Он вышел на улицу и медленно прохаживался вдоль забора института, как раз под окнами ее кабинета, где доцветала в тени сирень. Он ждал, что вот-вот над его головой хлопнет окно и, подняв голову, он увидит тонкую руку, нацепляющую фрамугу на крючок, чтобы створка не закрывалась. Он ждал так и ждал, но вверху было тихо. Когда же, потеряв терпение, он все-таки поднялся наверх, там все будто вымерло и только в большой лаборатории сидел один из его коллег-аспирантов. Он сидел за лабораторным столом с задумчивым видом и пил из бутылки пиво.
— Пива хочешь? — спросил он Кружкова.
— Нет.
— Ах да, понимаю, что кощунствую, — сказал аспирант. — Может, я чего-то прослушал или не понял, но Ни рыба ни мясо, по-моему, не сказал, отчего умерла Наталья Васильевна. И что теперь будет с лабораторией? Ты, может, знаешь? — спросил его этот приятель, тщательно отчищая с костюма рыбную чешую.
— Как умерла? — Кружков сначала подумал, что ослышался, но сердце так странно заныло, заколотилось, будто почуяло — правда!
— Да ты что, где ты был? Свалился с луны? — удивился приятель. — Неужели не слышал? Час назад заявился Ни рыба ни мясо. Объявил нам, что доктор медицинских наук Наталья Нечаева была светлым лучом современной иммунологии и что мировая наука с ее уходом понесла безвременную утрату… Сказал, что гражданской панихиды по желанию родственников не будет. Я думал, ты, как человек приближенный, знаешь подробности. Ведь ты все вертишься где-то там… Что-то есть во всем этом подозрительное! Уж не муж ли ее того… Ведь даже причину смерти никто не знает. Ни рыба ни мясо обмолвился: «В результате несчастного случая…» А что это за случай такой?
Женя так и стоял, не в силах двинуться с места, с остановившимся взглядом, со щеками, белыми как мел.
Наконец он почувствовал, что если этот товарищ очень быстро отсюда не уйдет, то он вполне может убить его.
— Перестань болтать! Уходи! — только и смог выдохнуть Женя Савенко.
Коллега посмотрел на него, лениво встал, захватил свою бутылку и, не попрощавшись, вышел из комнаты. Женя сначала сел, посидел один, потом будто ненормальный вскочил и забегал по институту в поисках того, кто мог сказать ему правду. К счастью, никто не попался ему на пути, а то одно неверное слово могло бы вызвать поток ругани, или слез, или бог знает чего еще. Но, к счастью, он встретил на лестнице в институте заместителя директора по науке, человека по прозвищу Ни рыба ни мясо, который и спас его от безумия.
Он беседовал с Женей почти три часа. Потом чуть не за руку отвел его к и.о. завлабораторией Льву Андреевичу Мытелю, который сидел запершись в своем кабинете.
— Загрузите этого молодого человека работой под самую завязку! — сказал Мытелю Ни рыба ни мясо, и Лев Андреевич понял, что такое обращение к нему означает его возврат в заведующие лабораторией. И, несмотря на очень печальный внешний вид, Лев Андреевич не мог скрыть удовольствия в глазах от понимания того задания, которым осчастливил его проректор по науке.
— Конечно, конечно! Верный ученик! Я понимаю, — сказал он и, добавив еще несколько приятных слов, не расставался с Женей до тех пор, пока Ни рыба ни мясо не ушел восвояси. Потом же, увидев из окна его отъезжающий от института служебный автомобиль, он чуть не вприпрыжку пустился домой. И тогда Женя открыл своим ключом кабинет Натальи Васильевны и, как щенок, зарылся носом в бумаги, которые еще, казалось, хранили следы ее рук, ее запахи, ее шаль и ее слова, и заплакал.
Буквально через месяц лаборатория изменилась неузнаваемо. Кое-кто из аспирантов уже обретался возле посольства Канады, двое подали документы в Австралию, а большинство докторов разбежались по Москве в поисках других хлебных мест, интуицией чувствуя запах тления и распада. И только один Женя с неистовством спартаковского фаната с утра до вечера продолжал сидеть в бывшем кабинете Натальи Васильевны, перелопачивая ее бумаги, в сотый раз перечитывая записи, небрежно смахивая пыль с черного финского стола в виде подковы, за которым раньше проводились научные дискуссии и банкеты.
В один из таких дней в ее кабинет, где работал Женя, и зашел Лев Андреевич Мытель. Разговор с Кружковым состоялся не из приятных.
— Женя, решено твою тему закрыть! А в этой комнате, чтоб никому не было обидно, сделаем еще одну лабораторию.
— Кем это решено?
