Воспоминания разбередили душу. Он сел и не знал, что ему предпринять. В окно барабанил начавшийся дождь, и отдельные капли запрыгивали на подоконник.
Почему-то теперь его страшно заинтересовали его руки. Он долго рассматривал небольшую ладонь, аккуратные ногти, разводил широко пальцы в стороны, сжимал их в кулак и представлял свою руку в крови. Не в стерильной перчатке, испачканной в операционной, а так, как выглядит рука, скажем, после значительного кровотечения из носа.
— Наташа! — позвал он. — Прости меня!
Никто не ответил ему. На душе было тревожно и пусто. Он взял со столика ее сумку, открыл и понюхал пудреницу, флакончик с духами. Аккуратно разложил перед собой на столике ее расческу, скомканный носовой платок, ключи от их дома, записную книжку. Потом взял книжку в руки, полистал ее, открыл сначала на букве Ф, потом на букве А. Сразу увидел номер телефона. Достал мобильник. Он точно знал, что в этот момент не был еще особенно пьян.
— Алексей Фомин, сукин ты сын, откуда ты взялся на мою голову? — отчетливо произнес он, набирая нужный набор из семи цифр. Ему ответил автоответчик. Он записал на него длинное грязное ругательство. Ощутив от этого хоть какое-то, хоть минимальное удовлетворение, он снова повалился на кровать. Тут сон наконец на какое-то время сморил его, и Вячеслав Сергеевич Серов почему-то вдруг увидел во сне не что-нибудь, а море.
17
Гораздо ближе к Лазаревскому, чем к Сочи, среди выступающих в море, поросших лесом скал, затерялся маленький поселок с нерусским названием. Если ехать по извилистой горной дороге человеку незнающему — никогда не догадаться, что внизу раскинулся санаторный рай закрытого типа. Не видны с дороги ни белые санаторные корпуса, ни огромные пальмы, ни кипарисы, ни гранитные лестницы, круто сбегающие к морю. И даже аромат сотен кустов роз не пробивается наверх через заслон запаха разогретого асфальта дороги и марева бензинных паров. Видны только обычные металлические ворота с красной звездой, охраняемые курносым солдатиком в выцветшей гимнастерке, в пилоточке набекрень. И в это чудом сохранившееся великолепие почти каждый год в конце мая — начале июня хоть на недельку, а приезжали Наталья Нечаева с мужем. Приезжали с завидным постоянством, несмотря на появившийся в последние годы широкий выбор. Приезжали, как другие люди ездят на дачу, отмечая этой поездкой конец зимы, начало лета. Их знал только начальник санатория, у которого Серов оперировал жену, они же не искали общения ни с кем. С радостным чувством нового свидания с морем Наташа и Серов ступали на полупустынный пляж и часами могли просто сидеть у воды, даже не купаясь, если вода была еще холодной. Наслаждались мороженым, пили вино, грызли орешки. Море в этой лагуне было свободным, не разделенным волнорезами, не разгороженным дамбой, как в других местах сочинской акватории. Оно ластилось с ласковым шумом к босым ногам и приглашало прыгнуть в пенистую, как нарзан, воду. Или сердилось, шумело, но не по-зимнему грозно, а притворно, кокетливо, искрясь на солнце брызгами. Но дул еще с моря холодный ветер от непрогретой воды, и солнце еще не жарило, не пекло горячо и жестоко, как в июле. Через месяц, в разгар сезона, море будет кишеть телами воинских начальников всех мастей, их завистливых жен и прыщавых отпрысков, что с уханьем и повизгиванием будут погружать в его уже прогретые воды свои разморенные солнцем тела. А пока в эти ясные дни начала июня оно спокойно лизало берег безмятежным бирюзовым языком и заманивало в опасную глубину только редких отважных пловцов. Отдельными небольшими группками собирались на пляже молодые неженатые капитаны, незамужние дамы из числа вольнонаемных служащих, медицинский персонал воинских частей со всех концов страны, то есть все те, кому достается отдыхать до или после наступления сезона.
Наташа с мужем приезжали сюда в это время специально — из-за тишины лагуны, прекрасной природы и хорошего отношения к ним. Им обоим здесь нравилось. Белый галечный пляж раскинулся между двух небольших горных выступов, выдающихся в море. По верху пляжа была проложена набережная из гранитных, горячо нагреваемых солнцем плит. Вдоль нее то тут, то там раскинулись легкие конструкции солнцезащитных навесов. А за железной дорогой, идущей вдоль берега, поднимался массивный крутой склон, окультуренный сотнями и сотнями рук на протяжении целых десятилетий. На нем и располагался сам санаторий. Били здесь фонтаны с прозрачной водой и золотыми рыбками, сходились и расходились песчаные и асфальтовые дорожки, лестницы карабкались вверх или спускались к морю, и вся свободная от строений земля на склоне была усажена привезенными из лучших питомников деревьями и кустами. Пальмы, кипарисы и магнолии росли или вперемешку, или образовывали отдельные аллеи. Были разбиты цветники и спортивные площадки, тут и там скрывались уютные кафе и эстрады для танцев. С мая по ноябрь благодаря энтузиазму садовников благоухали розы и лилии, цвели гортензии и хризантемы, а сейчас, в конце весны, буйствовали красками розово-белые олеандры да уже отходила, отцветала персидская сирень.
