Ей стало и весело и досадно. Она залпом выпила шампанское и сказала:
— Ну ладно, я выпила за вас! Но, пожалуйста, не надо заваливать меня на постель! Давайте действительно лучше поговорим. Я ведь, кстати, до сих пор наивно убеждена, что, теоретически, у мужчин могут быть и кое-какие другие достоинства, кроме тех, что отличают их по половым признакам.
— Встречаются иногда, — ухмыльнулся он. — Но мы с вами просто потеряли полгода с той самой минуты, как я увидел вас, мокрую, всю облепленную вашим дурацким платьем и вот на таких каблуках! — И он развел руки минимум на полметра. — Я еще тогда подумал, как вы на них ходите-то? Представляете, как мы могли бы уже с вами наговориться за эти полгода?
Она промолчала. Они пили шампанское и исподволь изучали лица друг друга.
«Глаза у него серые, симпатичные», — успела подумать она, когда он подхватил ее на руки. Сопротивляться ей не хотелось.
В жизни до этого у нее не было такой замечательной ночи. Он ее ласкал, будто баюкал. Как баюкал в детстве отец. В нем не было агрессивности, не было самолюбования, не было ни настороженности, ни осторожности. Его любовь была естественна и медлительна, как у туземца с юго-восточных островов. Он любил как читал — спокойно, уверенно, безмятежно.
Наталья Васильевна такой любви раньше не знала. Ее мальчик-муж, занимаясь любовью, принимал картинные позы и старался всеми силами доказать свою опытность и неутомимость, чем вначале смешил, а потом постоянно ее раздражал. Сами собой улетучились куда-то ее наивные мысли о том, что если выбор был сделан правильно, то счастье должно быть обеспечено. Во время ее беременности мальчик вовсю занимался театром, а не медициной, и домой ночевать возвращался под утро. Поскольку утром и ей и ему еще надо было ходить на занятия, она не высыпалась из-за его то ли поздних, то ли слишком ранних приходов и как-то сказала ему, что приходить он вовсе не обязан. Мальчик не обиделся, а очень обрадовался. На родившуюся дочку он смотрел скорее с недоумением, чем с нежностью, и поскольку учиться, ухаживать за новорожденной дочуркой да еще и требовавшим почти такого же ухода мужем оказалось очень тяжело, Наташа его перевела жить к родителям. А через некоторое время его родители переехали в другой город. Наташа посоветовалась с матерью и с отцом, и все трое пришли к одному выводу: изменить характер ее мужа практически невозможно. Его планы стать высококлассным врачом были забыты, он объяснил, что ошибался, что врачебная работа ему не нравится и он не хочет на нее тратить время. Он стал планировать, окончив все-таки институт, посвятить всю жизнь театру. Оставалось либо смириться с его ночными репетициями, сопровождавшимися чаепитиями, выпивками и времяпрепровождением с девушками, либо недвусмысленно дать ему понять, что для всех будет лучше, если он уедет вместе с родителями. Наташа выбрала второе, и никто, включая и мальчика-мужа не стал возражать. Его родители тоже понимали, что для отцовства он, видимо, еще не созрел, и больше были обеспокоены его будущим, чем будущим новорожденной внучки. Кроме того, театральная жизнь мало способствует тому, чтобы молодые еще бабушка и дедушка, озабоченные собственной карьерой и сами еще ведущие полукочевую жизнь, могли много времени уделять внучке. Так или иначе, мальчик-муж очень быстро исчез с Наташиного горизонта. Думала она о нем чрезвычайно редко, а о его исчезновении с облегчением — он ей только мешал, принося лишние хлопоты. А однажды, уже спустя много лет, она поймала себя на мысли, что никак не может вспомнить, как же его звали. Она вспомнила, только произнеся вслух имя и отчество дочери — Екатерина Сергеевна.
— Господи, я ведь звала его Сережей… — Она ужаснулась, насколько — все, что было связано с ним, стало ей безразлично.
Зато Катя осталась с ней, наполняя жизнь новым смыслом. И поскольку теперь у Наташи оказалось два всепоглощающих дела в жизни — ее работа и ее дочка, — к другим романам она не стремилась, других Любовей не искала. Так они и жили дружно вчетвером — мама, папа, Наташа и маленькая Катя. И Наташа видела, что теперь внучка вместо нее, Наташи, завладела любовью ее отца. И ей это тоже приносило грусть, но не из-за ревности, а из-за печального чувства, что детство прошло и добрые сильные руки лелеют теперь другое маленькое существо.