— У нас теперь демократия — общим собранием.
— Но почему?
— Женя, где денег взять? — Тон у Льва Андреевича был только что не отеческий. — На старых запасах долго не проживешь! Разрабатывать направление, в котором ты работаешь, могла позволить себе только Наталья Васильевна. А мы не корифеи, не гении, не миллионеры, мы жалкие труженики, нам нужно есть, пить, выживать. Бросай свою тему, переходи на бронхиальную астму. Будешь определять иммуноглобулины, с голоду не помрешь!
— Да я и так с голоду не помираю, а ваши иммуноглобулины определяют уже лет двадцать, а все без толку.
— В Америку поезжай, там тебя с распростертыми объятиями ждут. Там шефу будешь давать указания, чем тебе хочется заниматься.
Женя понимал, куда клонит Мытель. Ему, сделавшему докторскую на банальных тонзиллитах, неохота было влезать в глубокие проблемы, разрабатываемые Натальей Васильевной. Гораздо проще и спокойнее было жить как все, работать как все.
— Когда я пришел к вам, случайно узнав, что все это произошло, — начал он, стараясь скрыть свою ярость, — вы при проректоре по науке сказали мне: «Женя, да будет так!» Это вы помните?
— Помню, конечно, мой дорогой, но время идет, а ты не сделал почти ничего! А сколько мы можем ждать? — Лев Андреевич поднял взгляд от бумаг, которые разбирал Кружков, и впервые прямо посмотрел на Женю.
— А вы хотите, чтобы я перевернул всю науку за два месяца, в одиночку и даже не будучи лауреатом Нобелевской премии?
— Милый мой, никто перед тобой такую задачу не ставил! Тебя просили о чем? — Мытель стал терять терпение. Он не любил бессмысленных пререканий. — Тебя просили всего лишь, чтоб ты разобрал бумаги Натальи Васильевны. Чтобы ты разобрал их не просто из любопытства, а для людей, в том числе для себя. Я тебе сказал, в каких направлениях надо искать? Я тебе сказал, какой кусок ты можешь взять для работы сам? А ты только тянешь время! Мне скоро надо будет сдавать план на следующий год, а что я там напишу? Твои бредовые мысли о пользе самоутверждения в жизни?
— Это мысли Натальи Васильевны.
— Все равно. Мысли мыслями, а пощупать-то нечего! Нужно, чтобы ты расшифровал ее конкретные разработки, ее заделы на перспективу, чтобы люди знали, чем должны заниматься не сегодня и завтра, а через три месяца, через год. Вот сыворотки кончатся, ты будешь их заказывать? На какие шиши? Мы на хозрасчете, больные тают, а идеи нет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89
— Пива хочешь? — спросил он Кружкова.
— Нет.
— Ах да, понимаю, что кощунствую, — сказал аспирант. — Может, я чего-то прослушал или не понял, но Ни рыба ни мясо, по-моему, не сказал, отчего умерла Наталья Васильевна. И что теперь будет с лабораторией? Ты, может, знаешь? — спросил его этот приятель, тщательно отчищая с костюма рыбную чешую.
— Как умерла? — Кружков сначала подумал, что ослышался, но сердце так странно заныло, заколотилось, будто почуяло — правда!
— Да ты что, где ты был? Свалился с луны? — удивился приятель. — Неужели не слышал? Час назад заявился Ни рыба ни мясо. Объявил нам, что доктор медицинских наук Наталья Нечаева была светлым лучом современной иммунологии и что мировая наука с ее уходом понесла безвременную утрату… Сказал, что гражданской панихиды по желанию родственников не будет. Я думал, ты, как человек приближенный, знаешь подробности. Ведь ты все вертишься где-то там… Что-то есть во всем этом подозрительное! Уж не муж ли ее того… Ведь даже причину смерти никто не знает. Ни рыба ни мясо обмолвился: «В результате несчастного случая…» А что это за случай такой?
Женя так и стоял, не в силах двинуться с места, с остановившимся взглядом, со щеками, белыми как мел.
Наконец он почувствовал, что если этот товарищ очень быстро отсюда не уйдет, то он вполне может убить его.
— Перестань болтать! Уходи! — только и смог выдохнуть Женя Савенко.
Коллега посмотрел на него, лениво встал, захватил свою бутылку и, не попрощавшись, вышел из комнаты. Женя сначала сел, посидел один, потом будто ненормальный вскочил и забегал по институту в поисках того, кто мог сказать ему правду. К счастью, никто не попался ему на пути, а то одно неверное слово могло бы вызвать поток ругани, или слез, или бог знает чего еще. Но, к счастью, он встретил на лестнице в институте заместителя директора по науке, человека по прозвищу Ни рыба ни мясо, который и спас его от безумия.
