оба не обезумеем. Прости меня. Я лишен обходительности, Кэролайн, и ты должна привыкнуть к этому.
– Обходительность тут не при чем, – без улыбки заметила Кэролайн. – Возраст – другое дело.
– Это чушь. – Она была женщиной, способной довести до безумия. Как же она могла думать, что в их возрасте семь лет что-то значат? – Ты говоришь мне, что смешно беспокоиться из-за разницы между Бринвудом и южной частью города. Ну так вот, в этом гораздо больше здравого смысла, чем в отыскании разницы между тридцатью с чем-то и сорока с чем-то.
– Мне это не кажется незначительным. Наши годы и тот факт, что я студентка, причем твоя студентка, – это гораздо важнее, чем разница между двумя адвокатами, независимо от того, где они родились.
– Почему? Что ты испытала за эти семь лет такого, чего я не пережил? Брак? Дети? Развод? Изучение договорного права? Со мной все это было. Скажи мне, что же я пропустил, Кэролайн.
– Я не могу этого объяснить. Мои дети старше твоих. Ты как раз достиг самого интересного возраста, с этой легкой сединой в волосах и с этими гусиными лапками возле глаз. А я… пора моего расцвета уже миновала.
– О чем это ты? – не поверил своим ушам Дэниел.
– Да, да. Все уже прошло.
Кэролайн сделала паузу и взглянула на него. Дэниел видел, что, какими бы абсурдными ни казались ему ее речи, она вкладывала глубокий смысл в каждое слово. Наконец Кэролайн сказала:
– Ты знаешь. Я уже старая.
– Старая! Не могу поверить. Старая? Ты? – Слова застряли у него в горле. Дэниел глубоко вздохнул и попробовал начать снова.
– Я готов был съесть тебя десертной ложкой с первого дня, как ты вошла в класс, а ты пытаешься убедить меня, что ты старая? Что с тобой, Кэролайн? Разве в твоем доме нет зеркал?
– Ты не понимаешь.
– Черт побери, конечно, нет. Я же говорю тебе: я считаю тебя великолепной и сексуальной женщиной и хочу быть твоим любовником, и вместо того, чтобы сказать: «Я тоже, красавчик» или: «Убирайся вон, подонок!» – ты начинаешь нести эту чушь о своем возрасте. Продолжай, Кэролайн! – Он посмотрел на нее с подозрением. – Уж не пытаешься ли ты пощадить мое самолюбие?
В какой-то момент Кэролайн хотела сказать «да», но не смогла.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98