Катя была очаровательна. Лицом и фигуркой походившая на Наташу, веселым непринужденным характером, природным артистизмом она напоминала отца, и все это вместе создавало сплав прелестного ангела и бесенка одновременно. Чего же удивляться, что девочка стала любимицей бабушки и дедушки. Наташа с головой окунулась в работу. Кроме ощущения своей востребованности, ей теперь нужно было заботиться и о деньгах. Родители старели, мама собиралась на пенсию, чтобы больше времени проводить с Катей, Наташа не могла допустить, чтобы ее семья стала в чем-то нуждаться. Кандидатскую диссертацию она защитила быстро и с блеском. После ее утверждения последовала и прибавка к зарплате, но пока это было все, на что Наташа могла рассчитывать в будущем. Она взвесила свои шансы и решила заниматься докторской. Но это оказалось вовсе не просто. Те, кто раньше поощрял ее как молодого специалиста, теперь стали ставить практически непреодолимые препятствия ее работе. Наташа поняла, что нужно найти какой-то другой ход.
— Кофе хотите?
Она открыла глаза. Это «вы» после ночи любви прозвучало прекрасно. Никакой фамильярности и сюсюканья. Два свободных человека соединились в ночи, чтобы утром расстаться, сохранив навсегда уважительно-нежное «вы». Ах, если бы это было и вправду возможно! Наташа в тот период уже не верила в чудеса, но выражение лица ее случайного возлюбленного в свете утренних лучей было так искренне заботливо, что она решила не портить утро размышлениями о будущем. Она просто кивнула ему и свернулась калачиком под простыней. Под утро в ее комнате всегда становилось свежо.
Солнце щурилось через старый полотняный тент, когда ее разбудил запах кофе. Она погладила пальцем складочку между его бровей. Он потянулся губами за ее пальцами. По внутреннему радиотранслятору заиграли гимн Советского Союза ровно в шесть часов, как и по всей их необъятной Родине. Этот гимн вызвал у нее горькое воспоминание… Она прогнала его прочь.
— У нас в запасе еще целый час… — В этих словах прозвучал вопрос, и она согласно кивнула. И время снова потекло медлительной медовой струей наслаждения.
Занятия у нее начинались в одиннадцать. А он и вовсе был в это утро свободен. Она мазала белый хлеб маслом и жарила на русской чугунной сковородке яичницу. И на ты они все-таки перешли.
— Через месяц ты будешь в Москве! — Пресный посольский хлеб казался необыкновенно вкусным.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89
— Ну ладно, я выпила за вас! Но, пожалуйста, не надо заваливать меня на постель! Давайте действительно лучше поговорим. Я ведь, кстати, до сих пор наивно убеждена, что, теоретически, у мужчин могут быть и кое-какие другие достоинства, кроме тех, что отличают их по половым признакам.
— Встречаются иногда, — ухмыльнулся он. — Но мы с вами просто потеряли полгода с той самой минуты, как я увидел вас, мокрую, всю облепленную вашим дурацким платьем и вот на таких каблуках! — И он развел руки минимум на полметра. — Я еще тогда подумал, как вы на них ходите-то? Представляете, как мы могли бы уже с вами наговориться за эти полгода?
Она промолчала. Они пили шампанское и исподволь изучали лица друг друга.
«Глаза у него серые, симпатичные», — успела подумать она, когда он подхватил ее на руки. Сопротивляться ей не хотелось.
В жизни до этого у нее не было такой замечательной ночи. Он ее ласкал, будто баюкал. Как баюкал в детстве отец. В нем не было агрессивности, не было самолюбования, не было ни настороженности, ни осторожности. Его любовь была естественна и медлительна, как у туземца с юго-восточных островов. Он любил как читал — спокойно, уверенно, безмятежно.