Он беседовал с Женей почти три часа. Потом чуть не за руку отвел его к и.о. завлабораторией Льву Андреевичу Мытелю, который сидел запершись в своем кабинете.
— Загрузите этого молодого человека работой под самую завязку! — сказал Мытелю Ни рыба ни мясо, и Лев Андреевич понял, что такое обращение к нему означает его возврат в заведующие лабораторией. И, несмотря на очень печальный внешний вид, Лев Андреевич не мог скрыть удовольствия в глазах от понимания того задания, которым осчастливил его проректор по науке.
— Конечно, конечно! Верный ученик! Я понимаю, — сказал он и, добавив еще несколько приятных слов, не расставался с Женей до тех пор, пока Ни рыба ни мясо не ушел восвояси. Потом же, увидев из окна его отъезжающий от института служебный автомобиль, он чуть не вприпрыжку пустился домой. И тогда Женя открыл своим ключом кабинет Натальи Васильевны и, как щенок, зарылся носом в бумаги, которые еще, казалось, хранили следы ее рук, ее запахи, ее шаль и ее слова, и заплакал.
Буквально через месяц лаборатория изменилась неузнаваемо. Кое-кто из аспирантов уже обретался возле посольства Канады, двое подали документы в Австралию, а большинство докторов разбежались по Москве в поисках других хлебных мест, интуицией чувствуя запах тления и распада. И только один Женя с неистовством спартаковского фаната с утра до вечера продолжал сидеть в бывшем кабинете Натальи Васильевны, перелопачивая ее бумаги, в сотый раз перечитывая записи, небрежно смахивая пыль с черного финского стола в виде подковы, за которым раньше проводились научные дискуссии и банкеты.
В один из таких дней в ее кабинет, где работал Женя, и зашел Лев Андреевич Мытель. Разговор с Кружковым состоялся не из приятных.
— Женя, решено твою тему закрыть! А в этой комнате, чтоб никому не было обидно, сделаем еще одну лабораторию.
— Кем это решено?
— У нас теперь демократия — общим собранием.
— Но почему?
— Женя, где денег взять? — Тон у Льва Андреевича был только что не отеческий. — На старых запасах долго не проживешь! Разрабатывать направление, в котором ты работаешь, могла позволить себе только Наталья Васильевна. А мы не корифеи, не гении, не миллионеры, мы жалкие труженики, нам нужно есть, пить, выживать. Бросай свою тему, переходи на бронхиальную астму. Будешь определять иммуноглобулины, с голоду не помрешь!
— Да я и так с голоду не помираю, а ваши иммуноглобулины определяют уже лет двадцать, а все без толку.
— В Америку поезжай, там тебя с распростертыми объятиями ждут. Там шефу будешь давать указания, чем тебе хочется заниматься.
Женя понимал, куда клонит Мытель. Ему, сделавшему докторскую на банальных тонзиллитах, неохота было влезать в глубокие проблемы, разрабатываемые Натальей Васильевной. Гораздо проще и спокойнее было жить как все, работать как все.
— Когда я пришел к вам, случайно узнав, что все это произошло, — начал он, стараясь скрыть свою ярость, — вы при проректоре по науке сказали мне: «Женя, да будет так!» Это вы помните?
— Помню, конечно, мой дорогой, но время идет, а ты не сделал почти ничего! А сколько мы можем ждать? — Лев Андреевич поднял взгляд от бумаг, которые разбирал Кружков, и впервые прямо посмотрел на Женю.
— А вы хотите, чтобы я перевернул всю науку за два месяца, в одиночку и даже не будучи лауреатом Нобелевской премии?
— Милый мой, никто перед тобой такую задачу не ставил! Тебя просили о чем? — Мытель стал терять терпение. Он не любил бессмысленных пререканий. — Тебя просили всего лишь, чтоб ты разобрал бумаги Натальи Васильевны. Чтобы ты разобрал их не просто из любопытства, а для людей, в том числе для себя. Я тебе сказал, в каких направлениях надо искать? Я тебе сказал, какой кусок ты можешь взять для работы сам? А ты только тянешь время! Мне скоро надо будет сдавать план на следующий год, а что я там напишу? Твои бредовые мысли о пользе самоутверждения в жизни?
— Это мысли Натальи Васильевны.
— Все равно. Мысли мыслями, а пощупать-то нечего! Нужно, чтобы ты расшифровал ее конкретные разработки, ее заделы на перспективу, чтобы люди знали, чем должны заниматься не сегодня и завтра, а через три месяца, через год. Вот сыворотки кончатся, ты будешь их заказывать? На какие шиши? Мы на хозрасчете, больные тают, а идеи нет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89