Совсем не то было в диком соседнем поселке, а здесь был самый настоящий рай.
В тот день вода в море была еще очень холодной для Наташи, и она не купалась, а просто лежала прямо на гальке на животе, подставляя спину веселому раннему солнцу. Серов сидел рядом с ней.
— Ты ведь знаешь, что тебе нельзя загорать, — сказал он наконец после продолжительного молчания. — Ты делаешь назло?
— С чего ты взял, что мне нельзя загорать? — Наташа лениво откинула любовный роман, которым прикрывала голову. — Я намазалась очень хорошим кремом. Да и что со мной будет за пятнадцать минут, что я здесь полежу? А больше я и не буду, а то вся облезу… Не будь занудой. — И она в блаженстве затихла. Просто лежала, не в силах сосредоточиться на довольно убогом, кстати, сюжете. А он сидел рядом с ней, перебирал гальку, лениво швырял отдельные плоские экземпляры в воду и думал, что не надо им было ехать сюда в этом году. Почти накануне поездки Наташа опять сильно болела, и его стали серьезно беспокоить эти подъемы температуры, случающиеся все чаще и неизвестно с чего. Хотя, конечно, положа руку на сердце, он предполагал, что послужило причиной очередной такой вспышки.
Странный перелом в их отношениях произошел, когда после того инцидента с подругой, чьи следы она застукала, вернувшись из Праги, ей пришлось улететь в Соединенные Штаты почти на две недели. Вопрос о поездке был решен уже давно, Наташу приглашали туда прочитать лекции в трех университетах, но она до последнего сомневалась, ехать или не ехать. Сопровождать ее в поездке должен был Ни рыба ни мясо, его тоже пригласили читать лекции по смежной с Наташиной теме, и она даже договорилась с ним, что он может прочитать часть лекций и за нее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89
Почему-то теперь его страшно заинтересовали его руки. Он долго рассматривал небольшую ладонь, аккуратные ногти, разводил широко пальцы в стороны, сжимал их в кулак и представлял свою руку в крови. Не в стерильной перчатке, испачканной в операционной, а так, как выглядит рука, скажем, после значительного кровотечения из носа.
— Наташа! — позвал он. — Прости меня!
Никто не ответил ему. На душе было тревожно и пусто. Он взял со столика ее сумку, открыл и понюхал пудреницу, флакончик с духами. Аккуратно разложил перед собой на столике ее расческу, скомканный носовой платок, ключи от их дома, записную книжку. Потом взял книжку в руки, полистал ее, открыл сначала на букве Ф, потом на букве А. Сразу увидел номер телефона. Достал мобильник. Он точно знал, что в этот момент не был еще особенно пьян.
— Алексей Фомин, сукин ты сын, откуда ты взялся на мою голову? — отчетливо произнес он, набирая нужный набор из семи цифр. Ему ответил автоответчик. Он записал на него длинное грязное ругательство. Ощутив от этого хоть какое-то, хоть минимальное удовлетворение, он снова повалился на кровать. Тут сон наконец на какое-то время сморил его, и Вячеслав Сергеевич Серов почему-то вдруг увидел во сне не что-нибудь, а море.