Наталья Васильевна такой любви раньше не знала. Ее мальчик-муж, занимаясь любовью, принимал картинные позы и старался всеми силами доказать свою опытность и неутомимость, чем вначале смешил, а потом постоянно ее раздражал. Сами собой улетучились куда-то ее наивные мысли о том, что если выбор был сделан правильно, то счастье должно быть обеспечено. Во время ее беременности мальчик вовсю занимался театром, а не медициной, и домой ночевать возвращался под утро. Поскольку утром и ей и ему еще надо было ходить на занятия, она не высыпалась из-за его то ли поздних, то ли слишком ранних приходов и как-то сказала ему, что приходить он вовсе не обязан. Мальчик не обиделся, а очень обрадовался. На родившуюся дочку он смотрел скорее с недоумением, чем с нежностью, и поскольку учиться, ухаживать за новорожденной дочуркой да еще и требовавшим почти такого же ухода мужем оказалось очень тяжело, Наташа его перевела жить к родителям. А через некоторое время его родители переехали в другой город. Наташа посоветовалась с матерью и с отцом, и все трое пришли к одному выводу: изменить характер ее мужа практически невозможно. Его планы стать высококлассным врачом были забыты, он объяснил, что ошибался, что врачебная работа ему не нравится и он не хочет на нее тратить время. Он стал планировать, окончив все-таки институт, посвятить всю жизнь театру. Оставалось либо смириться с его ночными репетициями, сопровождавшимися чаепитиями, выпивками и времяпрепровождением с девушками, либо недвусмысленно дать ему понять, что для всех будет лучше, если он уедет вместе с родителями. Наташа выбрала второе, и никто, включая и мальчика-мужа не стал возражать. Его родители тоже понимали, что для отцовства он, видимо, еще не созрел, и больше были обеспокоены его будущим, чем будущим новорожденной внучки. Кроме того, театральная жизнь мало способствует тому, чтобы молодые еще бабушка и дедушка, озабоченные собственной карьерой и сами еще ведущие полукочевую жизнь, могли много времени уделять внучке. Так или иначе, мальчик-муж очень быстро исчез с Наташиного горизонта. Думала она о нем чрезвычайно редко, а о его исчезновении с облегчением — он ей только мешал, принося лишние хлопоты. А однажды, уже спустя много лет, она поймала себя на мысли, что никак не может вспомнить, как же его звали. Она вспомнила, только произнеся вслух имя и отчество дочери — Екатерина Сергеевна.
— Господи, я ведь звала его Сережей… — Она ужаснулась, насколько — все, что было связано с ним, стало ей безразлично.
Зато Катя осталась с ней, наполняя жизнь новым смыслом. И поскольку теперь у Наташи оказалось два всепоглощающих дела в жизни — ее работа и ее дочка, — к другим романам она не стремилась, других Любовей не искала. Так они и жили дружно вчетвером — мама, папа, Наташа и маленькая Катя. И Наташа видела, что теперь внучка вместо нее, Наташи, завладела любовью ее отца. И ей это тоже приносило грусть, но не из-за ревности, а из-за печального чувства, что детство прошло и добрые сильные руки лелеют теперь другое маленькое существо.
Катя была очаровательна. Лицом и фигуркой походившая на Наташу, веселым непринужденным характером, природным артистизмом она напоминала отца, и все это вместе создавало сплав прелестного ангела и бесенка одновременно. Чего же удивляться, что девочка стала любимицей бабушки и дедушки. Наташа с головой окунулась в работу. Кроме ощущения своей востребованности, ей теперь нужно было заботиться и о деньгах. Родители старели, мама собиралась на пенсию, чтобы больше времени проводить с Катей, Наташа не могла допустить, чтобы ее семья стала в чем-то нуждаться. Кандидатскую диссертацию она защитила быстро и с блеском. После ее утверждения последовала и прибавка к зарплате, но пока это было все, на что Наташа могла рассчитывать в будущем. Она взвесила свои шансы и решила заниматься докторской. Но это оказалось вовсе не просто. Те, кто раньше поощрял ее как молодого специалиста, теперь стали ставить практически непреодолимые препятствия ее работе. Наташа поняла, что нужно найти какой-то другой ход.
— Кофе хотите?
Она открыла глаза. Это «вы» после ночи любви прозвучало прекрасно. Никакой фамильярности и сюсюканья. Два свободных человека соединились в ночи, чтобы утром расстаться, сохранив навсегда уважительно-нежное «вы». Ах, если бы это было и вправду возможно! Наташа в тот период уже не верила в чудеса, но выражение лица ее случайного возлюбленного в свете утренних лучей было так искренне заботливо, что она решила не портить утро размышлениями о будущем. Она просто кивнула ему и свернулась калачиком под простыней. Под утро в ее комнате всегда становилось свежо.
Солнце щурилось через старый полотняный тент, когда ее разбудил запах кофе. Она погладила пальцем складочку между его бровей. Он потянулся губами за ее пальцами. По внутреннему радиотранслятору заиграли гимн Советского Союза ровно в шесть часов, как и по всей их необъятной Родине. Этот гимн вызвал у нее горькое воспоминание… Она прогнала его прочь.
— У нас в запасе еще целый час… — В этих словах прозвучал вопрос, и она согласно кивнула. И время снова потекло медлительной медовой струей наслаждения.
Занятия у нее начинались в одиннадцать. А он и вовсе был в это утро свободен. Она мазала белый хлеб маслом и жарила на русской чугунной сковородке яичницу. И на ты они все-таки перешли.
— Через месяц ты будешь в Москве! — Пресный посольский хлеб казался необыкновенно вкусным.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89