17
Гораздо ближе к Лазаревскому, чем к Сочи, среди выступающих в море, поросших лесом скал, затерялся маленький поселок с нерусским названием. Если ехать по извилистой горной дороге человеку незнающему — никогда не догадаться, что внизу раскинулся санаторный рай закрытого типа. Не видны с дороги ни белые санаторные корпуса, ни огромные пальмы, ни кипарисы, ни гранитные лестницы, круто сбегающие к морю. И даже аромат сотен кустов роз не пробивается наверх через заслон запаха разогретого асфальта дороги и марева бензинных паров. Видны только обычные металлические ворота с красной звездой, охраняемые курносым солдатиком в выцветшей гимнастерке, в пилоточке набекрень. И в это чудом сохранившееся великолепие почти каждый год в конце мая — начале июня хоть на недельку, а приезжали Наталья Нечаева с мужем. Приезжали с завидным постоянством, несмотря на появившийся в последние годы широкий выбор. Приезжали, как другие люди ездят на дачу, отмечая этой поездкой конец зимы, начало лета. Их знал только начальник санатория, у которого Серов оперировал жену, они же не искали общения ни с кем. С радостным чувством нового свидания с морем Наташа и Серов ступали на полупустынный пляж и часами могли просто сидеть у воды, даже не купаясь, если вода была еще холодной. Наслаждались мороженым, пили вино, грызли орешки. Море в этой лагуне было свободным, не разделенным волнорезами, не разгороженным дамбой, как в других местах сочинской акватории. Оно ластилось с ласковым шумом к босым ногам и приглашало прыгнуть в пенистую, как нарзан, воду. Или сердилось, шумело, но не по-зимнему грозно, а притворно, кокетливо, искрясь на солнце брызгами. Но дул еще с моря холодный ветер от непрогретой воды, и солнце еще не жарило, не пекло горячо и жестоко, как в июле. Через месяц, в разгар сезона, море будет кишеть телами воинских начальников всех мастей, их завистливых жен и прыщавых отпрысков, что с уханьем и повизгиванием будут погружать в его уже прогретые воды свои разморенные солнцем тела. А пока в эти ясные дни начала июня оно спокойно лизало берег безмятежным бирюзовым языком и заманивало в опасную глубину только редких отважных пловцов. Отдельными небольшими группками собирались на пляже молодые неженатые капитаны, незамужние дамы из числа вольнонаемных служащих, медицинский персонал воинских частей со всех концов страны, то есть все те, кому достается отдыхать до или после наступления сезона.
Наташа с мужем приезжали сюда в это время специально — из-за тишины лагуны, прекрасной природы и хорошего отношения к ним. Им обоим здесь нравилось. Белый галечный пляж раскинулся между двух небольших горных выступов, выдающихся в море. По верху пляжа была проложена набережная из гранитных, горячо нагреваемых солнцем плит. Вдоль нее то тут, то там раскинулись легкие конструкции солнцезащитных навесов. А за железной дорогой, идущей вдоль берега, поднимался массивный крутой склон, окультуренный сотнями и сотнями рук на протяжении целых десятилетий. На нем и располагался сам санаторий. Били здесь фонтаны с прозрачной водой и золотыми рыбками, сходились и расходились песчаные и асфальтовые дорожки, лестницы карабкались вверх или спускались к морю, и вся свободная от строений земля на склоне была усажена привезенными из лучших питомников деревьями и кустами. Пальмы, кипарисы и магнолии росли или вперемешку, или образовывали отдельные аллеи. Были разбиты цветники и спортивные площадки, тут и там скрывались уютные кафе и эстрады для танцев. С мая по ноябрь благодаря энтузиазму садовников благоухали розы и лилии, цвели гортензии и хризантемы, а сейчас, в конце весны, буйствовали красками розово-белые олеандры да уже отходила, отцветала персидская сирень.
Совсем не то было в диком соседнем поселке, а здесь был самый настоящий рай.
В тот день вода в море была еще очень холодной для Наташи, и она не купалась, а просто лежала прямо на гальке на животе, подставляя спину веселому раннему солнцу. Серов сидел рядом с ней.
— Ты ведь знаешь, что тебе нельзя загорать, — сказал он наконец после продолжительного молчания. — Ты делаешь назло?
— С чего ты взял, что мне нельзя загорать? — Наташа лениво откинула любовный роман, которым прикрывала голову. — Я намазалась очень хорошим кремом. Да и что со мной будет за пятнадцать минут, что я здесь полежу? А больше я и не буду, а то вся облезу… Не будь занудой. — И она в блаженстве затихла. Просто лежала, не в силах сосредоточиться на довольно убогом, кстати, сюжете. А он сидел рядом с ней, перебирал гальку, лениво швырял отдельные плоские экземпляры в воду и думал, что не надо им было ехать сюда в этом году. Почти накануне поездки Наташа опять сильно болела, и его стали серьезно беспокоить эти подъемы температуры, случающиеся все чаще и неизвестно с чего. Хотя, конечно, положа руку на сердце, он предполагал, что послужило причиной очередной такой вспышки.
Странный перелом в их отношениях произошел, когда после того инцидента с подругой, чьи следы она застукала, вернувшись из Праги, ей пришлось улететь в Соединенные Штаты почти на две недели. Вопрос о поездке был решен уже давно, Наташу приглашали туда прочитать лекции в трех университетах, но она до последнего сомневалась, ехать или не ехать. Сопровождать ее в поездке должен был Ни рыба ни мясо, его тоже пригласили читать лекции по смежной с Наташиной теме, и она даже договорилась с ним, что он может прочитать часть лекций и за нее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89